Привычно

Ибо привычно опускается на колени и устраивается между ног Сынёна, который также привычно уже подвинулся к краю кровати. Они молчат, привычно, и Ибо кладёт светлую голову на бедро Сынёна, позволяя почти белым волосам хаотично рассыпаться. Он поднимает глаза и встречается с нечитаемым взглядом. Только в эти моменты, когда они далеки от камер, Сынён позволяет себе не притворяться и отдыхает от собственных эмоций. Сынён аккуратно заправляет длинные волосы Ибо за ухо, делая это нарочито медленно и превращая в особый ритуал. Ибо отдаётся ощущениям, подставляет голову, чувствуя каждое едва уловимое прикосновение пальцев, и шумно выдыхает. Сынён слегка надавливает и Ибо послушно поворачивает голову вбок, утыкаясь носом в живот и чувствуя чужое тепло через ткань ещё пахнущей порошком чёрной футболки. Он слышит звук открывания крышки и через несколько секунд чувствует на шее влагу от антисептика, затем расслабляется под пальцами, растирающими кожу. Сынён капает несколько капель на нож, который всё это время находился во второй руке, и протирает куском ткани. Он приставляет острие к шее, слегка надавливая, но не давая лезвию повредить кожу. Когда он давит чуть сильнее, то Ибо задерживает дыхание и хватается рукой за колено Сынёна, хотя знает, что пореза не последует. Сейчас. Сынён никогда не использует для этого остриё. Сынён снова запускает кисть в светлые волосы, позволяя себе вновь провести по ним, и только после этого поднимается рукой к макушке и фиксирует её. Сынён прижимает к тонкой коже боковое лезвие ножа и чувствует, как его колено сжимают сильнее. Ибо привык, давно, но каждый раз холод металла заставляет его мышцы напрячься. Лёгким движением Сынён делает надрез и Ибо еле заметно вздрагивает в его руках. Сынён наблюдает, как расползается кожа и из пореза начинает течь тонкая струйка крови – недостаточно. Его взгляд становится совсем стеклянным, и, как только Ибо собирается пошевелиться, Сынён оставляет ещё один порез, резче и глубже. Ибо, кажется, впервые вскрикивает, и Сынён, не в силах сдержать его порыв, позволяет Ибо оставить влажный след на футболке и красные следы от зубов на коже под ней. Кровь из последнего пореза уже стекает вниз по шее Ибо, соединяясь с засыхающей дорожкой, и впитывается в его белую футболку. Ибо щекотно, он приподнимается, пара прядей выпадает из-за уха и светлые кончики окрашиваются в красный. Сынён тянет его за руку к себе на кровать, Ибо послушно садится напротив, вытягивает худые ноги за Сынёна и сцепляет их вокруг его поясницы. Взгляд Сынёна падает на испачканные волосы и внутри него что-то стреляет. Вместо того, чтобы как обычно припасть к порезам губами и аккуратными поцелуями стереть причинённую боль, он выправляет длинные волосы и прижимает их к шее, спутывая и окончательно пачкая. Ибо почти не больно – из ранок уже не течёт кровь, Сынён лишь размазывает её. Он нагибается к шее и, задержавшись только на долю секунды, целует Ибо там, где должны быть порезы. Сынён не может быть уверен, восстанавливая их расположение в своей памяти, и целует через волосы. Ибо кроет: это впервые для них обоих, ещё более странно, ещё более грязно. Ибо послушно сидит, слегка склонив голову вбок, размеренно дышит и одной рукой водит по чужой талии — совершенно не пошло, словно говоря – «Всё хорошо. Я в порядке. Ты можешь продолжать». Сынён замирает, делает несколько глубоких вздохов, оставляет последний невесомый поцелуй, поднимает голову и встречается взглядом с Ибо. Блондин соврал бы, если бы сказал, что вид собственной размазанной крови на чужих губах и подбородке вызывает у него отвращение. Странно, дико – Ибо чувствует себя последним психом, когда подаётся вперёд и целует. Без вызова, страсти и сумасшествия — только касается чужих губ своими. Они сидят и просто чувствуют друг друга так какое-то время, пока Сынён резко не вжимается в него губами и тут же отстраняется, выдыхая и прижимая светлую макушку к своему плечу, а другую руку обвивая вокруг почти болезненно худой талии. Руки Ибо почти безжизненно болтаются внизу, словно у него не осталось ни капли сил. Он прикрывает глаза, утыкается холодным носом в шею Сынёна и больше не может думать ни о чём. Привычно.