Дым и прах

Астория не чувствует. Она наблюдает. Наблюдает, как люди вокруг нее разрушают себя, крошат, дробят на мелкие кусочки и перетирают в пыль. Изо дня в день, из года в год – они бегут и падают, падают и обращаются в прах. Она же – мраморная; холодная, неподвижная, нерушимая. Жизнь будто бы ограждает ее от всего, что видят глаза. Единственный человек, который понимает ее, — это Дафна; и Астория задается вопросом, так ли это на самом деле. Мягко поглаживая светлые волосы, она сидит на полу перед камином, в самом удобном кресле возле своей сестры, и вслушивается в треск огня, отплясывающего золостистыми бликами в глазах Дафны. Она тихо шепчет: — Разве Ледяная Королева не растает? — но сестра, слишком занятая разговором с Блэйзом по-итальянски, видимо, ничего не замечает. Или же просто считает, что это не особо важно. Тем не менее, если она здесь, значит имеет хоть какое-то значение, а это… довольно приятно. Разумеется сестра просто использует ее, но и родители тоже; по крайней мере, Дафна достаточно умна, чтобы хотя бы притвориться, что любит ее. Астория не чувствует. Астория может видеть; она что-то вроде провидца… ну, по крайней мере так говорят. Закрывая глаза, чтобы не портить день созерцанием играющих в семью матери и отца, она видит возможное будущее, открывающиеся пути и тропинки, по которым люди могут пойти. Она видит, как Темный Лорд падает, она видит, как Темный Лорд поднимается. Она видит, как Гарри Поттер выигрывает, проигрывает и притворяется проигравшим. В течение дня она видит, как тропинки закрываются, становятся серыми и умирают, рассыпаясь бледными кирпичами, и пытается понять, что именно удушило очередную ветвь грядущего. Дафна перебирает между пальцами липкие нити сплетен и, словно паук в свою паутину, вплетает их в образы, которые описывает Астория, вырисовывая из них уже случившееся настоящее. И каждый раз Астория удивляется, как она может знать все это и спокойно спать по ночам, но ее сестра мило улыбается — она всегда была той хорошенькой, девочкой, за которой шлейфом тянулись любопытные взгляды; на Асторию никто не обращал внимания, а ей это и не нужно было — и целует ее в лоб (иногда в губы, будто бы подражая любви, которую Астория не понимает), говоря, что ей не нужно забивать свою маленькую пустую головку с видениями еще размышлениями о том, каково это. Иногда Астория видит смерть. Она видит, как черная собака падает в серую яму, а белый олень может только наблюдать за этим; почти как она, только еще неподвижнее. По какой-то загадочной причине Астория чувствует, что должна рассказать об этом Гарри Поттеру. О да, она прекрасно знает, что это как-то связано с Мальчиком-Который-Обязан; здесь все связано с ним. Всякий раз, когда в Хогвартсе происходило что-то важное, перед ней возникали видения. Белый олень сражался с огромной змеей и победил — в тот год, когда Тайная Комната была открыта. Черная собака бежала от темно-серых клубов дыма, бок о бок с призрачным оленем — Сириус Блэк вернулся. Кубок выплюнул четырех бабочек: черно-красную, сине-белую, красно-золотую и одну желто-черную, окропленную кровью — Седрик Диггори умер. Она подходит к Поттеру, когда тот тихо расхаживает взад-вперед по седьмому этажу, бормоча что-то себе под нос, прямо перед довольно уродливой картиной. Тролли танцуют балет — кому пришло в голову, что это будет красиво? Он замечает ее, останавливаясь прямо под изображением мужчины в синем плаще, зажатого меж дубин, и Гринграсс видит, как его рука тянется к карману. Астории не нужно быть провидицей, чтобы знать – это карман для палочки. — В твоей жизни есть черная собака? — начинает она. Он бледнеет. Гринграсс хмурится — она должна была сначала представиться, а уже потом спрашивать; но ее сестра жила в маленьком замкнутом мире, где разговор с другими не был необходимостью, и Астория, конечно, тоже. — Мне очень жаль. — А… что ты знаешь? — спрашивает Гарри Поттер, и Астория замолкает, пытаясь выдавить из себя слова, но язык будто бы налился свинцом; тяжелый и неуклюжий – видимо ее навыки общения не так уж хороши. — Недостаточно. Но ты можешь говорить? Мне просто нужно немного времени, чтобы объяснить все, — отвечает Астория. Он смотрит на нее и кивает. — В конце этого коридора есть небольшой класс. Я буду там. Она уходит, не потрудившись посмотреть, последует ли он за ней, и звучно чихает, когда заходит в упомянутый класс — слой пыли толщиной в дюйм покрывает все вокруг бледно-серым одеялом; золотистые пылинки танцуют в свете свечи, подобно троллям с той картины. На краткий миг мир становится мягким и неизменным, и Астория сидит на письменном столе, болтая ногами в воздухе. Гарри Поттер входит в комнату вскоре после этого — возможно, через пять минут, или около того — и смотрит на нее, сверкая глазами с какой-то странной смесью эмоций, которую она не смогла бы просто так описать. — Что ты знаешь? — теперь черед Гарри Поттера задавать вопросы. — Твоя черная собака умрет. Ты должен… поговорить с ним. — У нее перед глазами из мутной дымки выплывают два образа: на одной тропе черная собака падает, на другой — стоит. Белый олень может только наблюдать. — Возможно. Один путь приведет к его смерти. — Какой именно? — Спрашивает Поттер, делая пару шагов навстречу, но всего лишь пару; все еще опасается. — Какой путь позволит… этой собаке выжить? — Я не знаю. — Астория пожимает плечами. И да, это правда — она не может предсказать, какой путь верный, какой из них человек выберет, а какой обратится в прах; она может только мельком увидеть их существование. Кстати, вот это работает и со всеми чувствами, которые ей встречались. Гарри Поттер пристально смотрит на нее, она — на него. — Ты же пров… — Да. Они молчат, и видения продолжают дымными образами плясать в ее глазах. Однако она понимает, какое решение принимает Поттер – изображение стоящей собаки рассыпается и исчезает. Впрочем… ей все равно. — Спасибо, — говорит он, и Астория не понимает почему. Собака, которую он так любит, умрет. Ну, с вероятностью примерно в 80 процентов может умереть. Хотя, кто знает, как изменится будущее? — Тебе не следует меня благодарить. — говорит она и решает, что пора уходить. Дафна, должно быть, ищет ее. На полпути к подземелью Астория останавливается, увидев на короткое мгновение, что собака стоит, а не падает, но снова рушится, рассыпаясь темным пеплом. Гринграсс недоумевает, что бы это могло значить, но тут же отгоняет все мысли прочь. Будущее уже решено. Когда она говорит об этом Дафне, они обе тихо лежат в постели, холодная одежда валяется где-то на полу, а сестра ухмыляется и целует ее в лоб. — Не забивай всякой чепухой свою хорошенькую головку, — говорит она, целуя ее в губы. Астория неуверенно моргает. — Кроме того, какой смысл тебе говорить ему об этом? Прекрасно знаешь ведь, что Поттер не будет слушать. — Ну, если ты так говоришь… — отвечает она, и теплые пальцы Дафны невесомо-ласково скользят по ее бледной коже. Когда Астории снится сон, она видит, как собака падает в темноту, а олень тихо плачет. Она видит, как увядает и иссыхается лавровый венок, когда к нему медленно подползает зеленая змея. А когда просыпается, щурясь от слишком яркого света, сочащегося сквозь шторы… не рассказывает сестре второе видение. — Ты собираешься присоединиться к Пожирателям Смерти? — вместо этого спрашивает Астория. А ее сестра просто невесело смеется, оставляя легкий поцелуй на губах. — А кто не хочет быть на стороне победителя? — отвечает она. И Астории не нужно быть провидицей, чтобы знать, что Дафна и дело, за которое она борется, обречены. Астория не может ответить. Она не выбирает ни одну из сторон, оставаясь шагать где-то на границе по одной из тропинок, что рассеиваются перед глазами. Но, вероятно, она будет скучать по своей сестре, когда та умрет.