струны и кисти

Лука любил музыку. Любил её всем естеством своего тела, своими фибрами души и разумом ненавидел. Он любил перебирать струны гитары, извлекая мелодию радости из своей души, боем играл гнев, зажимал бас, в особенно тяжелые дни. Лука Куффен любил музыку настолько же сильно, как ненавидел. Потому что он может сказать музыкой столько всего, но слова все равно будут важней. Вся жизнь Луки была настолько тесно связана с музыкой, что в свои двадцать он устал от неё. Всё к чему он стремился стало нескончаемым серым шумом старого телевизора. Группа, постоянная практика в вузе, выступления, сердца людей сливались, оглушали и заглушали реальность. Куффен отчаянно цеплялся за последние крохи любви к делу, но они ускользали из его рук. И Лука ничего не мог с этим сделать. Потому что слова для него всегда играли второстепенную роль. Утром шум оповещал его, что надо вставать на пары, встречал его на улицах Парижа, в кампусах университета. Днем шум сливался с происходящим, оставляя в его ушах множество слов, которые для Луки не несут никакого значения. Вечером шум плавно пробирался в каждый уголок его маленькой комнаты, заглушая звук кипящего чайника, старого телевизора и маленькой кофеварки, поглощая вкус и запах. Ночью шум проникал в его сны, словно тонкой завесой окутывая его сознание, не давая расслабляться. Шум был везде, всюду и не давал возможности избавится. Слов в жизни Луки стало больше. Намного больше. Опоздания стали одной из главных проблем этого года. Шум не давал нормально выспаться, подготовится к парам, репетировать, общаться. А безвкусный кофе из ближайшей кофейни стал постоянной утра. Мелодия дня сменилась на резкие движения, струны души заменились словами, а вибрации голоса испарились в сигаретный дым. Куффен любил музыку всем естеством, но ненавидел её абсолютно также. И себя иногда он тоже ненавидел. Гитара за спиной уже не давала ту легкость, лишь тяжело давила на спину, репетиции лишь заставляли вымученно улыбаться и играть заученные аккорды, произнося заученные слова. Обсуждения недочетов сливались в один комок слов, вызывая желание закрыть уши руками. Пары проходили точно также. Дни сливались в один нескончаемый поток слов. Лука никогда не хотел умирать, но к двадцати годам это желание начало разрастаться, как сорняк. Опаздывая в очередной раз, стоя в зоне для курения около университета вместе с дешевым американо, Куффен затягивается, шумно выдыхает и смотрит на утреннее небо, затянутое серыми облаками и с редкими просветами. Куффен думает бросить. Курить или музыку пока не решил. Обдумывание решения прервал цокот каблуков по асфальту, тихое возмущение и шуршание. Повернув голову в сторону звука, Куффен увидел всеми знакомую дочку мэра Буржуа с сигаретой во рту, которая отчаянно искала что-то в карманах. При ней был стаканчик с кофе, какая-то дорогая сумка и альбом. Как она все это носила с собой для парня осталось загадкой. - Эй, не-знаю-как-тебя-там-зовут-но-мне-в-принципе-плевать, зажигалку дай, - сказала дочка мэра, смотря на Куффена. Лука даже не шевельнулся. – Ты оглох, что ли? Сказала же, дай мне зажигалку. - Не знал, что дочке мера не известно слово «пожалуйста». - Не знала, что в Париже остались ещё идиоты, которые не понимают, что значит предложение «дай мне зажигалку». - Не знал, что дочка мэра не может позволить себе зажигалку и будет просить её у какого-то студента в курилке около университета. Девушка лишь цокнула, скрестила руки на груди и закатила глаза. Куффен лишь ухмыльнулся, свободной рукой доставая дешевую зажигалку из кармана куртки и протянул известной всем блондинке. - Ну, известная-всем-дочка-мэра-Буржуа-Хлоя-Буржуа, слово «пожалуйста» вам знакомо? – сказал Куффен, смотря на девушку. Та топнула, снова закатила глаза, подняла голову, отвела глаза в сторону и тихо пробурчала что-то под нос. - Не-знаю-как-тебя-там-зовут-но-мне-в-принципе-плевать, дай мне зажигалку, пожалуйста – произнесла Буржуа, выделив последнее слово. Лука лишь пожал плечами и посмотрел на протянутую руку. Буржуа, скосив взгляд в сторону парня, выхватила зажигалку из рук, щелкнула по дешевой пластмассе и затянулась. Куффен затянулся тоже. Буржуа тихо выдохнула дым, снова затягиваясь и разглядывая небо. Куффен шумно выдохнул, затянулся и разглядывал стоящую рядом дочку мэра. Стоящая тишина совершенно не напрягала Луку, как и, видимо, Хлою Буржуа. - На, забирай, - сказала девушка, выкидывая окурок в мусорку и протягивая Куффену его зажигалку. Тот ухмыльнулся, скрестил руки и продолжил смотреть на блондинку. - Не знал, что дочка мэра не знает слова «спасибо». - Не знала, что какому-то паршивому музыкантишке так важны слова. - Не знал, что всем-известная-дочка-мэра-Буржуа-Хлоя-Боржуа не училась вежливости, - произнес парень, забирая зажигалку и отпивая остывший кофе. Девушка лишь фыркнула и направилась в сторону университета, отпивая своё кофе. Пожав плечами, Куффен выкинул бычок, снова выпил, и направился на пару, вдохнув воздух с еле уловимым запахом цитруса. Шум усилился после двух пар, а стоящий гам в коридорах делал ситуацию ещё хуже. Во время обеда все спешили в столовую, общаясь, толкая друг друга, думая, что взять, обсуждая домашнее задание, преподавателей, и громко смеясь. Куффен лишь тихо направился в сторону от основного шума, надеясь переждать окно в тихом месте. Пары он лишь изредка конспектировал, пытаясь не думать о словах дочки мэра. Они не резали, они были просто сказаны, но почему-то заставили задуматься. Лука Куффен всегда общался больше музыкой, чем словами, так почему же сейчас они стали ему так сильно важны? Все дальше отдаляясь от суеты университета, Куффен заметил аудиторию с картинами. Лука никогда не был особым ценителем живописи, да и не разбирался в ней как некоторые из друзей, но что-то в этих картинах было. Что-то, что Куфен не мог не оставить без внимания. Раньше это были какие-то неизвестные песни, которые сейчас находятся в плейлисте парня. Некоторые из них заучены наизусть, некоторые просто начинали звучать на его струнах души. Здесь было примерно то же. Зайдя в аудиторию, Куффен даже не знал, что и думать. Картины были пропитаны какой-то нежностью, смешанной с одиночеством. Природа на картинах выглядела необычно ярко, иногда смешанная с пастельной грустью, улицы Парижа наполнялись цветом, который Куффен раньше даже не замечал. Кофейни, которые иногда встречались на пути, стали местом какой-то странной для него нежностью и спокойствием, будто он там постоянный гость, который знает каждого бариста и официанта. Все было пропитано несвойственным для художника по мнению Куффена теплом. Эта несвойственность заключалась в том, что эту нежность с толикой одиночества рисовала та, у которой её не было. Дочка мэра Буржуа, Хлоя Буржуа. Сам художник сидел у окна перед мольбертом. Выглянувшее солнце на середине второй пары сейчас освещало её маленькую, по сравнению с холстом, фигуру, а выбившиеся из низкого хвоста пряди развивались от легкого весеннего ветра. И Лука Куффен был уверен, что слышал мелодию. Еле слышную, которая смогла пробиться через этот шум. - Что ты здесь забыл, паршивый музыкантишка? – внезапно послышался голос девушки, которая совсем недавно сидела у мольберта, а сейчас стоит рядом с Куффеном и тычет ему пальце в грудь. Её голос на последней фразе, Куффен уверен, перешёл на фальцет, отчего парень отступил на пару шагов назад и поморщился. - А что, всем-известная-дочь-мэра-Буржуа-Хлоя-Буржуа, не любит, когда смотрят как она пишет картины? - Паршивый музыкантишка, не-знаю-как-тебя-там-зовут-но-мне-в-принципе-плевать, вышел отсюда вон. - Всем-известная-дочь-мэра-Буржуа-Хлоя-Буржуа, забыла слово «пожалуйста»? Девушка сжала кулаки, впиваясь ноготками в кожу рук, зло посмотрела на парня, хмыкнула и развернулась на каблуках, оставляя парня в одиночестве с ароматом её духов. Лука точно мог сказать, что это цитрус с медом. Однако на определении парфюма дочки мэра у Куффена окончательно закончились слова. Их и до этого не особо было много, однако сейчас их катастрофически не хватало - Раз ты не хочешь выходить, уйду я, - сказала девушка, нарушив повисшую тишину. Она уже собрала все свои вещи, взяла ключ от аудитории и протягивала его Куффену. Он все так же недоуменно смотрел на дочку мэра. Буржуа вздохнула и снова закатила глаза. - Хочешь поглядеть – возьми этот чертов ключ из моей руки и оставайся глядеть, а я пошла, аудиторию перепишу на тебя. - Может покурим? Буржуа удивленно посмотрела на Куффена. Она была даже на каблуках довольно низкой по сравнению с ним, поэтому он смотрел на неё сверху. Он был уверен, что они одного роста. Но в принципе ему даже нравилось. И духи в принципе тоже ничего. И вообще она на пчелку похожа. И мелодия у неё какая-то странная. Множество слов проносилось в голове Куффена, что он даже не успевал за ними следить. Слишком много слов. - Ты идешь, паршивый музыкантишка? – прервал поток словесных мыслей, ехидные слова и смешок. - Иду, только ответь на вопрос, ты будешь моей девушкой? – выпалил куффен, даже не подумав, что сказал. Девушка замерла. Потом покраснела. Потом развернулась. Подошла к Куффену. Все ещё красная, кстати. Слова опять исчезли из головы, и Куффен ждал гневной тирады от всеми-известной-дочки-мэра-Буржуа-Хлои-Буржуа, о том, как смеет он, паршивый музыкантишка, предлагать ей, Хлое Буржуа, встречаться. - Девушкой не буду, но позволяю со мной общаться, доволен? Легкий удивленный кивок был ей ответом. *** Лука Куффен любил музыку. Любил её всем своим естеством, всеми струнами души и разумом. Он любил писать стихи и потом читать их ей, любил подбирать аккорды на стихи и потом играть свою новую песню ей. Куффен любил выходить на балкон своей маленькой квартиры вместе с ней, подкуривать сигарету об её и смотреть на шумные улицы Парижа. Потом вместе идти на кухню, заваривать кофе, наслаждаясь запахом, а потом и вкусом. Вместе с ней, конечно же. Любил подходить к ней, пока она рисует, целовать в макушку и вдыхать запах масляных красок. Лука Куффен любил все то время, когда он с Хлоей Буржуа. Он знал, что им не нужны слова, которые он так не любил. Куффен улавливал все её перепады настроения, когда она приходила злая, после очередного визита к своим родителям, когда она задумчиво смотрела в окно, погружаясь в атмосферу города, когда приходила уставшая из университета. Куффен улавливал это ещё до того, как она войдет в их маленькую квартиру, и точно знал, как сделать её снова радостной. Это могла быть легкая баллада у них на кухне, пока она заваривает кофе, это могли быть простые слова, которые он превращал в шуточную песню, пока она наслаждалась уходящим солнцем. Это могли быть песни её любимых исполнителей, которые она слушала в плейлисте, пока шла домой. Лука Куффен знал, как помочь Хлое Буржуа и без всяких слов. Куффен наблюдает за ней, когда она стоит на балконе с кружкой кофе и с сигаретой в руке, смотрит на её изящные руки, на которых иногда видны пятна краски, смотрит на её распущенные волосы, в которых путается ветер, на её прямую спину. И чувствует, что для них слова потеряли свое значение ещё в первые дни встречи. Лука Куффен и Хлоя Буржуа умели слушать и слышать друг друга и без слов. Лука Куффен любил свою девушку. И точно знал, что Хлоя Буржуа любит своего парня. И ни один из них не жалеет о их встрече и о выборе, который они сделали.