Сверхновая

Наджма сияла от радости — это было очевидно даже со старой матрицей экрана. — Ты станешь отцом! — срывающимся, дрожащим голосом известила она, сжимая тонкие пальцы и улыбаясь. — Я… все точно! Проверила, обследовалась. Срок — два месяца и двадцать пять дней. Перед глазами поплыло. Раджа не верил. И одновременно верил. Хотел верить. Они с Наджмой были женаты уже пять лет, и все это время мечтали о детях. Оба происходили из больших семей, оба видели в потомках смысл жизни. И оба верно любили друг друга — до сих пор, несмотря на его почти постоянное отсутствие. — Ты все проверила, — губы едва шевелились. — Да! — рассмеялась жена, вытерла глаза тыльной стороной ладони. — Врачи сказали, все в порядке. Я теперь буду беречься и не стану поднимать образцы. Обещаю, больше не стану. — Подай запрос на перевод ячейки в стабильную гравитацию, — первая мысль, пришедшая в голову. — Я подпишу. — Конечно, конечно. На работе попрошу перевести в другой кабинет, экранированный… Они оба работали в космосе. Наджма — на астероидной шахте, в лаборатории образцов грунта. Стабильная работа средней квалификации и не самой высокой зарплаты на несколько лет, по истощению астероида — перевод на следующий. Крупная компания с мощным профсоюзом не бросала своих сотрудников, особенно семейных. Семья Наджмы, шахтерская династия, знала об этом не понаслышке. Другое дело — Раджа. Предпоследний по старшинству, он всегда хотел вырваться с небогатых ферм и иметь личное пространство в быту и на работе. Он любил своих братьев и сестер, родителей, бабушек и дедушек, прабабушек и прадедушек, но их попросту было слишком много в одной жилой ячейке. Раджа понял это, когда слетал к родственникам на соседнюю планету, которую успешно терраформировали уже несколько сотен лет. Там у каждого была своя кровать. -…пару недель узнаем, мальчик или девочка, тогда же и генетическое тестирование проведем, — на экране уже мигал знак, предупреждающий об истечении ежедневного лимита связи, но Наджма продолжала делиться планами и улыбаться. Он ни за что не мог прервать ее, такую счастливую. — Тогда и придумаем оформление для комнаты. Вместе выберем мебель и одежду для малыша… Тут ее лицо омрачилось, жена запнулась. — Что такое? — встревожился Раджа. — Что-то болит? Наджма? — Я надеюсь, ты поедешь со мной в больницу, — пробормотала она, не смотря в экран. Густые, черные ресницы скрыли взгляд. — Когда придет время. Пыталась намекнуть и обойти стороной тему его дежурств. Тему, которая в последний раз едва не уничтожила их обоих. Работа на ретрансляторе — вахты по несколько месяцев вдали от дома, — была тяжелым испытанием для любых отношений. Но это был один из немногих доступных выходцу из небогатой семьи способов заработать на жилую ячейку для себя. Не на общежитие, не на добавление комнаты к жилой ячейке родственников, а на личное жилое пространство, без которого мужчина задыхался, и которого сама Наджма жаждала для их детей. — Обязательно, — сглотнув, пообещал Раджа. — Я сверюсь с графиком, если надо — возьму внеплановый… Экран залило черным. «Ежедневный лимит связи исчерпан» — горело на нем единственной яркой полосой. Раджа глубоко вдохнул и выдохнул, только сейчас осознал, что слегка дрожит, все мускулы натянуты как струны. Откинулся на спинку кресла и уставился в потолок, на свою тень. Он станет отцом. Его распирало от радости, и Раджа вскочил с кресла — то жалобно скрипнуло и откатилось по фиксирующему желобу, — пошел по коридору мимо системных узлов, гигиенической кабины, баков с планктоном, дошел до спальни и повернул обратно. В горле стоял ком. Он хотел бы кричать от радости, но не мог, и наворачивал круги. Доступное ему пространство было небольшим, зато все для него одного. Раньше он работал на других ретрансляторах, поближе к обжитым планетам и астероидам, к дому, но там были коллеги. Те ретрансляторы были другими — через них проходил большой поток информации, система требовала обслуживания, но не точной калибровки. Станции вращались вокруг небольших, стабильных звезд, иногда размещались внутри астероидов с малой массой. Задачей ретрансляторов было усиление слабеющего сигнала и передача его между далекими системами. Персонал — несколько инженеров, психически устойчивые и спокойные люди. По последнему пункту Раджа едва прошел. Он контролировал свою горячую кровь, но временами та вскипала от других людей рядом, и мужчина знал об этом с детства. Поэтому, как только смог, повысил квалификацию, чтобы претендовать на работу в одиночку. Уже два года он работал на одном из дальних ретрансляторов. Через эту станцию проходило мало информации, требовалось мало аппаратных и программных мощностей, а значит, было достаточно одного человека на постоянной вахте. Обслуживать ретрансляторы было и так достаточно дорого, а потому частенько их внутренности не заменяли десятками лет. Станция, на которой работал Раджа, относилась к числу таких, старых и скрипучих. Но он мирился с этим до тех пор, пока зарплата позволяла жить в своей жилой ячейке и присоединить к ней отдельную комнату для ребенка. Он даже смог посылать деньги семье и помочь им с покупкой гигиенической кабины для ячейки! Какой простой работник мог этим похвастаться? Спасибо доплатам. Его ретранслятор располагался на орбите медленно пульсирующей звезды. Год назад она была желтоватой и крупной, а сейчас, съежившись, испускала иссиня-белый свет. Доплаты шли за сложность калибровки системы — меняющиеся гравитация и излучения сбивали настройки, — а также за небольшой риск. Теоретически, любая звезда могла взорваться. Ну, почти любая — зависело от размера, но Раджа плохо разбирался в эволюционном цикле звезд. Он только знал, что из сброшенных звездных оболочек могут образоваться красивые туманности, а из оболочек особо крупных звезд — другие звезды. За всю историю работы ретрансляторов уничтожение станции по той или иной причине случалось едва ли раза четыре, причем один раз это было неизбежно — образовалась черная дыра, поглотившая все в секторе. С тех пор каждая станция оборудовалась необходимыми датчиками и спасательным оборудованием — аварийная капсула была готова вышвырнуть обитателя станции на безопасное от звезды расстояние, может, чуть помяв внутренности сверхсветовой скоростью. Риск был астрономически ничтожен, а потому доплата за него была скорее символической. Даже за столкновение с космическим мусором доплата была выше, а уж с современной магнитной защитой и этот риск сводился к нулю. После звонка жены он едва смог приняться за работу. Мысли витали вдали от систем и их настроек, волн и сигналов. Интересно, на кого будет похож их ребенок? Мальчик или девочка? Лучше бы мальчик. Но девочке он тоже будет рад и будет счастлив смотреть, как та расцветает. Похвастается перед отцом, дедом и прадедом по видеосвязи завтра, — Наджма будет делать то же самое, — а после родов они закатят праздник рождения первенца со всей родней до пятого колена. Раджа всегда любил эти праздники. Он много их видел и жаждал как можно скорее стать виновником одного из таких. Поэтому в первую очередь он сделает звонок не отцу, а доктору, тот заслужил сердечной благодарности. После отца позвонит тетушке Гюль, та всегда нахваливала его симпатичное личико и мечтала увидеть его сыновей и дочерей. «Особенно дочерей», — подмигивала она и заливисто хохотала, пока Раджа не знал, благодарить ему или смущаться. После тетушки… Нет, тетушке придется звонить послезавтра, шайтан бы побрал эти лимиты связи. Засыпая, он все еще составлял очередь звонков, и список ушел уже на две недели вперед. Даже во сне он продолжал радоваться вслух, но тихонько, чтобы не разбудить жену, спящую у него на коленях. То была единственная странность, единственное последствие полного одиночества на станции, для которого требовалась крепкая психика — эти сны. Раджа только радовался, что его последствием были просто повторяющиеся сны. Он знал историю работы ретрансляторов — как люди сходили с ума от недостатка общения, тактильного разнообразия, пресного планктона на завтрак, обед и ужин… Они начинали разговаривать со станцией, с космосом, со звездами и теряли рассудок. Ничем хорошим это не заканчивалось. На ежемесячном дистанционном тестировании Раджа неизменно демонстрировал великолепный результат. Он был абсолютно нормален. А психолог, разговаривавший с ним, ничего не спрашивал про сны. Совесть мужчины оставалась чиста. Сны начались не сразу. Они пришли с одиночеством и медленно, незаметно вытеснили привычное незапоминающееся мельтешение быстрой фазы. Раджа не помнил, что ему снилось во время недельного отдыха дома. Но он помнил каждый из повторяющихся снов на этой станции. В этих снах он находился с женой на вершине холма под покровом ночи. В прозрачном небе искрились мириады звезд. Беззвучными волнами переливалась блестящая трава. Он сидел, подогнув под себя колени, и смотрел то на звезды, то на мерцающий бескрайним городом горизонт. Но чаще всего он смотрел на Наджму — одетая в простое, светлое платье, она лежала спиной на траве, головой на его коленях, и дремала. Чистое, спокойное лицо жены было прекраснее звезд и огней города. Иногда он позволял себе легко провести ладонью по волосам, заплетенным в тугую, гладкую косу. Но чаще всего лишь негромко говорил с ней, рассказывал о сегодняшнем дне, о мыслях и мечтах, пришедших в голову. Говорил и ждал рассвета, который никогда не наступал. Раджа не задумывался о своих снах. В конце концов, это просто сны. Проснувшись, он посетил гигиеническую кабину и съел завтрак, в котором подкрашенный и подсоленный планктон успешно притворялся омлетом. Вчерашняя радость не прошла, но осталась тихим теплом, согревающим изнутри. На звонок доктор ответил сразу. — Доброе утро, господин Иша. Можете сейчас говорить? У меня замечательные новости. — Конфиденциально? — Наверное… да, пожалуй, да. — Минуту. Непроницаемое лицо мужчины исчезло с экрана, счетчик времени остановился — звонок поставили на удержание. Раджа прочистил горло и нетерпеливо застучал пальцами по краю стола. Доктор возобновил звонок уже из стерильно-белого кабинета. Эти стены, каждую грамоту на них Раджа знал наизусть. — Моя жена беременна, — выпалил мужчина. — У нас будет ребенок. Срок — три месяца, как раз когда я прошел последнюю терапию. Господин Иша, спасибо! По договору я должен заплатить клинике за успех сразу по возвращению с вахты — и я это сделаю. Если необходимо, я могу заплатить раньше. Да, я хочу заплатить раньше! Вы столько лет помогали мне, я думал… Его голос пресекся, и Раджа замолчал, сглатывая, сдерживая чувства. В эту минуту он завидовал Ише, его непроницаемому, гладкому лицу без мимических морщин и раскосым глазам, не выдававшим эмоций. — По договору вы должны заплатить клинике за успех, — повторил доктор, чуть склонив голову. — Господин Раджа… — единственным, что выдавало его чувства, был голос. Этот голос не собирался его поздравлять. — Вы все еще бесплодны. — Не может быть! — горячо возразил мужчина. — Наджма беременна! — Вы бесплодны, — повторил Иша. — Терапия не была успешной. Об этом свидетельствуют анализы, которые вы сдали в начале отпуска, середине и перед отлетом. Никаких шансов на зачатие не было. — Но как же… как же ребенок? Доктор молчал. — Нет… Вы просто шутите, — покачал головой Раджа. — Лечение было успешным, но вы еще не можете об этом сообщить, и… Он осекся. Лицо Иши оставалось непроницаемым. Доктор никогда не шутил и всегда был честен. По этой причине он выбрал господина Ишу. В отличие от большинства докторов в платных клиниках, он говорил правду. — Мы подобрали план терапии для следующего вашего отпуска, — нарушил давящую тишину доктор. — План составлен по материалам последних исследований Института космических болезней. Шанс на успех небольшой, но есть, — эту фразу Раджа слышал столько раз, что не мог сосчитать. Он не выдавил из себя ни звука. Доктор потянулся к кнопке завершения сеанса связи, помедлил. — Мои соболезнования, — все тем же ровным, профессиональным голосом произнес он и отключился. Раджа смотрел в черный экран и не двигался. Чернота обволакивала его, расширялась и билась в глазах в такт сердцу. Горло сдавило так, что он едва мог дышать. Это точно была ошибка. Он знал Наджму. Он любил ее. Она любила его. У нее не могло быть другого мужчины. И зачатие, если смотреть по датам, произошло именно тогда, когда он был дома. А на этой командировке они все время были вместе… Воспоминание оглушило его. Нет, не все время. Как насчет того раза, когда она сбежала из дома и отсутствовала всю ночь? Утром ее привезла коллега из лаборатории, столкнувшаяся с его женой случайно — даже не сказала, где, увильнула от вопроса. Наджма едва стояла на ногах, от нее пахло сладким дымом, который пускали на танцполы клубов, а от изгиба губ разило спиртным. На щеке же до сих пор горел плохо замазанный кровоподтек. Он сам был виноват, что сорвался в первый и последний раз за всю их совместную жизнь. Наджме никогда не нравились его долгие вахты вдали от дома. Она просила найти другую работу, зная, что для этого уже слишком поздно. Просила прилетать чаще, но не желала уменьшения зарплаты. Просила на всякий лад, но он терпел, пока жена, сама того не ведая, не нанесла удар под дых. «Может, поэтому у нас и нет детей». Следующим, что он помнил, был звонкий шлепок и то, как взметнулась блестящая коса. Они оба замерли, тяжело дыша. На белой коже наливался красным след ладони. Его извинением был заживляющий крем. Ее извинением — молчание и успешное избегание темы, болезненной для них обоих. Раджа не знал, что думать. Что чувствовать. Он был растерян, пытался понять. Она сделала это специально? Нет, нет, нет! Она любила его! Но если она сама не помнила, что произошло той ночью? Не помнила, как изменила ему с другим мужчиной? От одной мысли его бросило в жар, а черная пелена перед глазами сменилась алой. Кровь вскипела. Не сдерживаясь, Раджа обрушил кулак на рабочий стол — тот глухо зазвенел. Мужчина не ощутил боли. Ударил другой рукой. Обеими. Еще раз. Завопил, отшвыривая стул в сторону — тот стукнулся о конец желоба и по инерции поехал обратно, стукнул по колену, но Раджа пнул так, что сломал крепление, и стул грохнулся на пол. Ему нужна была боль, простая физическая боль, которая уничтожит мысли, кислотой разъедающие изнутри. Наджма с другим, ее ребенок — от другого. И радость на ее лице — от незнания… Временного — потому что генетический анализ через несколько недель покажет, что Раджа не имеет к этой радости никакого отношения. А их семьи, которые захотят взглянуть на генетическую сводку, увидят измену и покроют позором обоих. Он молотил кулаками, пинал, орал, выплескивая ненависть. Хотел уничтожить все, но въевшееся в подкорку бережливое отношение к системам отводило удары, и он бил мимо аппаратуры — по креплениям, стыкам, маловажным приборам, ненужным баллонам… От ударов оставались кровавые следы, но он остановился, лишь разбив колено. Не удержался на ногах и упал, вытянулся на полу, глотая воздух. Боль только усилилась. Физическая свернулась в единый клубок с психической и душила, пожирала заживо. Раджа повернулся на живот и прижался лбом к холодному полу в попытке хоть немного успокоиться. Сердце безумно колотилось, голова раскалывалась от боли в висках, по ладоням стекала кровь. Он кривился, жмурился и задыхался. Свет проникал сквозь веки. Белый, словно кожа Наджмы, яркий, словно ее улыбка, он звал раскрыть глаза. Мужчина, едва дыша, разлепил веки. Пол был стеклянным. Вместо того, чтобы тратить энергию на освещение, конструкторы ограничились прозрачным полом и конструкцией зеркал. Так свет от звезды, вокруг которой вращалась станция, проникал внутрь. Обессиленный, он лежал и бездумно смотрел на звезду. Та излучала ровный свет — точно такой же, как вчера. Как позавчера. Как неделю назад. Медленно вращалась вокруг своей оси. Иногда, когда Раджа скучал, он медитировал, смотря на звезду и наблюдая темные пятна, протуберанцы на ее поверхности. Он мог смотреть так час, два и больше. Это зрелище успокаивало его куда больше, нежели бессмысленная ярость. И Раджа продолжил лежать на боку, смотреть на яркий белый диск в черной пустоте. Кровь запекалась на костяшках пальцев, а боль… Боль уходила прочь, словно бы этот свет вымывал ее из души, как ручей вымывает грязь с камней. Он лежал так долго, что не заметил, как уснул. Блеск волнующейся под ветром травы. Мерцание звезд и горизонта в ночи. Нежный профиль, сияющий отраженным светом. Каким-то образом женщина, приникшая щекой к его коленям, была не той, кто изменил ему, но той, кого он всегда любил, той, что всегда ждала и верила. Чистая и верная. С ней он мог говорить искренне. Ее не за что было винить. — Я обязательно вылечусь, — Раджа склонился и провел пальцем, убирая непослушную прядку с виска. — Врачи обещали, что починят меня. Они говорят, что ничего непоправимого тут нет. Всего несколько сеансов терапии, и… Они всегда так говорили. Несколько лет подряд. Он не сдавался, и доктора не сдавались, но что-то глубоко внутри шептало — сколько ни сей, ты не пожнешь. Глаза жгло. — Я буду хорошим отцом. Клянусь. Я буду заботиться о тебе, о детях… Только, пожалуйста, — Раджа крепко сжал веки, чувствуя, как катятся по щекам и срываются вниз слезы. — Пожалуйста, пусть это будут мои дети. Ему снова было больно, но эта боль отличалась. Ее он знал давно, и потому она была мягче и глубже, словно камень, отшлифованный прибоем, угнездившийся в песке его души прочно и привычно. Боль от того, что ему никогда не стать отцом, не продолжить род и не гордиться детьми своей крови. Вдруг мягкая ладонь коснулась его лица и легко провела по щекам, вытирая влажные дорожки. Ладонь замерла на щеке и отстранилась. Какую-то долю секунды он еще чувствовал призрачное тепло. Раджа замер, открыл глаза. То была Наджма — она как раз опускала руку обратно на траву. Сделала глубокий вдох, пробуждаясь, и медленно перекатилась на спину — теперь прекрасное лицо было обращено к нему. — Пожалуйста, — прошептал он, заклиная, моля. Густые ресницы затрепетали, глаза распахнулись. Ни зрачков, ни радужки, ни белков — лишь незамутненный свет, очерченный краями век. Ее лицо дрогнуло, будто в узнавании. Крылья ноздрей затрепетали — еще один глубокий вдох. Нежная улыбка, обращенная к нему, тронула ее губы. Зачарованный, Раджа склонился ближе, ловя слабое дыхание. Ее щека порозовела — то были первые лучи зари, зардевшейся на небе. Наконец в эти небеса пришел рассвет. Громкая сирена вырвала из сна. Раджа подскочил, дезориентированный и непонимающий. Сразу же закрыл уши ладонями и сощурился на пульсирующий алым маячок на потолке. Тревога? Что за тревога? И тут волна мягкого света накатила с такой силой, что маячок на миг поблек. Раджа перевел взгляд на пол, щурясь и часто моргая. За испачканным кровавыми разводами стеклом содрогалась звезда. Ее ровное свечение изменилось — оно гасло, усиливалось, меняло оттенок с иссиня-белого на мутный. И снова возгоралось чистейшим белым. Звезда медленно, но верно сжималась, с каждой секундой сияя все ярче. Инстинктивный страх окатил холодной волной. Вскочил и метнулся к аварийной капсуле. Двигатели — работают, запас топлива — цел, ускорители — работают… — Ретранслятор D-7! — пробился сквозь сирену голос дежурного диспетчера. — Эвакуируйтесь! — Пытаюсь! — крикнул Раджа в ответ, не отрываясь от проверки. В экстренной ситуации микрофоны включались автоматически. — Ваша звезда становится сверхновой! — надрывался диспетчер. Его было едва слышно из-за треска помех. — Пройдите в аварийную капсулу! И проверьте двигатели, без них вы не улетите! Рыча, мужчина покрыл его парой крепких выражений, от которых незнакомец, явно испуганный даже больше него самого, заткнулся и больше не мешал. Время истекало. Все было в порядке, но… Но… Раджа ударил кулаком по датчику. Стрелка осталась на нуле. — Кислород, — пробормотал он, ударил кулаком еще раз. — Кислорода нет! — и еще несколько выражений про техобслуживание, пропустившее отсутствие баллонов в капсуле. — Сейчас, сейчас! — судя по паузе, диспетчер сверялся с инструкциями. — Возьмите с рабочего места! Исступленное сияние звезды выбелило все вокруг. Остались лишь свет и тени. Сжавшись до предела, светило готовилось взорваться. Баллоны со сжатым воздухом и большим количеством кислорода оказались одними из тех предметов, которым не повезло вчера попасть под пинок. Кран у горловины слетел, воздух вышел. Наверное, поэтому так быстро уснул — из-за переизбытка кислорода в воздухе. — D-7! Баллоны! — Пусты, — он разжал пальцы, отпуская. — В планктонных модулях! Раджа не ответил. И ему, и диспетчеру было отлично известно, что работники на станциях по-тихому стравливали запасные баллоны у планктонных модулей в планктон. Так еда получалась сытнее и вкуснее. Все считали, что им хватит запасных баллонов в рабочем кабинете. И Раджа тоже. — D-7, ответьте! — продолжал надрываться диспетчер, но помехи поглотили его вопли. Он мог улететь. Но запаса воздуха в аварийной капсуле не хватило бы и на полсуток. Эвакуационный корабль прибудет спустя двадцать пять часов семь минут полета на самой большой скорости, он когда-то посчитал. Все, что его ждет — обморочный сон от недостатка кислорода, который кончится смертью. Сон, в котором он больше не увидит Наджму. Раджа упал на колени и оперся локтями о пол, зажмурился. Его мутило. Он не хотел умирать. Но опять же, куда ему возвращаться? К жене, которая изменила ему, сама того не зная? К семье, которая отвернется, узнав о бесплодии? К самому себе, который умрет, не оставив следа в этом мире? Яркий свет пробирался сквозь веки и повелел открыть глаза. Раджа подчинился и увидел бушующую внутри самой себя звезду. Странно, но это зрелище его успокаивало. Завораживало. Очаровывало. Глаза слезились от слепящего сияния, но он и не думал отвернуться. Нет, он смотрел как прикованный, смотрел, как перерождалась, ярилась и кипела сверхновая. Когда-то она дарила ему покой мягкой пульсацией, а теперь же обещала избавление разрушением. Он просил. Она обещала. Равновесие нарушилось. Безумная вспышка — мгновение растянулось, и за вдох Раджа пережил вечность. Невозможно яркая оболочка раскололась, распалась на мелкие кусочки, и наружу вырвался поток раскаленного вещества, еще более яркий, рвущий звезду на куски, бомбардирующий все вокруг светом. Наружу вырвалась душа, ищущая животворящего прикосновения в бескрайней пустоте. Он протянул ладонь навстречу и наблюдал, пока звезда не дотянулась до него и не растворила в себе, обратила в свет. Оболочки человека и сверхновой умирали, распадаясь на атомы, объединились в импульс, испущенный в космос с одной целью. Создать жизнь.