***
Во «Врата Эдема» я попала так же, как и многие — добровольно-принудительно. Хоуп подобен черной дыре — мало одного желания, чтобы просто покинуть это место. Я не успела. Оставалось только смириться и повиноваться. Ты тогда первый заметил во мне что-то. Долго смотрел, выискивая подтверждение своих догадок, пока не кинул мне нож и не указал на девушку напротив. Обычная, ничем не примечательная, такая же, как и я — пленница, которой не повезло. Я тупо смотрела на нож в руках, а потом бросила его в песок к твоим ногам. Ты понял без лишних слов. И с этого всё началось. Вкрадчивые монологи, пытки и «только ты». Эта мелодия врывалась в сознание кровавым мороком, выхватывая из алой тьмы образы тех, кого мне надлежало убить, но каждый раз черные фигуры обволакивали, а я закрывала глаза и просыпалась в пустой клетке много позже. Мне была неясна твоя упрямая решимость заставить меня убивать. Мне было непонятно, почему вообще ты решил, что я способна на это. Затем ты отвез меня к тому, кого называешь братом. Взгляд у Джозефа не хуже блажи, и что гаже — он знает об этом. — Здравствуй, дитя, — ласково молвит он. Я без сил от голода и не шевелюсь, когда его теплые руки касаются моих плеч. У него очень теплые руки. — Поведай мне свою историю. Расскажи мне всё, без утайки. Я смотрю в глаза Джозефа и ощущаю всю силу его души. Он поглощает и располагает. Такой колоссальной энергии почти невозможно противиться. — О чём? Я давно не узнаю свой голос. — Расскажи мне о Микки и Роббе, — молвит он, и я чувствую, как впервые внутри что-то оживает спустя долгие-долгие годы. Пастор извращенной секты был первым, кто хотел знать. Пустая и пыльная церквушка — место исповеди. — Микки — мой сын, — сглотнув, отвечаю я, опуская ресницы. — Робб — его убийца. Джозеф спрашивает, как Робб убил Микки. Его руки до сих пор на моих плечах, они такие же теплые. Я рассказываю ему, как Мики нашли на обочине. Перед глазами желтый рюкзачок с красной машинкой — Микки так и не вернулся домой из школы. Малыш напоминал поломанную куклу, выброшенную из машины. Я знала, кто убийца, но моего знания было недостаточно. Робб без проблем сбежал в тот же день благодаря тому, что половина людей в Хоуп были ему должны. Включая славного мэра Синклэра. Никому не было дела до его поисков. — Ты была удовлетворена таким исходом? — после долгого молчания спрашивает Джозеф. Нет, конечно. Они просили забыть и жить дальше. Все те, кто за закрытыми дверьми радовался его исчезновению и погасшем долге. Гореть вам в Аду. — Где сейчас Робб? Я молчу и, наконец, открываю глаза. Джозеф смотрит и не моргает. Ждет. А я вдыхаю пыльный воздух полной грудью. — Жив. Это я точно знаю. Джозеф в понимании опускает веки и говорит о том, что нужно отринуть прошлое. Говорит, что Бог наблюдает за всеми и каждому дает столько испытаний, сколько тот способен вынести, но я больше ничего не слышу. Действие наркотиков, развязавшее язык, подходило к концу. Ты же всё это время стоял у дверей церкви, и по твоему взгляду было понятно, что ты слышал всё. В твоих глазах ничего не было. И за обратную дорогу ты не произнес ни слова. — Я, наконец, всё понял, — говоришь много времени спустя. Я смотрю без всякого выражения, а ты улыбаешься. В твоих руках злополучная шкатулка. — Ты не боишься, потому что уже перестала цепляться за жизнь, — говоришь ты. — Убийство сына отняло у тебя тягу к существованию. Это удел слабых. — Удел слабых — смерть, — отзываюсь я вбитой им истине. — Так убей уже. Ты всё улыбаешься и убираешь шкатулку в карман. — Здесь не умирают по желанию, — говоришь ты и отворачиваешься затем, чтобы уйти. — Здесь умирают тогда, когда я отдам приказ. — Джейкоб, — говорю я, и ты замираешь. Оборачиваешься. — Гори в аду. Молчишь, но недолго. Твой ответ последует гораздо позже, только я об этом еще не знала. В тот день ты снова приходишь к клетке. Открываешь и тянешь за цепь на моем ошейнике. — Готовься, Мун, — с хрипотцой говоришь ты. — Сегодня твой день. Я улыбаюсь. — Я давно готова, Джейкоб. Но когда я вижу именно те глаза, то замираю. Ты дергаешь цепь, я чуть не падаю, но взгляда от увиденного оторвать не могу. Я ошибалась, говоря о том, что готова, потому что ждала совсем не этого. Убийца Микки казался бредовым миражом, образом из твоей шкатулки, но я чувствовала. Это реальность. Он здесь, передо мной, полностью беззащитный. Вот ты и попался, Робб. — Что ж, — говоришь ты и снимаешь ошейник с моей шеи. С грубым звоном он падает на землю вместе с цепью. — Мы возвращаемся к началу. Я смотрю на тебя, а ты, как и в тот раз, вынимаешь свой нож, указываешь острием на перепуганного насмерть ублюдка, а после протягиваешь рукоятью вперед. Я осторожно хватаюсь за неё, чувствуя, как она всё ещё теплая от твоего прикосновения. Этот нож отнял много жизней. Я чувствую, как его энергия растекается от кончиков пальцев по венам к самому сердцу. Я перевожу взгляд на убийцу Микки. Он смотрит то на нож в моей руке, то в мои глаза, и я ощущаю липкий страх, смрадом отдающимся по обонянию. Он очень напуган. — Сестра... — кряхтит Робб и мелко мотает головой. — Ты не посмеешь!... — Нападай, — твой шепот раздается над самым ухом, но я не вздрагиваю. — Твой брат уже заждался, Мун. Тебя здесь нет — ты уже в моей голове. Ты слишком глубоко проник в подкорку моего сознания. «Почему я?» — Потому что ты орудие. Докажи, что увиденное мной истина. Убей. Я мотаю головой. Страшно. «Я не смогу. Я хочу, чтобы это сделал ты». Я перевожу на тебя взгляд. Ты хмыкаешь на мои слова. — Это можешь сделать только ты, — вкрадчиво шепчешь и поворачиваешь мою голову к мужчине напротив. Все тело охватывает незнакомая прежде истома, а в голове уже звучит знакомый мотив. — Только ты… И тьма. Ужасно чешется глаз. Не размыкая сцепленных век, касаюсь уголка глаза пальцем и чувствую, как с руки стекает густая жидкость. Осторожно, словно после сна, открываю глаза ослепляющему свету. Клетка. Кровь. Все ещё влажная. Я смотрю на свои руки и не могу поверить, что они принадлежат мне. — Я знал, что ты сделаешь это. Ты сидишь на стуле у моей клетки и с улыбкой смотришь на меня. Я обескуражено смотрю на тебя и до сих пор не могу поверить. Нож, который раньше я сжимала своими руками, вертится в твоих испещренных ожогами ладонях. — Это всё ты, — выдыхаю я. — Нет, ты. Только ты. — Ты промыл мне мозги своей поганой игрушкой, — качаю головой. — Я сделала так, потому что ты этого хотел. Ты смеешься. Твой смех так больно входит в сознание, словно игла под ноготь. — Это твоя истинная сущность, — говоришь ты. — Я сразу понял, кто ты на самом деле. Нужно было только раскрыть это. — Я ждала смерти, — продолжаю качать головой. — Ты знал это. — Ничего ты не ждала, — резко говоришь ты. — Ты просто бесцельно существовала, не в силах перерезать себе глотку или идти дальше. Слишком хотела мести, чтобы умирать, и слишком слабая, чтобы отомстить. Я опускаю голову. — И я дал тебе это. Я ничего больше не говорю. Дыхание становится судорожным и хочется схватиться за голову, вытрясти те воспоминания, которыми ты меня заполнил. — Я тоже ему задолжала. Эти слова вырвались неожиданно и растворились в дымке наступившего дня. Чувствую твой пронзительный взгляд, но не могу ответить тем же. Я никому об этом не говорила. — Хуже всего осознавать, что твой сын погиб по твоей собственной глупости и... выплатил долг всех вместе взятых. Включая меня. Стискиваю волосы у висков. Эта боль день за днем гнила в сознании, не оставляя никакого шанса на выздоровление. — У тебя есть шанс это исправить. Именно это я пытаюсь тебе донести. Я слышу, как ты открываешь клетку. — Прореди стадо, Мун. Поднимаю взгляд и смотрю на тебя. Ты возвышаешься надо мной будто гора и производишь такое неизгладимое впечатление, что дрожь исчезает сама собой. — Прими новое имя. Возьми оружие в руки. Прореди стадо этих заблудших душ или умри. Другого выбора не будет. Ты отдаляешься, оставив клетку открытой. Ждешь и молчишь. Ты будто бы собрался стоять до тех пор, пока выбор не будет сделан. Я вдыхаю. Должно быть для тебя я с самого начала была открытой книгой. Паршиво. Я выдыхаю. Хватаюсь окровавленными руками за прутья и вылезаю из тени к палящему солнцу. Я с трудом стою на ногах, но всё равно не опускаюсь. И смотрю на тебя. Ты улыбаешься. Наверное, ты не сомневался.***
Первая совместная вылазка и первая неудача. Ловушка Илая, и из небольшого отряда остаемся только мы. Твоё появление должно было сбить с толку «выживальщиков», но вместо этого всё пошло не по плану. Одно предательство, и пуля пробивает твоё плечо. Мы одни неподалеку озера Сильвер, а у меня в глазах слезы от тяжести твоего тела. — Чтоб тебя! — рычу я, с трудом таща тебя на себе. — Что б тебя! Я никогда не жаловалась о своей силе и выносливости, но ты всё равно слишком тяжел для меня. В глазах темнеет, а тело отдает жаром от боли. Мои руки снова по локоть в крови, но теперь уже твоей. Мне снова страшно, как тогда. Ты молчишь уже очень долго, а я боюсь остановиться и понять, что твоё сердце больше не бьется. Перед глазами берег реки Мокасин, и я чуть было не испускаю судорожный вздох облегчения — наша лодка всё ещё здесь. Путь до неё бесконечно долгий, а попытка втащить тебя на неё — самая тяжелая и болезненная. Но вот ты на её дне, а я подавляю сухие рыдания. Я устала. Я хочу спать. Я хочу бросить тебя подыхать и исчезнуть из этого пропахшего коровами округа. Я прикладываюсь ухом к кровавой груди — твоё сердце бьется. Зажмуриваюсь и выпрямляюсь. Это так тупо. — Эй, Джейкоб, — я касаюсь окровавленной рукой твоей щеки, оставляя на ней отпечаток. Ты приоткрываешь глаза и что-то хрипишь, но я мотаю головой. — Молчи. Молчи, но не закрывай глаза. По твоему лицу мало что можно понять, но я уверена, что ты меня слышал. Несмотря на все размышления руки живут своей жизнью. Я завожу лодку и мы отправляемся вверх по реке на север. К горам Уайттейл, ближе к твоей обители. Я слишком долго тащила тебя на своем горбу, чтобы сдаваться на полпути. — Едем в лагерь рейнджеров, — говорю я, стискивая руками винтовку. — Ной должен быть там. Гляжу на тебя, но твои глаза уже закрыты. Ранение сквозное, ты потерял много крови, а я не уверена, что моя помощь не добила тебя. Осторожно касаюсь пальцами давящей повязки. Кровавое пятно расползается по ткани. — Живи, Сид, — выдыхаю я, отводя взгляд. — Просто живи, а там... посмотрим.***
В палате тишина. Я не осознаю, где сон, а где реальность, и только кардиомонитор дает слабое представление о том, что я всё-таки не сплю. Сижу у твоей кровати и жду. Кто-то из братьев принес кофе, но в горло кусок не лезет, отчего слабые пальцы сжимают уже холодную кружку. Твоё плечо теперь перевязано как следует, и ты мирно спишь после переливания. Сам Джозеф приезжал сюда, чтобы поделиться с тобой живительной силой. По утверждениям братьев кровь Отца сделает тебя неуязвимым, но я смотрю в твоё бледное лицо и вижу обычного человека, который мог сегодня погибнуть. Потерять тебя было страшнее, чем расстаться с собственной жизнью, но ты всё-таки выкарабкался. Я сонно вздыхаю, запрокидывая голову. Всё тело ужасно ломит после того, как я тащила тебя, и это ощущение пройдет ещё нескоро. Руки до сих пор в кровавых разводах, и я периодически смотрю на них, размышляя над собственным поступком. Но отчего-то вся эта боль приносит только удовлетворение. Я давно не испытывала что-то подобное. В очередной раз опускаю взгляд на твоё лицо и замираю как заяц под дулом пистолета. Ты не спишь и смотришь прямо на меня. Я же боюсь пошевелиться. Сонливость мгновенно сгорает, и я чувствую, как эмоции готовы перейти через край. Я вижу, как жизнь всё ещё тлеет в твоих глазах мирным пламенем, и вдруг вся боль в теле и полученные раны отходят на второй план от осознания, что всё это было не зря. Губы дрожат в подобии улыбки, и я качаю головой. — Спасибо, что не откинулся на полпути. Твои губы едва заметно скривились, а я встаю и покидаю палату, потому что не хочу, чтобы ты видел вспышку этой слабости. Никогда не подумала бы, что ещё способна испытывать подобное.***
Стучу крохотным карандашиком по истертой карте региона Уайттейл. На ней пометки, сделанные твоей рукой. Каков следующий шаг «выживальщиков»? Какая реакция последует от нас? Чем заплатит Илай за твой свежий шрам?«Niemand, Gibt uns eine chance... Doch können wir siegen, Für immer und immer...»
Гадать долго и не надо. Главарь повстанцев отдаст самое ценное, что у него есть.«Und wir sind dann Helden, Für einen tag...»
Подпеваю в такт ударам карандаша и хмурюсь. Голос хрипит от непривычки, но я прочищаю горло и продолжаю с того же места. — Что это? Обрываю на полуслове и резко оборачиваюсь — ты стоишь позади и хмуро глядишь на меня. — Ты о чём? — машинально спрашиваю я. — О песне. Молчу, думая о том, что за пение сейчас влетит, но в твоих глазах нет недовольства. И это успокаивает. — Немецкий кавер на «Heroes». Ты киваешь и обходишь меня, садясь за стол, а я смотрю на тебя во все глаза и жду. — Ты всё сделала? — Да. Чистка идёт месяц, но раскололся пока только один из новичков. — Что говорит Ной? Я вынимаю из нагрудного кармана письмо и протягиваю тебе. — Просил передать лично в руки, — добавляю я, внимательно наблюдая за малейшими изменениями на твоем лице, но оно остается беспристрастным. Я подмечаю край повязки у основания шеи, но когда ты поднимаешь на меня взгляд, я тут же отвожу свой. — Сядь. Послушно выполняю просьбу и вопросительно смотрю на тебя. — Ты спасла меня. Я удивляюсь. С тех пор, как ты покинул палату минул уже месяц, но почему-то об этом ты решил заговорить только сейчас. Я бы предпочла, чтобы мы вообще не касались этой темы, но ничего не поделать. Молчу и жду продолжения. — Почему ты это сделала? — Так поступил бы каждый на моем месте, — тут же отвечаю я. — Не каждый. Я учил тебя прореживать стадо. Жертвовать слабыми для общего дела. На мгновение я опустила взгляд, но тут же вернула обратно. — Ты не слабый. Иначе бы погиб, не дожив и до лагеря. Если бы твой взгляд умел убивать, меня бы тут уже не было. Но, подавляя собственный страх, я всё равно смотрю тебе в глаза. — То, что тебе удалось совершить, просто удача, но если бы ты погибла, никто бы так и не узнал о том, что среди нас был предатель. А это — провал операции. Ты выдерживаешь паузу и говоришь то, что я предугадываю: — Я разочарован. Поджимаю губы, но всё равно не отвожу взгляд. Этого следовало ожидать. — Я это исправлю. Ты прожигаешь меня взглядом и, наконец-то, отпускаешь прочь. А я и рада сбежать от этого разговора и от тебя, но не успеваю. Как и всегда. — Я слышал всё, что ты говорила в лодке. Замираю у самых дверей, не рискуя обернуться. Гнев плещется во мне раскаленной магмой, а надпись, вырезанная твоим братом на животе, вспыхивает со всей неукротимой силой. Неслышно вздыхаю. — Ты не умрешь меньше меня, Джейкоб Сид, — отзываюсь я, смотря на тебя через плечо. — Не после того, как научил жить.***
До того, как ты возродил меня, я занималась скалолазанием. Выносливость, спокойствие и смекалка. Неторопливо поднимаюсь выше и выше, наслаждаясь самим процессом и теми трудами, что вкладываю в движение вверх. Медленно и терпеливо. К тебе нужен такой же подход. Я крошу камень за камнем своим терпением и упорством, стараясь не думать о том, что в любой момент могу сорваться вниз. Гора «Джейкоб Сид» в сто раз круче и опаснее «Уайттейл», и от того желание взобраться на неё пропорционально самому движению вверх. Спустя долгое время во мне снова просыпается азарт. Я почти что живу, и Робб больше не снится мне в кошмарах. И Микки тоже. — Ты знаешь немецкий. Мои пальцы замирают на твоих плечах, влажных от моей работы. Мышцы в них больше не кремень — они тают под напором моих пальцев. Кто ещё мог бы почувствовать нечто подобное? — Как ты понял? — интересуюсь и продолжаю водить пальцами у основания шеи. Медленно, но с силой. Тебе нравится. — Ты часто поешь немецкие песни. У тебя почти нет акцента. Из твоих уст это почти комплимент, и я не сдерживаю улыбку. Хорошо, что ты не видишь. — В школе, где я училась, был кружок немецкого. Я была очень прилежной ученицей. — Почему? — Мне это нравилось. Учить новые языки. — Скучаешь по этому? Вопрос с подвохом равносилен уступу, зацепившись за который, быстро полетишь вниз. — Это в прошлом. Сейчас важны только «Врата Эдема». Ответ тебя удовлетворяет, и я продолжаю взбираться наверх. Ты разминаешь шею, тем самым давая понять, что процедуру можно считать оконченной, а я отхожу, наблюдая за тем, как ты натягиваешь на себя майку. В блеске зеркала вижу твой взгляд — он непривычно умиротворенный, что я считаю своей личной гордостью. Краем глаза подмечаю твою заячью лапку на цепочке, без разрешения беру её в ладони и разглядываю. — Откуда она у тебя? — поднимаю взгляд. — Со времен войны в Ираке, — твой взгляд ожесточается, и ты протягиваешь ладонь. Я подхожу и надеваю цепочку на твою шею. — Приносит удачу? — Что-то вроде этого. Киваю и провожу пальцем по солдатскому жетону на груди. — Джейкоб Сид, — тихо произношу я твоё имя, словно пробуя на вкус. Поднимаю взгляд. — Нелегко тебе там пришлось. Один из самых опасных выступов, которые когда-либо встречались мне в жизни. Я тяну руку к твоему лицу, а в это время мои мысли подобны взбесившимся пчелам. Отвергнешь ли ты меня? Я прекрасно осознавала, насколько фатальна могла бы быть эта ошибка — падение вниз с последующим летальным исходом. Но мои пальцы касаются ожогов на твоем лице, и я, забыв о дыхании, осторожно провожу по ним кончиками пальцев. Ты прожигаешь меня ответным взглядом, и меня колотит от напряжения. Должно быть, я уже падаю. Просто не осознаю этого. — «Dein atem kalt, das herz in flammen*», — шепчу я и опускаю ресницы.***
— Сильный пожирает слабого, таков закон. Мы проредим стадо. Ты заканчиваешь свою речь одному из пленников и открываешь любимую шкатулку. Я же наблюдаю за этим из тени, но вой дьявольской штуки всё равно доносится до меня. Однако больше эта вещь не способна ввести меня в забвение. Ты убираешь свою игрушку и, поднявшись со стула, идешь в мою сторону. Когда останавливаешься передо мной, я вскидываю голову, заглядывая в твоё лицо, на котором уже нет улыбки. Вынимаю бутыль и лью всю воду не жалея, смывая кровавые потоки с протянутых рук. До боли стираю пальцами грязь с твоих, но вода быстро заканчивается, не позволив мне закончить. Ты хмыкаешь и касаешься ледяной ладонью моей щеки, а после уходишь, оставляя одну. А в окне — отражение моего лица с розовым отпечатком на щеке. Джозеф приезжает к обеду. Касается лбом твоего лба, затем моего. А потом вдруг зовет меня с собой. Я смотрю на тебя, но ты не высказываешь никаких эмоций, лишь молча уходишь. Хмурюсь, но направляюсь за пастором в одиночестве. Мы одни. Джозеф смотрит тем же взглядом, каким смотрел на меня впервые, но я чувствую лишь слабый трепет. — Мне открылся Божий промысел, моё дитя, — говорит Джозеф. — Господь поведал мне, что я должен принять в свою семью новую сестру. Моим детям не хватает веры. Я хмурюсь и чувствую зарождающуюся панику где-то из недр души. А потом до меня резко доходит. Как ушат ледяной воды, мгновенно принесший отрезвление. — Не понимаю. У вас уже есть Фэйт. Девушка по имени Лана, ставшая уже третьей по счету сереной. Я хорошо помнила её. Но Джозеф в ответ на мои слова покачивает головой, и я понимаю, что Ланы больше нет. Её место свободно, и он хочет, чтобы его заняла я. — Нет! — тут же говорю я, отстраняясь. Джозеф не удивляется. — Ты сомневаешься, дитя, — молвит он, опуская руки. — Но ошибки нет. Я видел твоё лицо в новом видении и не могу воспротивится Его гласу. Бог желает дать тебе новые испытания. — Отец, — я обращаюсь к нему, с трудом сдерживая волнение в голосе. — Я всего лишь орудие, вы знаете это. По лицу Джозефа я вижу, что он всё понимает. Он знает, почему я на самом деле не хочу уходить к реке Хенбэйн. — Все мы Его орудия, моё дитя, — проникновенно говорит он, медленно приближаясь. — И все мы страдаем во благо нашей семьи — таков наш путь. Нельзя прийти к свету, не отринув тщеславие. Твоя боль — моя боль, Фэйт. И я разделю с тобой твои страдания. Он соприкасается лбом с моим, а я сильно жмурюсь. Его прикосновение вспыхнуло на мне ожогом. — Как и мой брат, — добавляет Джозеф, заглядывая в мои глаза. — Мы твоя семья. Мы всегда будем с тобой. С этими словами он уходит, заставляя меня смотреть ему вслед. Возвращаюсь в комнату я ближе к ночи. Ты стоишь у окна, скрестив руки, хотя обычно в это время тебя тут еще нет. Скользишь равнодушным взглядом по мне и тут же отворачиваешься. — Сестра, — молвишь ты. От этого слова бросает в дрожь. Обреченно выдохнув, я запираю дверь, что не укрылось от твоих глаз. Стягиваю куртку на ходу, а затем и все остальное. Ты молчишь, когда я подхожу к тебе и касаюсь ладонями твоей спины. Твое тело снова кремень. Ты самый верный солдат из всех, что я знала. — Джейкоб, — шепчу я и тянусь к тебе лбом. Ты не шевелишься некоторое время, но затем всё-таки оборачиваешься. В глубине души чувствовала, что всё это не будет продолжаться долго. Но внезапное решение Джозефа всё равно застало врасплох. Должно быть он решил, что твоё умиротворение не идет на пользу «Солдату», которым ты был, и решил разделить нас. А, может, Джозеф и в самом деле что-то видит и чувствует. Я простой человек и мне недоступны пути Господа, ясно только, что мне дали новый шанс на искупление. Но принимать этот шанс я не хочу. Мы любим друг друга по-особенному. Хватаемся друг за друга и питаемся, не в силах насытиться. Воин, чья борьба не закончится до последнего вздоха, и та, кому ты отдал приказ бороться. Лишь один раз ты отдаешься своей слабости, за что я бесконечно благодарна. Джозеф пытался понять мои страдания, но по-настоящему принял их только ты. Твоими прихотью и упрямством я возродилась после гибели Мики. Кровь его убийцы была живительным эликсиром, который именно ты поднес к моим губам. Для меня нет иного Бога кроме того, что вынудил меня жить. И я была счастлива служить ему. Я помню, как ты до боли стискиваешь бедра. Как проводишь пальцами по родильному шраму на животе. Долго смотришь, не отрывая взгляда, и потом всё равно засыпаешь, придавливая меня к кровати. Ты пахнешь кровью, потом и пылью. Этот запах мне не забыть никогда. — Джейкоб, — почти не размыкаю губ. Рассвет уже близко, и я боюсь впервые за очень долгое время. И ты не сразу отвечаешь, от этого страх становится всё более реальным. Мне очень нужен твой приказ. Всего лишь один. Прошу, скажи. В последний раз. Не позволяй Джозефу забрать меня. — Спи, Мун. Я слышу твое размеренное дыхание и не сдерживаю рвущейся наружу улыбки. Спасибо, Господи. Засыпаю, очень крепко обхватывая твои плечи в последний раз. Я ничего не забыла, Джейкоб. Здесь умирают тогда, когда ты отдаешь приказ, и я не стану исключением. Спасибо. ____________________ *«Никто не даст нам шанса, но мы всё же сможем победить, раз и навсегда, и тогда мы станем героями одного дня...» (Строки из кавера на песню Дэвида Боуи <Heroes> в исполнении Тилля Линдеманна и Apocalyptica) *«Dein atem kalt, das herz in flammen» — «Твое дыхание холодное, а сердце пылает» (Rammstein — Deutschland)