Это не твоя вина

      Яркие лучи солнца игриво озаряли верхние уровни Корусанта. Казалось бы, даже сама погода радовалась этому светлому дню в жизни Галактики. Война была окончена, в мире навсегда воцарился мир, и все вокруг были счастливы. Все, кроме него…       Оказавшись на распутье своей жизни, избранный, Энакин, человек, сделал выбор, который должен был вершить судьбы Галактики, и выбор этот стал роковым, но не только для всех её жителей, но и для него самого. Стараясь правильно нести свою ношу посланника Силы, пытаясь поступить справедливо и верно, послужить добру и стать защитником мира, Скайуокер предпочёл светлую сторону, помог Мейсу Винду арестовать канцлера, злобного ситха, до сего момента, творившего во вселенной хаос, словно кукловод, тайно дёргавшего за нити, развязывающее кровопролитную войну. И цена этого верного выбора была невероятно велика, велика во всех смыслах.       Да, Скайрокер смог победить зло, да, он смог остановить войну, да он спас целый мир от огромного бедствия и несоизмеримых потерь, но, увы, не смог, спасти от этого себя. Всего один шаг на пути к свету, шаг, являющийся самой судьбой, и Энакин потерял всё, в обмен на то, что всё приобрела Галактика. Он сделал верный выбор, но вместе с тем и проиграл, проиграл судьбе и Силе. Падме умерла при родах, унеся вместе с собой и жизни своих новорождённых детей. Возможно, если бы Скайуокер послушал Дарта Сидиуса, их можно было бы спасти, но Энакин не послушал, слишком самоуверенным, самонадеянным и глупым он был, слишком верил, что добро и справедливость несут покой и счастье всем в Галактике. Лично ему это не принесло ничего. Сегодня Энакин в последний раз видел прощальный вздох жизни его безгранично любимой жены, в последний раз слышал её голос, с мольбами о помощи и спасении. Он слышал, но не мог помочь, а потому лишь бесполезно стоял рядом до побеления в пальцах сжимая её руку и смотря на то, как она умирала, не в состоянии сделать с этим совершенно ничего.       Энакин был избранным, надеждой всего мира, он смог спасти Галактику от разрушения, но при этом не смог уберечь от смерти любимую. А был ли шанс? Можно ли было что-то изменить? Вместе с уходом Падме из этого мира ушли и дети, которых с таким трепетным восторгом Скайуокер ждал. Да, двое детей, крохотные безымянные близнецы, коие умерли, даже не успев родиться. У них ещё не было имён, но у них уже в перспективе было по надгробной плите, на которой эти самые имена должны были быть написаны, лишь с одной датой, день рождения и день смерти одновременно. На их маленькие хрупкие тела одинокой тенью смотрел в родильном зале не состоявшийся отец. Смотрел и не видел ничего, кроме собственного горя.       Он пожертвовал всем ради Галактики, он сделал правильно, совершив поступок достойный самого избранного, но взамен не получил никакой награды, лишь потери и неистовую боль, не было даже простой благодарности. За то, что Энакин едва не перешёл на тёмную сторону, чуть не став учеником величайшего ситха в мире, за то, что нарушил правила джедаев установленные кодексом, позволив себе создать привязанность и семью, в довесок ко всему, несмотря на ярое сопротивление сему факту Кеноби, его ещё и выгнали из Ордена. Галактика приобрела долгожданное спасение, мир приобрёл долгожданное спасение, а их спаситель потерял всё.       Не осталось больше ничего, за что бы мог держаться Энакин с этой жизни, ни мечтаний и перспектив в становлении великим джедаем, ни близких людей, ни счастья, ни надежды. Потеряв абсолютно всё, Скайуокер одиноко сидел в просторном коридоре больницы Корусанта, опустив голову, и знал, что ничего светлого и хорошего уже не будет, никто не придёт на помощь, никто не поддержит, ведь он остался абсолютно один.       Идти было некуда, и делать было нечего… Да, и зачем? Зачем теперь вообще жить? Боль, такая сильная, непомерная боль сковывала всё тело и всё сознание, каким-то беспросветным туманом опутывая реальность. Энакин не осознавал, что происходит, больше не контролировал свою жизнь и неизменно терял всё, что в ней было. Нет, не терял, уже потерял! Не осталось абсолютно ничего, кроме всё поглощающей боли, пустоты и вины…       Вина — единственное чувство, которое ещё поддерживало жизнь в Скайуокере, не позволяя окончательно сдаться и умереть от горя, а горя было столько, что оно могло поглотить всю Галактику. Энакин ощущал лишь вину, где-то в подсознании понимая, что ошибся, сделал не правильный выбор, оставшись на стороне света и неустанно задавался вопросом… А мог ли он всё изменить, поступить иначе, спасти, хотя бы, Падме и детей, раз ничего в жизни у него больше не осталось… И мысли, всё нутро, буквально кричали, что мог. Он ошибся, он поступил не правильно, он пожертвовал последним дорогим, что у него было в жизни… Ради чего? Ради счастья и благополучия людей, которые тут же отвернулись от него? Ради спасения мира, который тут же отнял у него всё? Ради Силы, которая заставила своего же избранного так страдать? Но ответа на этот вопрос у Скайуокера не было. Как не было и обвинений в чью бы то ни было сторону, он сам сделал свой выбор, он сам был виноват в своих бедах, он сам обрёк себя на страдания по собственной глупости, и он сам перенесёт их, совершенно один…       Асока знала, что случилось с Энакином, совсем недавно узнала о произошедшем, только-только вернувшись с Мандалора, и то, что до неё дошло стало невероятным, ужасным открытием… Наверное, потому Тано сейчас стремглав неслась по просторным коридорам больницы Корусанта, нервно лавируя среди толпы проходящих мимо людей и гуманоидов, столь мешающе сновавших в пространстве туда-сюда. Тогрута со всех ног бежала вперёд, тогрута изо всех сил стремилась к нему…       Когда-то давно, хотя на самом деле, это было не так уж и давно, девушка бросила своего учителя, слишком внезапно отказавшись вернуться в Орден, оставила его одного, тогда это виделось ей рациональным, но, только не сейчас. Сейчас Энакина нельзя было оставлять одного среди всей этой боли, среди всех его потерь, иначе, можно было в одночасье потерять и самого Энакина, наверное, потому Асока столь сильно стремилась прийти на выручку, быть рядом, помочь…       Ещё несколько шагов, ещё один поворот за угол, и Тано, наконец-то, увидела его, до сих пор живого, но одновременно и безжизненного, настолько поглощённого муками страдания, что тогрута буквально замерла на месте, словно вкопанная, как замерло её сердце, в один миг ощутившее всю его боль. Девушка чувствовала, сколь тяжело, сколь одиноко было сейчас её учителю, и в душе зарождались столь ярые порывы помочь, что хотелось буквально закричать о своей дружеской любви, в один миг разрывая жестокую реальность, его жестокую реальность.       И Асока не выдержала…       Она со всех ног рванулась к Энакину, буквально через секунду оказавшись подле него. Абсолютно поглощённый своим горем Скайуокер даже не заметил её, он просто бесцельно смотрел в одну точку на полу, не видя ничего вокруг заново и заново переживая собственные потери: разрушение мечтаний и иллюзий, полное крушение собственной жизни, уход и смерти близких…       Энакин больше не осознавал реальности. Он существовал в этом мире, но мир уже не существовал для него. Всё было потерянно. Терять не осталось больше ничего. Разве что жизнь? Но был ли смысл в этой жизни, когда на плечах лежал такой груз вины?       Тяжёлое дыхание эхом отдавалось где-то в сознании, мелькали краски вселенной, которая в какой-то миг стала траурно-чёрно-белой, а в Силе был лишь холод, тьма, пустота и вина… Ничего, кроме вины. Слишком сильная боль одновременно стала слишком хорошей анестезией, Энакин ничего не чувствовал, абсолютно ничего, не было даже слёз, лишь вакуум, покрытый чернотой Галактики, ни лучика света, ни звезды надежды в его отныне пустой вселенной…       Приблизившись к Энакину, Асока ощутила на себе шквал всех тех эмоций, которые сейчас переживал её учитель, которые переживал её друг. И для Тано было невыносимо чувствовать, всё то, что чувствовал он. Слишком мерзко, холодно, жутко… Ледяная тьма как будто коснулась её сознания, души, сердца, мощной виной разливаясь по ним. Тогрута в один момент прочувствовала весь спектр сожаления о содеянном, которое излучал сейчас Энакин, и сильная дрожь пробила её тело. Девушка понимала Скайуокера, девушка осознавала оправданность его эмоций и девушка сопереживала ему, но… В одном Энакин был не прав, и об этом хотелось закричать, чтобы в миг пробудить Скайуокера от ледяного мёртвого сна отчаяния, и безнадёги... Помочь, спасти, согреть всей теплотой её любви и заботы, всей нежностью её дружеского сердца.       Резко усевшись на корточки, прямо напротив Энакина, так, чтобы их лица оказались почти на одном уровне, Тано уверенно произнесла:       — Это не твоя вина…       Её рука ласково и приободряюще легла на плечо Скайуокера, чуть сильнее сжимая его пальцами, как будто надавливая на чёрный холодный барьер неприкосновенного горя, заставляя его трескаться под силой её любви и тепла и бесповоротно рушиться.       Слова Асоки в один миг прорезали реальность, взывая к бесчувственному сознанию Энакина, заставляя того очнуться и вернуться в мир. Его глаза взметнулись вверх и встретились с её глазами, невероятно-синими, как бескрайнее небо, как наполненное жизнью бесконечное море, как первый в сией глухой тьме лучик света яркой путеводной звезды. Она, Тано стала для Скайуокера этой самой звездой надежды в его чёрной и пустой вселенной. Она в один миг стала спасительной нитью, за которую ещё можно было ухватиться, чтобы выжить, чтобы не сойти с ума от горя и выбраться из той бездны отчаяния, в коию загнала его сама судьба.       Казалось, с её поддержкой, с её тёплым присутствием рядом, мир постепенно снова начал оживать, из сухой бесцветной реальности окрашиваясь в сочные насыщенные краски. Возвращалось сознание, зрение, обоняние, слух… Всё вокруг вновь становилось цветным и ярким, двигающимся, трепещущим… Живым… А вместе с тем, возвращались чувства и эмоции… Боль… Но та боль, которую нужно было прочувствовать, пережить и отпустить, чтобы справиться со всем этим.       Разрушив пелену бесцветной и непроницаемой анестезии, эмоции невероятным цунами хлынули в душу Энакина, горьким дождём проливающиеся сквозь струйки слёз, срывающиеся с его глаз и сбегающие по его щекам.       Скайуокер не выдержал и разрыдался, невозможно было держать в себе всё это горе, слишком много его было, слишком интенсивно оно вырывалось из души. Отводя затуманенный солоновато-горькой влагой взгляд в сторону, Энакин резко дёрнулся, и его сильные мужские руки крепко сжали Асоку в мощных, неожиданных объятьях. Тано не стала сопротивляться, она лишь тоже обвила Скайуокера верхними конечностями, мягко, нежно, заботливо поглаживая того кистями по дрожащей спине.       Это были объятья, объятья полные искренности, сопереживания, поддержки… Чувств… И Энакину впервые стало действительно легче, ведь рядом был настоящий друг!