Сокровище Эрганы

***

      В последней экспедиции они зависли дольше, чем когда-либо ранее. На показавшиеся бесконечными трое суток почти без отдыха и сна. Посвящать Дэла в ход изысканий никому бы в голову не пришло, а он с расспросами не навязывался. Без того знал, куда его пошлют проявлять любопытство: тут оригинальные кириане скучнели до уровня старой девы с истеричной болонкой под мышкой, раз за разом скатываясь в шаблон. Но даже мокрицы в зарослях за защиткой — и те наверняка были в курсе, что кирианское начальство уже настойчиво желало зреть нечто, на поиски чего вбухало дохреналион денег. И даром, что исходило оно желчью за пропасть парсеков от Эрганы — давило на нервы по гиперсвязи, требуя результат. А до достижения оного, что становилось всё явственней с каждым днём, оставалось примерно столько же, сколько до самого начальства. Оптимисты в качестве ближайших сроков называли чёрт-знает-когда, пессимисты советовали забить и забыть. И пускай молнии начальственного гнева грёб главняк изыскателей — явный брак кирианской генетики, тощий и угластый, как помесь циркуля с богомолом, — отголоски бурь, что свирепствовали в высоких кабинетах, ощущались напряжением и общей нервозностью, разлитыми, казалось, в самом воздухе над базой.       Кириане, без того не страдавшие излишками благодушия, смурнели день ото дня. А экспедиции изыскателей забирались всё дальше от базы: в последней вылазке «подопечные» Илии обследовали сегмент материка, где непролазная чаща обрывалась побережьем моря и в обветренные уступы скал вгрызались гребни свинцовых волн.       Яйцеголовые в этот раз суетились больше обычного — спроворили два походных шатра, куда, шумно поминая чëртова предка по батюшке и всех его кузенов с пращурами, перетаскали кучу кофров с графиплатформ. И в первые сутки шныряли из одного в другой с озабоченным видом и ворохами тайп-лент в руках. На вторые тоже шныряли, закидывались стимуляторами, спали по очереди, вполглаза, и матерились с заметной хрипотцой. К концу третьих суток ползали вялеными сомнамбулами — в их глаза, выпученные в усилии не закрыться и налитые кровью, как упырячьи зыркалки, было жутко смотреть.       Ненамного бодрее ползала к вечеру второго дня и рота десантников. Стимуляторов и короткого сна, урывками между атаками корняг, было слишком мало, чтобы отбить желание подремать в карауле периметра, привалившись плечом к борту броника, или не принять за дружески протянутую руку подобравшуюся незаметно корнягу. Двоих таких, доверчиво ухватившихся за «руки», успели выжечь живыми из древесных «лап» кружившие над местом изысканий «Канальи». Остальных спасали остатки бодрствующей соображалки, вбитые годами тренировок рефлексы и полоса выжженной лучами импульсаров земли по периметру. И ещё то, что на вторые сутки до аборигенов данного куска материка вдруг дошло — жрать плюющихся огнём и молниями двуногих себе дороже. Отдельные смельчаки ещё вили петли, пытаясь спутать людям ноги, но большинство предпочло узмеиться подальше. Заморить червячка местной околошатающейся фауной. А её на горевшие ровным синим светом пунктиры периметра подтянулось несчитано.       Дэл, узрев эти синие выблески в точности по выжженному контуру, присоветовал отправить туда тех из десантуры, кто посмазливее — с пучками травы вместо чирлидерских помпонов, кричалками «кушать подано!» и списком всех, кто сегодня в меню. И подробными описаниями блюд, вроде «Кевин Бакстер — сочные рёбрышки!» или «Бранко Локвуд — мягчайшее филе нежно тает во рту!».       На самый скучный «заткнись!» из всех советов, что насовали в ответ панамку с гаком, раздобрился от щедрот скудоумия Дирк. Бранко, признанный мозгоклюй и хохмач, ржал и жаловался, что филе-де не выбрито и нежность таяния по-любому испортит скрипящая на зубах жопная волосня, а между делом предложил разнообразить меню пикантными окорочками по-имперски. От предложения Дэл отбрыкался, напомнив, что окорочков вожделеют уже Риггс и Горелый — каждый со своим интересом, — а здоровенный выхлоп желчи адресовал тому, кто брякнул самое бесполезное «засунь язык в задницу»: до своей не дотянулся бы, даже если сподобился бы впихнуть голову между ног, а те булки, промеж которых охотно полизал бы, надёжно скрывали бронепластины Ангела. От него и прилетело последнее короткое «не умничай, Райли… так положено».       Кем положено и зачем, Дэл так и не выяснил. Вряд ли, чтоб не плутали на обратном пути те, кому вдруг приспичило бы сбегать отлить за ближайшие кустики: умные знали, что из тех кустов запросто можно было не вернуться, а дураки на Эргане не выживали — планета расправлялась с ними по-свойски, ещё в первые дни и даже часы пребывания. Но выглядели иллюминаты красиво, подсвечивали таинственной синью лесной полумрак, и теперь не только детекторы вездеходов, но и чуткие сканеры «Каналий» улавливали доносившиеся из чащи хлюпы, визг и чавканье: там кого-то время от времени раздирали на куски, жрали или трахали. Мелкую звериную шелупонь, ломившуюся к периметру в надежде урвать чего-нибудь съедобного, отстреливали десантники. Спросонок не слишком метко, но зачастую хватало луча, мелькнувшего сбоку или перед носом, чтоб у зверушки в момент возникло желание показать плюющейся огнëм жратве хвост. Сквозь веера лучей просочилось лишь нечто одинокое, чешуйчато-мелкое, с глазами какающей лягушки и непропорционально массивными для хилой головёнки челюстями — задумчиво грызло берц одного из десантников, пока тот, сонно лупая зенками на это безобразие, пинком не убедил зверушку в невкусности форменной обуви. По-крупняку заскочила парочка крокодахов — разузнать, чем сегодня накормят. Выскочить уже не свезло: их располосованные импульсарами туши в мгновение ока накрыло щупальцами голодных корневищ.       Утром третьего дня Илия загнал всю норовящую прикорнуть где попало десантуру в броники, пригрозив отстрелить шнобель любому, кто высунет его из люка до полудня. Дэл даже позавидовал трохи — им, летунам, коршунами кружившим над выстроенными ровным квадратом вездеходами, свалить из реала на полдня не грозило. Киборги, спутанные нейросетями не хуже, чем жертвы корняг, могли продержаться в ясном сознании дольше, нежели уставшие люди внизу, но всё же и они были живыми. Провидению ведомо, как Илия чуял, кого из летунов вот-вот сорвëт в раздрай: не раз и не два уже долетали команды по общей связи — только идент-цифры и короткое «вверх!». Тот, чей номер был назван, уходил много выше, туда, куда корняги не дотянулись бы, даже вообразив себя ленточными червями. Только там, сбагрив управление автопилоту, можно было выпутаться из паутины нейросети и ненадолго вновь стать человеком — закинуться питательной спецбурдой и пару часов подремать.       Дэл такой приказ не получил ни разу. Да и не ждал. Аптечку перед вылетом готовил сам — выпотрошил заправленные заботливым медробом капсулы с анальгетиками и прочей лечебной лабудой, забив освободившиеся ячейки стимуляторами. А Илия эфир зазря не засорял. На собственном опыте знал уже — легче крокодаха убедить, что клёклая от холода трава вкуснее свежайшего, только что бегавшего на своих двоих или четырёх, мяса, нежели угнать прочь имперца, пока поблизости болтается Ангел. И сам не отлучился ввысь ни на минуту: Дэл не без оснований полагал, что со своей аптечкой коммандер смухлевал точно так же, а потому беспокоился всë сильнее. Да было отчего — уже трижды, случайно или намеренно, Ангел так низко «падал» на бреющем, что едва не соскрёб днищем верхушки крон деревьев. А Дэлин каждый раз надеялся, что лес уже прилично обломал об них зубы, и вряд ли поведётся на коммандерские взбрыки «подёргать дерева за листики». Но сердце всё равно тревожно ёкало. Или что там способно ёкать у киборгов. И каждый раз бешеной пращой бросал Кару наперерез, а боевые системы угрожающе шипели сервомоторами, выцеливая возможных охотников — готовые превратить в горстку пепла любого, кто протянет к Ангелу загребущую лапу. Без разницы — из мяса и костей или древесную.       Но сжечь кого-нибудь так и не довелось: Ангел, подразнившись имитацией падения, уходил на прежнюю высоту. Игриво подмахивал крыльями. Дэлу казалось — даже ангельский фюзеляж переливался искорками самодовольства. И списать это на бликование оптики не получалось. А на рявки «что за дикие выходки, Ли?» Илия всякий раз бурчал «не бери в голову». Бурчал в унисон ему и Кара, возвращаясь на расчётное место в конвое. Жалел, что купился на закидоны живого, уступив те двадцать пять процентов человечности, которые не впервой уже оборачивались дурацкой помехой. Будь он человеком — закатил бы глаза с досады и тяжкий-тяжкий вздох изобразил. Или, не размениваясь на вздохи, просто двинул в торец. Но, лишëнный возможности выразить эмоции по-человечески, рисовал Дэлу виртуальные сердечки. Нежно-лилового цвета — пронзённые стрелами «купердуна» и пукающие от тех пронзаний лиловыми облачками.       — Делаешь поразительные успехи! — язвил в ответ Дэл. — Подъëбываешь, как настоящий людь!       — Схватываю на лету, — парировал зловредный аппарат. Но подшефного Ангела в пространстве лоцировал каждые две минуты. Без понукалок. Выспросил у Дэла, что означают периодически прилетающие ангельские «отъебись!» и быстро научился их игнорить.       В четвёртый раз «выходка» едва не обернулась бедой — Илия рухнул по-настоящему. Почти. Дэлин ещё расслабиться не успел, когда Кара, подпустив в мыслесвязь солидную порцию яда, сообщил, что «их рыжее совершенство», похоже, завязали мнить себя суперкиборгом и поехали спатеньки. Оптика тут же принесла визуал-подверждение: Ангел стремительно набирал высоту. Мощная рукотворная птица взмывала всё выше в блëклой бесконечности неба, к тускло сияющему пятну в линялых лохмотьях туч. И, словно впитывая, вбирая в себя скупые лучи Айна, казалось, сама светилась изнутри — блик живого тепла на невзрачном небесном холсте. Дэлин завис, залюбовался было, даже подстегнул приближение до максимума, чтоб ни единого лучика, стекающего изящной нитью по «телу» Ангела, не упустить, как вдруг… Словно больнучей судорогой искорёжило микросхемы и смёрзлось в ужасе даже ядерное «сердце» Кары.       А Дэла ледяной плёнкой пота укутало — почудилось, что мир схлопнулся вокруг тьмой небытия, оставив нечётким обрывком реальности только кусок неба… Где, ломая в хаосе конфигураций крылья, падал Ангел: потерянно клюнул носом и, будто подбитый на излёте, сорвался. Завалился беспомощно, хвостом вперёд и вниз, сияющим клубком вертанулся, завис, будто пытаясь выровняться на слабеющих крыльях… И сверзился окончательно, закрученный воронкой штопора.       — Лииииииииии! — отчаянный зов вспорол эфир и заметался безответно — эхом в коконе звенящей пустоты.       — Лииииииииии!!!       Бросок атакующей змеи — вот на что это было похоже: Дэл, и до того пытавший летунов шоковой терапией невозможных кульбитов, последние законы физики попрал. Рвался, забыв про плотоядную растительность под собой, нашпигованную особями, не меньшим аппетитом страдающими. Вперёд и вниз — успеть, подхватить, удержать. Отравным шипом вбуравилось в мозг сожаление, что нет у него сейчас человеческих рук, а вместо них — лишь металлическое тело и крылья. Широко распростёртые крылья. И всё, что он может — подставить себя. Нырнуть под падающего Ангела, не дать с размаху хрястнуться о землю. О том, что хрястнутся оба, если Ангел впишется в него своими двумя десятками тонн, умноженными на ускорение, Дэл и не думал. Как и том, что корняги свалившуюся с неба добычу точно не упустят — вскроют корпуса разбитых «Каналий» раньше или позже, но доберутся-таки жадными до жрачки отростками до если не живого уже, но ещё тёплого мяса.       — Уймись! — пытался доораться до него Кара. — Он не… первый… никто… Ангел передал… гравилуч… Дэл, чтоб тебя черти драли без анестезии!       Дэлин не слышал. Слова и целые тирады, что выдавал искин со скоростью похерившей обет молчания сплетницы, растворялись в кислотном тумане ужаса. Такого страха Дэл ещё не знал. Припомнить не мог, чтоб хоть раз в жизни так скрутило, даже, когда в первом бою ему, необстрелянному птенцу, шпарил в лоб индиранский бот, ощетинившись стволами орудий, как ехидна-переросток иголками. Воображение, хватанув лишка во всех оттенках чёрного, рисовало Ангела — исковерканного, изломанного чудовищным ударом о землю. Мозг словно парализовало страхом, и только одно слепящим огоньком билось в голове: если выжить, то вместе. Или погибнуть — вдвоём. Только так, а по-другому — да катись оно жмыргле в клоаку!       Отпустило его не сразу. Не в тот момент, когда Илия — не иначе, как насмотревшись дэлиновской акробатики, — словно мягкой карамелью размазался в воздухе, уходя от столкновения. Вывернулся в немыслимом вираже, так, что языками пламени из дюз лишь облизнуло кокпит Кары. Личным примером вновь доказал, что мёртвая петля бывает живее всех живых, лёг на крыло и пристроился рядом. Как ни в чём не бывало. Будто не его каких-то несколько секунд назад крутило штопором, словно щепку в водовороте.       — Ты чëртов чокнутый дебил, Райли, — принесла с отчётливым смешком мыслесвязь.       Кара поддакнул, торопливо латая прорехи в цепочках внутреннего мыслеобмена, разорванных дичайшим нервным напряжением живого. И добавил, что предпочёл бы по-тихому заржаветь машиной, нежели разбиться, бестолково как человек. «Позвоночник» и «рёбра» Кары ещё светились багровым, остывая, и где-то глухо, точно сквозь слой скристаллизованных в ледяные тороса облаков, ворчал голосом Стронга эфир. Что-то занудливое про «забыл свои обязанности, придурок?!».       А у Дэла зревшее ощущение, что протащили мордой по столу, заваленном объедками, смазало волной запоздалого облегчения. Хоть и основательно подпорченного опаской, что засмеют ведь теперь. Закидают подковырками, только пригоршни подставлять успевай — в квадрате выжженной земли белели лицами запрокинутые головы. Всех, кто не дрых по расписанию в брониках. Яйцеголовых — и тех выдернуло из сомнабулического транса: выползли из шатров поглазеть, что за карусель фигачит чудесами наверху.       Не будь Дэл нашпигован лучами, как рождественский гусак специями — размазало бы по креслу. Стыдом, которым огрело вдруг больнее, чем плетью, когда затейник Ларс попробовал слепить из него тематика. Сыграть в покорного саба Дэл согласился со скуки в рутинном рейде к Проциону, пока остальной экипаж резался в «очко», долбился в очко или чей-нибудь охотно раскрытый рот, ну и просто подвывал от безделья на стены. Зря согласился: привычку быть битым без права отсыпать сдачи так и не завёл, а потому вломил «дому» на автомате. Ларс губы с зубов соскребал, пока «саб», придерживая рукой сползающие штаны, каялся и метался по каюте в поисках чего-нибудь холодного, чтоб приложить к опухшей сержантской морде. Ларс шепеляво советовал приложиться ему самому: мол, холоднее ледышки на всём фрегате не сыскать — Дэл у него последний из экипажа ебально неохваченным остался. И совсем не тонко намекал на извинения в койко-эквиваленте — вывалил из ширинки свой толстый «намёк», не иначе, чтоб визуально убедить, каких объёмов счастья в заднице лишает себя упёртый флавианин. «Упёртого» Дэл оправдал полностью — и в этот раз не охватился. Так и утёк за дверь, бормоча «я не нарочно». А сейчас… Разве что, у самого себя прощение вымолить. За то, что «чердак со страху сорвало» — слишком мягко сказано. Да какой там чердак — стены, и те мелким крошевом осыпались, фундамент раскатало в пыль. Только теперь, когда выпустил из корявых когтей ужас, Дэл осознал, что орал ему Кара. «Гравилуч активируй». Зацепить падающий истребитель лучом — чего же проще? И надёжнее, нежели пытаться изловить его собой. Спасти, как спас Илия его самого. А он… Если бы Ангел падал по-настоящему…       Кара молчал, пока живой мысленно жрал себя поедом — добивать упрëками не стал, а у Дэла сквозь электронное пробилась ещё доза человеческого. Шипастой лапой чертополоха разрослась внутри горечь, щедро приправленная злостью на собственное безрассудство. Молчали и кириане — в воздухе и на земле, словно щелчок невидимого тумблера вырубил эфир наглушняк. Лишь донеслось от языкатого Бранко «пиздец… накрыло тебя, парень…» — не насмешливое, но с ноткой явного сочувствия. А Дэлину тем сочувствием гнойник стыда будто вскрыло, забрызгав сознание мраком ярости. Вот чего ему всю жизнь не хватало — так это жалости кириан! Чертовски захотелось что-нибудь разбить. В идеале — башку о приборную панель. Но, во-первых, панели не существовало как таковой, а во-вторых, Кара будет категорически против — многому не доучился ещё. Было бы у кого! Орудийные сервомоторы не зашипели — взревели. Сетчатку глаз взорвала зеленоватая мельтешня цифр: вижн-системы фокусировали прицелы и передавали координаты, сменявшиеся в несколько секунд, как стёклышки в древнем калейдоскопе. Из-под правого крыла харкнуло торпедой — концентрированный сгусток белого огня врезался в лес, разбежался ровным безжалостным кругом, выжигая хлопьями пепла деревья. А от крокодаха, кравшегося к периметру явно не спросить, что за занимательное кино крутят сегодня в небе, осталась на память дымящая жирным смрадом воронка. Стволы импульсаров голодными хищниками зарыскали, выцеливая жертвы и себе — мешанину цифр на сетчатке сменили стремительно сходящиеся к центру треугольники. Шесть подтверждений готовности спалить обнаруженную цель, по три на каждый глаз — по числу стволов под крыльями. Внизу тотчас очнулись, вспомнили, что не на пикник в соседний лесок припёрлись — рванули под прикрытие броников.       — Дэлин, прости, — прилетело сквозь рёв серваков от Илии. — Я сглупил. Мои-то не ведутся, знают уже… Привыкли. А ты… Не учёл я. Прости!       Сначала Дэлу показалось, что ослышался. Он даже в ухе ковырнул бы в сомнениях, если бы уверен был, что точно пальцем в ухо попадëт, а не второй торпедой — в борт Стронгу. Который ошивался слишком близко. Бессмертным себя счëл не ко времени? Но не могли ведь приëмо-передатчики Кары глюкануть чохом, всей кучей трижды продублированных цепей? Значит, не почудилось? И всë же… Теперь и Дэл вестись не торопился, хотя и поредел мрак стыда оттого, что Илия кусок вины зачем-то на себя перетащил. За что прощать, спрашивать не стал. Но простил. Его. Себя не смог. И до самого приказа возвращаться на базу следил, чтобы не сбились настройки активации гравилуча.