Оправданное ожидание

Когда-то давно, примерно лет сто пятьдесят назад, Тоширо Хицугая был уверен в том, что никто и никогда не был способен заставить его сердце разбиться. Он был умен, расчётлив и хладнокровен – поддаваться глупым эмоциям, чувствовать «влюбленность» и идти на поводу чувств он не планировал. Да ему это было и не нужно. Он был Шинигами. Его работа была невероятно важна, и он никогда не позволял себе оступиться или отступить. Он был отличным капитаном десятого отряда, вот уже почти третье столетие. И позволять себе отвлекаться на подобную чушь, типа сентиментальности или же, упаси Бог, влюбленности – было практически запрещено. Все прекрасно знают, что в каждом правиле есть и будут исключения. В каждом чертовом утверждении, найдется хоть одно мерзкое, отвратительное «но». Его мерзкое, отвратительное «но», его личное исключение из всех правил звали Карин Куросаки. Ее вечно холодные руки оставляли клеймо на коже даже простым, обычным прикосновением. Ее запах оставался с ним настолько долго и был таким сильным, что ему казалось, что это его личное проклятье. Личное проклятье, пахнущее скошенной луговой травой, полевыми цветами и медом. Он знал Карин совсем недолго, всего то месяца полтора, максимум два – и за этот недолгий промежуток, она прочно вплела себя в его жизнь, словно всегда там и присутствовала, словно так и должно было быть. Ей было тринадцать – ему чуть меньше ста сорока. Она была живой – он Шинигами. Он не имел никакого отношения к миру живых, кроме той треклятой миссии – ее не радовало все, что касалось Шинигами и их сумасшедшей жизни. Он был рассудительным и спокойным – она агрессивной и взрывной. Он был взрослым, адекватным и неживым – её никогда не беспокоили подобные пустяки. Поэтому, перед тем, как навсегда исчезнуть из жизни Карин Куросаки, Тоширо Хитцугая, как и требовали правила приличия, поблагодарил юную девушку, приютившую их и попрощался с ней лично. А взамен ощутил легкое, почти незаметное прикосновение к своим губам и тихий шепот: «удачи, Тоширо», от юрко ускользнувшей от него девушки. Карин Куросаки была чем-то слишком странным и непонятным. Его проклятым «но» и исключением из любого правила. Карин Куросаки была в его жизни всего-то месяца полтора, от силы, два. Карин Куросаки была в его жизни лишь маленьким фрагментом, частью его воспоминаний. Девушкой, которую он оставил сто пятьдесят лет назад. Девушкой, которая в отличие от своего громкого, раздражающего брата, умерла, но так и не переродилась в качестве Шинигами.

***

Когда капитан тринадцатого отряда – Рукия Кучики, в буквальном смысле, практически ввалилась в его кабинет с пугающе широкой улыбкой на лице, Тоширо нервно сглотнул. У него было чрезвычайно плохое предчувствие.

***

В отличии от той же Рукии, он никогда не ощущал желания снова спуститься на грунт, чтобы проверить, посмотреть и ощутить - какого это быть рядом с человеком, которого ты упорно игнорировал не первый год. Поэтому о своем «личном проклятье» он знал только со слухов, доходивших до него посредством Мацумото и самой Рукии. Он прекрасно знал, что в двадцать семь, она вышла замуж и уехала из Каракуры, вместе с мужем. А через пять лет вернулась - без мужа и кольца на пальце, зато с маленьким, полугодовалым младенцем. Еще через десять лет малышка, названная в честь бабушки – Масаки, умерла от рака крови, а Карин снова уехала. Никто не осуждал, находиться там было слишком сложно и больно, поэтому она выбрала самый простой и легкий способ, чтобы избавить себя от отчаянья. Больше Карин Куросаки не возвращалась. Потому что мертвые не имеют, по большей части, такой привычки. Он помнит как его дернуло, когда Рукия, украдкой вытирая слезы, рассказала ему о смерти его «проклятья». Тогда, его в первый раз посетила мысль, что именно произойдет, когда она окажется здесь? Будет ли счастлива, увидев его? Будет ли зла, с учетом того, что он ни разу так и не связался с ней? Будет ли она вообще что-то испытывать? Прошел ведь не один десяток лет. Рукия тогда организовала поисковой отряд, который должен был найти его «отвратительное, мерзкое 'но'» и наконец-то облегчить то, что он годами вынашивал в себе. Поиски продолжались в течение тридцать лет после ее смерти и так и не увенчались успехом. А затем прошло еще сто двадцать лет и кроме приторного горьковато-сладкого запаха ее волос и кожи, разъедающего его жизнь, да и все еще горящего на губах поцелуя – от Карин Куросаки больше ничего не осталось.

***

- Капитан Хитцугая! – Кучики-младшая смеется тихо и пронзает его взглядом слишком счастливым и радостным, - я тут Вам моего нового офицера привела, знакомьтесь. И отошла от двери, кивком головы указывая кому-то пройти. Когда Тоширо видит «нового офицера», у него резко пропадает желание двигаться или дышать, он сам совсем не понимает. В груди становится так тяжело, что он уверен, не будь у него долгих столетий тренировок, обязательно подчинился бы силе притяжения и вряд ли бы смог встать. Его «личное проклятье» смотрит на него чуть прищуренными темно-серыми глазами, но ничего не произносит. Рукия тяжело вздыхает, а затем со всей силы пихает Карин в спину, заставляя ту потерять равновесие и по инерции полететь вперед. Кучики смеется тихо, видя как Тоширо подхватывает новоиспеченную Шинигами практически у самого пола и выскальзывает за дверь, прикрывая ее за собой. Тоширо держит крепко, не совсем уверенный как начать разговор и что вообще делать в такой ситуации, и мысленно проклинает Кучики-младшую. Куросаки также не поднимает взгляда, видимо, сама находится в примерно таком же положении. И это, если честно, его успокаивает. Он, практически, готов выступить с привычной приветственной речью, но Карин поднимает глаза, взглядом с ним встречается, и любая мысль, посетившая его голову, оказывается пустой и бесполезной. Он и рта раскрыть не может. Карин слегка поддается вперед, скользя ладонями по его плечам и целует его. И да, это похоже на их первый поцелуй. Только тогда он был прощальным, а теперь…приветственным? Только тогда он был невинным, а сейчас…об этом лучше вообще не говорить. Его сероглазое «но» отстраняется от него и тихо посмеиваясь, произносит хриплое: - Привет. И, черт возьми, да. Тоширо готов признаться в этом, хотя бы самому себе. Сто пятьдесят лет ожидания того стоили.