На грани

Юнги не может вспомнить, сколько времени это длится. Кажется, будто месяцы, может годы, если уж быть драматичным. На самом деле, прошло всего пару дней, может быть шесть или семь максимум. Большинство времени он может это выдерживать. Отвлечь себя чем-нибудь, быть продуктивным, делать буквально всё, что захватит его разум настолько, чтобы не возвращаться к желанию, что постоянно скребётся на подкорке мозга. Маня действовать вопреки приказам, быть плохим, что в первую очередь и является причиной того, что он проходит через это. Но прямо сейчас это невозможно, учитывая ловкие чиминовы руки вокруг его члена, надрачивающие болезненно медленно; на пухлых губах – оттенок злобной ухмылки. Его подводили к грани четыре раза этой ночью. И это не считая всех предыдущих дней. Каждый божий день на протяжении почти целой недели Чимин доводил его. Часы прелюдий, жёсткого и грубого секса, пыток вместе с пробкой внутри. Чего бы Чимин ни пожелал, будут это часовые сессии спанкинга или ленивый утренний секс, Юнги принимал всё. Он наслаждался каждой частичкой, всегда будет наслаждаться всем, что Чимин даст ему, всем что он сделает с его телом. Пользоваться им так, как он пожелает, играть им столько, сколько захочет. Но не дать кончить после всего того мокрого удовольствия и боли – неописуемо бесчеловечный поступок. Никогда не получать оргазма, всегда находиться на самом краю только для того, чтобы в последний момент его снова оттащили от этой грани. Юнги кажется, он никогда не рыдал так сильно, как во время их сессий, превращаясь в истекающее слюной жалкое месиво из мольб и стонов. Умоляя Чимина снова и снова, так сильно, что горло начинало саднить. Прямо как сейчас. — Пожалуйста, Господин, я был хорошим, я был хорошим мальчиком... — Да, ты был хорошим, правда? — спрашивает Чимин всего в нескольких дюймах. Всё ещё хуже от того, насколько он близко: чувствовать его тёплое дыхание на своей коже, но не касаться. Эти ледяные глаза съедают, распускаясь цветами на почве юнгиевых страданий. Это только подкармливает садизм Чимина, подталкивая сделать ещё хуже. Юнги хочет поцеловать его, хочет стонать ему в губы, хочет, чтобы Чимин укусил его, раздавил под своим весом. Юнги хочет так сильно, но ничего из этого не достижимо. Он так ужасно хочет кончить, что почти теряет сознание. — Поэтому я уверен, что ты сможешь продержаться ещё немного дольше. Юнги вскрикивает, когда Чимин особо сильно выворачивает запястье, всё его тело дрожит и ноет, ярко-красный член истекает густыми каплями предъэякулята. Он покрыт потом, щёки украшены слезами, слюна капает на губы. Хотя он знает, что никак не сможет догнать разрядку, он всё ещё борется с распорками, чёрная верёвка впивается в кожу. Но из них не выбраться: он зафиксирован на каркасе кровати, руки за спиной, а ноги раскрыты, подвешенные с разных сторон. Лёгкое жжение от верёвки не помогает, только возбуждает ещё больше, и он чувствует, что ещё на шаг ближе к развязке; челюсть отвисла, а ноги сжимаются. Руки Чимина даже не касаются его. — П-пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — Юнги рыдает, тряся головой. Он больше не выдерживает, но даже не может перевести свои мысли в слова – одно и то же беспрерывно выходит изо рта, – сломанный стонами и плачем. Юнги вскидывает бёдра вверх, будто бы открытый воздух может помочь скорее кончить, смотрит вниз на свой бедный член – так невыносимо больно, – толстые вены выглядят так, будто вот-вот взорвутся. Он хочет попросить немного больше, но всё, что он издаёт – стенания и разбитые вздохи, глаза отчаянно цепляются за тяжёлый взгляд Чимина, надеясь, что у него случится внезапный порыв милосердия от его жалкого вида. — Больно. — Оу? Больно, хм? Но ты наслаждаешься болью, малыш, — Чимин жесток, он не тот, на кого могут подействовать юнгиевы безнадёжные мольбы. Он просто улыбается, будто для него забавно, как кто-то теряет разум. Его голова наклонена в сторону, и он убирает чёлку назад, словно это действие не отдаётся эхом прямо у Юнги в желудке. Чимин выглядит невозможно хорошо сейчас, и ещё этот напряжённый взгляд, безжалостный и пугающий. Он полностью обнажённый, с частицами чернил тут и там, въевшихся в его сияющую кожу, волной по сухим мышцам. — Ты наслаждаешься всем этим, помнишь? Юнги трясёт головой, гримаса искажает губы. — Нет, нет, я не могу... не надо больше, пожалуйста... — его бёдра вновь подёргиваются, и это не устраняет глубокую боль в той части тела, призрачный шарик там просто ждёт времени, чтобы взорваться. — Пожалуйста, Господин, не могу выдержать... Слова умирают в глубине горла, когда Чимин опускается, и его губы нависают над кончиком члена. Юнги задерживает дыхание, смотря на пухлые изгибы большими, полными слёз глазами. И только ему стоит подумать о том, как Чимин сомкнёт губы вокруг него, тот опускается ещё ниже, вместо этого оставляя мягкие поцелуи на внутренней части бёдер. Обесцвеченные блондинистые волосы щекочут кожу, язык едва выглядывает, прокладывая себе дорожку. Грудь Юнги вздымается от коротких стонов и резких вздохов, каждый нерв в его теле реагирует на нежные поцелуи. Ему известно о каждом дюйме, что исследует Чимин, о малейшем подрагивании в пальцах. Юнги цепляется взглядом за Чимина, чтобы остаться на земле, за его единственный якорь, граничащий с безумием. — Такой, такой милый, — бормочет Чимин, его тяжёлые ладони путешествуют по дрожащим бёдрам, останавливаясь прямо у промежности. — Мой хороший мальчик такой милый. Особенно, когда плачет. Слёзы катятся вниз по щекам Юнги, он стонет мягко и всхлипывает, сглатывая избыток слюны во рту. То, как бережно Чимин его держит, с такой заботой и похвалой, после того, как несколько дней был абсолютным злом, заставляет плакать ещё больше, тёплое ощущение расплывается в груди. Он кусает дрожащую губу и старается не двигаться, несмотря на то, насколько прикосновения вызывают щекотку, старается быть хорошим. Чимин выпрямляется, развязывая узлы верёвок вокруг ног. Он немного массирует конечности, и член Юнги незамедлительно отвечает последовательными подёргиваниями на его грубые касания, напоминающие о силе Чимина, о всех способах, где он может её использовать. Юнги тяжело сглатывает, когда Чимин надавливает на его ноги назад до упора, зажимая между своим телом и кроватью. Нависая над Юнги, смотря на него сверху вниз как изголодавшийся, едва контролируемый зверь. Юнги чувствует, как что-то тычется ему в анус и сглатывает, мигая на Чимина круглыми глазами. Секундой позже член толкается внутрь, и ресницы Юнги трепещут, всё его тело сжимается, заполняясь волной тепла. Чимин отпускает одну ногу, чтобы поднять чужой подбородок. — Смотри на меня. Юнги с трудом открывает глаза, чувствуя себя истощённым помимо всего того, что он чувствовал перед этим, тело уже сдаётся. Будто оно инстинктивно знает, что не получит разрядки, которую так отчаянно жаждет, только чтобы быть хорошенько и грубо оттраханным, сложить всё на вершину смирения. Юнги себя чувствует одновременно и лёгким, и тяжёлым, его голова болталась бы из стороны в сторону, если бы не Чимин, стальной хваткой удерживающий её прямо. Рука опускается на горло, и стоны Юнги превращаются в неприличные, слюна стекает по подбородку, когда давление на шее становится сильнее. Чимин вколачивается, каждый раз ударяясь о заднюю стенку, а Юнги мяукает, выгибая спину дугой в том маленьком расстоянии, что осталось между их телами. Чимин так близко, насколько он бы желал, чтобы он был. Он чувствует его тепло, позволяя обернуть им себя, успокаивая и возвращая на землю. Даже несмотря на то, что он чувствует, как сходит с ума – пока Чимин здесь, с ним всё будет в порядке. Юнги может выдержать больше. Он может быть хорошим мальчиком для Чимина. Он будет. Вместо этого он сосредотачивается на упоительной растяжке, убеждая себя довольствоваться этим, ничем, кроме толстого обхвата чиминового члена, натирающего стеночки. Медленно, но глубоко; пристальный взгляд Чимина пригвождает к месту. Юнги за него держится, теряется в тёмных глазах. Потерявший связь со всем, кроме ощущений жара и чиминового присутствия, давящего на него весом. Этот самый угол, душащая близость и наращиваемый темп тянут глубже, намного глубже. — Кончай. И Юнги кончает, прямо как и говорит Чимин. Снова сфокусированный, ослеплённый количеством накопленного удовольствия, он доходит бурно, с выбитым из лёгких воздухом. Всё его тело сотрясается в спазмах, густые нити спермы выстреливают на грудь и живот. Юнги рыдает и рыдает, а Чимин продолжает трахать его, несмотря на это, покрывая лицо поцелуями, когда он каждым толчком попадает точно по простате. Разрядка чувствуется не так, как всё остальное до этого, лучше любого оргазма, который он когда-либо испытывал, вдесятеро, и она опустошает в лучшем смысле этого слова. Неспособный удержать себя от криков благодарностей и чиминового имени, тело и разум поглощены разрядкой, к которой он стремился несколько дней. Когда Юнги наконец-то успокаивается, он чувствует себя онемевшим. Кожу покалывает, веки нависают. Он чувствует, как из его задницы сочится тёплая жидкость и улыбается, радуясь, что Чимин тоже кончил. — Ты так хорошо справился, малыш, — Юнги не видит, но чувствует, что Чимин удерживает его, медленно освобождая от ремней. — Ты такой хороший мальчик. Больше поцелуев на лице, вниз по шее и вдоль плеч. Они вызывают дрожь. Он слышит, как что-то падает на пол, а затем он снова двигается, соскальзывая под одеяла. Руки Чимина такие тёплые, ощущаются так приятно. Заставляют чувствовать себя в порядке, в безопасности. — Ты был таким хорошим для меня, таким хорошим и милым. Ты так долго сдерживался. Я очень горжусь тобой, малыш. Когда они оба лежат в постели, Чимин обхватывает рукой Юнги и притягивает ближе, перекидывая через него ногу. Юнги уставший, чувствует себя абсолютно истощённым, но оу таким удовлетворённым. — Я люблю тебя, малыш, — шепчет Чимин в макушку. Юнги прижимается лицом к его груди. — Я тоже тебя люблю.