crunch

их схлопывает. затем — выплевывает. Санс едва успевает подтянуть руку, когда его опять рвет кровью, черной слизью и чем-то еще, что он предпочитает не знать. за путешествия во времени надо платить, а он это делать так не привык. Андайн откашливается рядом, у нее решительность зашкаливает через глаза — гляди, скоро будет перекачивать ее в себе, как Ядро энергию — и такая же гнилая кровь. она давно вдали от того состояния, когда готова умереть за Подземелье. возможно, это лишь потому, что умирать уже не за что. когда Санс чувствует на плече ее холодные пальцы, становится легче. вовсе не от холода. Андайн давно приспособилась к пустым провалам вместо глаз. — идем, думаю, мы можем здесь задержаться на какое-то время. думаю, даже на долгое, — она замолкает, и глотка продолжает кровоточить. Санс вцепляется в нее, а она — в него. в таком состоянии они идут еще метров двадцать, пока тьма рассасывается под мозгом и весь мир приобретает что-то условно-стабильное. вроде фантомной боли или неудачных попыток Флауи сделать перезагрузку. — мы где-то в прошлом, — хмыкает Андайн. — в далеком прошлом. Санс не знает: должен ли он спросить, как она об этом узнала, или просто молчаливо согласится, потому что, по правде говоря, ему уже все равно. главное — ее голос и земля под ногами. желательно не из костей, но это уж по ситуации. — эй, привет! их обоих выворачивает. скелет — тонкое тело и большие наивные глаза — дрожит около дерева. где-то за ним начинается город: те же башни, те же глаза, те же руки, подписывающие их свидетельства о смерти. жизнь Санса — один длинный день сурка. отметить все равно стоило бы, но блокнот потерян три сотни таймлайнов назад, а купить новый — некогда. Санс уповает на свою гениальность, а Андайн — решительность. (им нужно во что-то верить.) Папирус боязливо приближается, и Санс прикидывает, как скоро им придется защищаться от местной копии себя. у него не было паранойи, но зато здоровское такое чувство ответственности за братишку. ни то, ни другое в итоге Папируса не спасло. только шарф — его Санс запихал в печь и сжег уже самолично. — ты один? — спрашивает Андайн и звучит тверже ожидаемого. Санс не рискует и молча смотрит в семилетнего или около того ребенка. дерьмо, далеко же их закинуло. он не знает как — никогда не знал, и никто тоже. даже тот, чья это была идея, представлял все в схематичных набросках на салфетках, когда надо срочно спешить на очередное совещание у Короля, которому не терпится набрать сундук-побольше людских душ, а у тебя в голове идеи роятся — одна хуже другой — и ты уже представляешь их в деле. Санс не знает как и предпочитает не задумываться. — мои папа и брат вон там! — Папирус машет неопределенно себе за спину. затем — переводит доверчивый взгляд на него: — ты так похож на брата! его голос — концентрация восхищения, восторга, счастья и все в этом духе, и все по накатанной. однажды Санс привыкнет — он уверен, привыкнет — но пока этого не происходит, то всматривается в него, не в силах не в желании бороться с привычками. у Андайн получается лучше. она в целом лучше — жаль только, что радиус действия ограничен. — эй, Папс, ты гд… из кустов выходит он и не-он. Санс мысленно усмехается своему каламбуру. вообще-то там стоят еще один он и Гастер — тот самый Гастер, в глазах которого он видит что-то, что не может предугадать. никогда не мог. со временем начинает думать об этом как о регрессе. — э-эм, — еле слышно тянет маленький или вроде того Санс. его взгляд лихорадочно мечется между Сансом постарше и братом, который доверчиво к нему жмется. — смотри, он так похож на тебя, да? — Папирус прерывает неловкую тишину, делая ее еще более неловкой, и Андайн отворачивается, закатывая глаза, но от нее тянет легкостью и Санс даже знает почему. инициативу ситуации перехватывают. он почти благодарен. — не хотите ли вы выйти из зарослей или они вас на диалог вдохновляют? — спрашивает Гастер, словно все так как и должно быть, и Санса пробирает. боги (или какой-нибудь их аналог), как он давно не слышал этого голоса. это странное ощущение страха и доверия, которое у него нет желания разгребать, как разгребать завалы на работе, которых не бывает, или трупы после очередного геноцида, поэтому он лишь апатично отстраняется от Папируса (чтобы Санс не переживал), пристраняется — к Андайн (чтобы им обоим было легче) и переводит взгляд на Гастера, но не рассматривает — нельзя рассматривать, нельзя узнавать. нельзя позволить себе очередной срыв. пускай Санс и знает, что он уже не случится. они выходят рядком: Гастер пропускает Санса, который оттаскивает Папируса и ведет впереди, затем — Санс, сжимая руку Андайн, и она сама, держа вторую руку так, как держала бы копье. королевская стража всегда начеку, думает Санс с усмешкой. пусть тут и некого уже защищать, молчит он. вопросы Гастера звучат архаично и достаточно завуалированно, но вообще-то Санс слышит только один единственный — что вы. даже не кто. привычки не меняются, не меняются ни у кого, а потому он удивительным упорством (никак от Андайн подхватил) оставляет себя в порядке, позволяя втянуть в диалог. — вы из будущего? круто! — продолжает захлебываться Папирус, и Санс полуснисходительно-полурасстроенно улыбается ему, потому что когда-то и для них все было круто. круто — когда твой брат жив и ты давишься от очередной порции спагетти только потому, что иначе давится слезами будет он. круто — когда Андайн не молчит, мрачно сверля их временные прибежища, и ты даже представить себе не можешь, что творится у нее в голове, потому что пару часов назад она без колебаний прирезала местного Азгора. круто — когда вы не блюете кровью, потому что это единственный шанс выжить. все остальное Санс с чистой совестью записывает в категорию не-круто и думает издать памятку для местного себя, чтобы тот мог четко классифицировать события. сработает на опережение. может, даже поможет. — вроде того. только из какого-то другого, явно не вашего, — ведет плечом Андайн. их вежливо приглашают в дом и — у Гастера есть дом? — Санс прилежно давит в себе. у его дома есть синоним — лаборатория. (не слишком плохая, откровенно говоря. хотя ему-то лучше знать.) — машина времени? — удивленно или почти-удивленно хмыкает Гастер. — я думал над этим проектом, но не настолько. — ну, а наш Гастер — настолько. хотя, как видишь, его мы забыли позвать, но он не в обиде, будь уверен. маленький Санс молча сверлит их и определенно о чем-то догадывается. по крайней мере к таким выводам приходит Санс постарше. как оно на самом деле, его тоже не особо волнует. за тридцать тысяч с плюсом таймлайнов успеваешь отвыкнуть от таких банальных вещей вроде любопытства или сострадания. — я все-таки стал королевским стражником? — в восторге говорит Папирус, вцепляясь в Андайн всем, чем только можно. она не устает рассказывать ему сказки, а Санс — ей подыгрывать. должны же в их мире остаться хоть какие-то константы. вроде тех, что человек всегда убивает монстров. или даже: Альфис всегда бросает Андайн. или Андайн — Альфис. в яму с заготовленным надгробием. Санс прокручивает известные ему прилагательные для характеризации ситуации, но не останавливается ни на одном, потому что Гастер претит ему и Сансу до дрожи хочется сломать кому-то из них двоих хребет. — вы поможете с этим? — нет. — пожалуйста? я бьюсь с этим проектом долгое время и попрошу Короля предоставить все удобства для вашего проживания. Санс хрипло смеется, не в силах сдержаться. Андайн остается бесстрастной. — Гастер, серьезно? возись сам, думай, выводи формулы, экспериментируй, ты ученый, черт тебя дери, а лучше несколько, — срывается он и думает, чем перебить привкус крови во рту. последний раз они ели в прошлом таймлайне — промокшие от дождя сэндвичи и сырная палка на двоих. этого все еще ничтожно мало для их жизней. у него они не задерживаются. — а лучше выкинь его слова из головы и разломай эту машину нахер, — мрачно советует Андайн, гладя Папируса по черепу. оказывается, он может быть ей по колено или чуть выше. таким бы и оставался. — тебе не понравится результат. больше к этой теме они не возвращаются. им обоим кажется несколько наглым проситься остаться, когда они так грубо себя повели, поэтому Андайн Папирус ловит уже в дверях и умоляющим взглядом затаскивает обратно. они думают, что Гастер будет злиться, а Санс — недоверчиво рычать, но нет: к ним благодушны и любопытны. им почти стыдно, но еще больше — нет. Андайн катает Папируса на спине — смех и радость в мертвых глазах. Санс и Санс сравниваются магией, и второй говорит, что чужие бластеры похожи на отцовские, а сам отец — лишь в тени наблюдает. — ну, есть такое, малой, — усмехается он. ему спокойно. почти как с Андайн. — меня тоже отец научил и тоже, как ни странно, Гастер. — вы тоже жили в большом доме? — отзывается Папирус, когда его спускают, но от Андайн не отходит. ему в ней нравится абсолютно все: от красных волос до манеры речи. чешуя состоит из чужой крови, но видит это только Санс. почти что местный Нагльфар, если бы кто-то кроме него знал, что это такое. — ага, вроде того. Гастер смотрит на него как-то опасно внимательно, и Санс думает, как бы поделикатнее расспросить об опасениях свою копию. по крайней мере на той не видно никаких следов (от инъекций их всегда слишком много), и это, вероятно, хороший знак. либо того, что Гастер разбирается в иллюзиях. Санс не знает, что ему испытывать по отношению ко всему этому, и предпочитает не испытывать ничего. так или иначе Папирус изматывается и его уводят спать под присмотром брата. они оба впечатлены, но каждый — по своим причинам. — большой и красивый дом, Санс? — слабо усмехается Гастер, когда становится не буквально тихо. — или, может, лаборатория с операционными столами? в конечном итоге уравнения Гастеру Санс составляет.