Limits of existence

Пока еще грудь полна тепла, пока к щекам прилила кровь, ты не можешь отступить и выбрать «не жить». «Жить» тебя вытащит, «жить» вопьется иглами в вены. Наркотики не действуют долго, а любовь дольше и бессмысленнее. Беспощаднее. Безглазая, безрукая, живущая во всех пространствах и временах сразу. …Скучать по нему по-сучьи, ревновать ежесекундно, мастурбировать на прямые трансляции, ныть в трубку, просить о встрече, убиваться ночами, уговаривать менеджера выехать за пределы четырех стен. Чон Чонгук хорош в убеждении, не красноречив, но настойчив. И целеустремлен. Цель застывает в радостном порыве расхохотаться от неожиданности, но манит к себе пальчиком и игриво подмигивает. Чонгуку не нужно повторять дважды. Сладковатый запах духов, пыльца корицы на воротнике. Видно отвлёкся от готовки. Как и хвастался – учится понемногу. Сердце Чонгука давно сварено и подано. Издевательство Ким Тэхёна номер один: существование. Издевательство Ким Тэхёна номер два: сосуществование рядом. Издевательство Ким Тэхёна номер три: растерянная тёплая улыбка. Список бесконечен, но ты уже обезоружен. Объятия шире, крепче. Соскучиться по-людски – обойтись без нападений. Соскучиться по Тэхёну – впечатать в стену, отрезая пути к отступлению, сжать и не отпускать несколько минут кряду, молча дать понять, что все минуты без него - прах. Вздох чуть нежнее. Пальцами Тэхён касается скулы Чонгука, накручивает отросшую прядь волос. — Будем плести косички скоро, — усмехается, мягко целует Чонгука в щеку. В глазах того щенячья преданность. Тянуться к нему с поцелуем взрослым, насыщенным, так запросто и легко, не вдаваясь в подробности о рутинных бедах. Закрывая глаза, они ощущают друг друга подлиннее. Чонгук оттягивает зубами нижнюю губку, и Тэхён кусается в ответ. Затем запрокидывает голову, открывая шею. Чонгук тихонько рычит от удовольствия и невозможности сдерживаться. Как бесподобен дьявол, не знающий, кто он таков. Не сорвался бы план запятнать засосами, пробираясь горячими ладонями под домашнюю рубашку. Тэхёну перестает быть смешно. И гораздо опаснее не согласиться на дальнейшее. Прижимаясь к бёдрам Чонгука, он обвивает его талию руками. Пока они стоят в его прихожей и бесстыдно предаются ласкам, мир вокруг превращается в руины. Ну и что? Если всё, чего ты хотел – здесь, то без разницы. Спальня завораживает, солнечный свет вливается через большие окна и распадается кристалликами по пурпуру штор, по молочно-белому покрывалу и розоватым подушкам. Комната маленького принца. Закат империи разлуки. Они сидят на краешке кровати в обнимку, Тэхён взобрался Чонгуку на колени, целует не переставая, жадно, не давая передохнуть, гладит по голове. Заласканный, Чонгук теряется, ему всегда хочется продлить это настолько, насколько позволяет выдержка. Полуобнаженность, полуготовность сорваться со скалы, полушёпот, полустоны. Еще не окончательно в запределье, но уже на грани нестабильности. Взойти на корабль, однозначно попадающий в шторм и, несмотря на предупреждения, не побояться провести лучшие из дней круиза, даже если они последние. Титаник погубило величие. Он мог бы исчезнуть и в пустыне. Воздух горячий. Кожа Тэхёна песочного цвета, и Чонгука мучает жажда. Будь одиноким странником, понял бы. Но их двое, а значит, их сожжёт единовременно. Он легонько придерживает Тэхёна за шею одной рукой, а другой водит по бедру, плавно сдвигаясь к ягодицам. Тэ вздрагивает, когда улавливает его взгляд. Недвусмысленный вопрос воспитанного мальчика. Дерзость - не его конёк, он заботлив, аккуратен, старается. Чем осторожнее он интересуется, тем легче Тэхён ломается. Поцелуи Чонгука рассыпаются по ключицам, плечам, щедро и на удивление без напора. Он подбирается, как пантера к жертве, он влюблён в свою жертву до головокружения, оттого она так пленительно наивна. Тэхён собирает «boyfriend material», и тема оказывается переполненной. Тэхён чувствует, что он в надежных руках, ему не нужно ничего прятать или показывать, он в безопасности, наконец-то спасён. Спокойствие предает Чонгука, когда Тэхён толкает его на спину и ёрзает, трётся о ширинку. Оставлять так нельзя и не получится, терпеть невыносимо. Чон подминает Тэхёна под себя, расцеловывает податливое тело. Еще немного времени на то, чтобы заставить Тэхёна смять пальцами простынь, выгнуться и проводить с красивых губ долгий стон. Тени на стене таинственно заштрихованы, слитно до неровных контуров. Тэхён держит Чонгука за плечи, зажимая между ног коленями, готовый отдать всего себя. Солнечные зайчики на потолке вперемешку. Толчок за толчком, когда тесно, душно и давит в груди, они утешаются замедленно. Чонгук целует за ухом, ворует вздох с Тэхёновых губ, его мало волнует собственная красота, а Тэхёну не хватает сил высказать, насколько он – неприлично божественно прекрасен и как ему идёт вести в страстном обжигающем танце. Цифры и двоеточия экрана часов смываются пятнами. Ухоженными ноготками Тэхён рисует на спине Чонгука маленькие вихри, где-то их контуры нечёткие, где-то глубоки до красного. Ещё и ещё, пока низ живота не наливается жаром. Чонгук ускоряет темп, ладонями соскальзывая с тонких запястий, переплетая с Тэхёном пальцы. Конечности наполняет теплом, от макушки до пят и в обратном порядке, любовь святая, беззаветная, любовь-искусительница. Не хорошо и не плохо. Совершенно. Лучше проклятого Эдема. Как утопия. Как если бы никогда не случалось ничего плохого, но вдруг стало абсолютно хорошо. На особом языке, заведенном между ними, ими же рожденном, ласки после секса могут длиться очень долго и бессловесно. Слова ничего не весят после того, как тело читает его по изгибам, особенностям кожи, узнает по запаху и дыханию. Потом Тэхён проводит пальцем по губам Чонгука и заботливо спрашивает: — Ну, попробуешь то, что я приготовил?... — Ох, — Чонгук целует его руки, — плохой из меня гость, ужасный. — Манеры оставляют желать лучшего, и не говори, — Тэхён щелкает его по носу и нежно улыбается. — Но ты не гость. Чонгук предчувствует, что он скажет. — Это мой дом. — Это твой дом. Грудь полна тепла, и к щекам прилила кровь.