...худощавое тело напряженно изгибалось подо мной. Напарник изредка срывался на хриплые тихие стоны, пока я жадно упивался его телом. "Ты только мой. И даже не смей заикаться об уходе. А тем более - о разрыве отношений", - в тот момент мой пьяный разум даже и не догадывался о том, что его маленькая империя давно пала, и великий император вовсе больше не являлся его.
А минутами сорока ранее, когда я ввалился в дом, ты стоял в напряженном ожидании, облокотившись о дверной косяк. Печать безразличия на твоем лице была столь непривычно колкой, что я с трудом проглотил ком в горле. Немой холод застыл в глазах цвета спелой ежевики - ныне пустых, словно кукольных. Чуть раскосые - впивались в меня оценивающим, вымученным взглядом. - Енгук, - начал ты, даже не меняя позы, когда с моей левой ноги слетел ботинок. Я, упершись обеими руками в противоположную стену, кинул взгляд на тебя, пытаясь избавиться от второго. - Хочу тебя, - безапелляционно пробасил я, и на секунду фраза эта повисла в воздухе. Ты глубоко выдохнул. - Это конец. Будет лучше расстаться, - мы не хотели слышать друг друга. Такое случалось и раньше, но теперь отчаянье проедало все стены нашего дома. Я уже одиннадцатую ночь слышал, как от этого с них осыпались куски штукатурки где-то под обоями, внутри. Эта фраза тоже въелась в холодные стены, заполняя собой новые слои сползающего по стене бледного, когда-то застывшего и не рушимого по сей день слоя раствора. А я стоял и нагло раздевал тебя глазами, все еще стараясь делать вид, что пьян и абсолютно невосприимчив к серьезным, да и к каким-либо вообще разговорам. Вскоре мои глаза заменили руки и губы - ты старался сопротивляться, и без того горько-сладкий вкус твоих губ накрывал нехотя, чуть морщась и сбито выдыхая. Ты подчинялся мне нехотя, словно по привычке, словно у тебя не было выбора. По крайней мере, тебе так казалось. А печать безразличия на твоем лице сменилась гримасой уныния. Глаза - ранее холодные и пустые, теперь где-то глубоко, на дне, таили слезы. И я, едва вспомнив слова, сказанные ранее тобой, старался вдалбливаться не под тем углом, норовя причинить тебе боль. Твое шипение на грани со всхлипами в эти моменты доставляло мне какое-то садистское удовольствие. Я хотел, чтоб тебе было больно так же, как и мне - не морально, так хотя бы физически. И я глубоко в себя прятал мысли о том, что твой орган для перекачки крови по левую сторону груди давно испещрен червями, будто яблоко. Фиолетовыми червями - такими же, как цвет моих волос. Они проедают его не от голода, им просто приносит удовольствие вид того, как плод погибает от их действий. Они - хуже паразитов. И их можно истребить, вновь излечить сердце. Ты нашел способ, и не раз говорил мне о нем. Но паразиты не желают уходить просто так, Ким Химчан. Потому что "и в радости и в горе", потому что "до последнего вздоха", потому что "навсегда". А ты вновь шипишь, потому что я пальцами впиваюсь в ранее уже посиневшую кожу на бедрах, издав довольный садистский рык. И я кусаю твою кожу до кровяных подтеков под ней. А на фарфоровой шее оставляю отвратительно-красные засосы."Даже не смей думать, что я оставлю тебя просто так".
Еще когда все начиналось, ты говорил, что наши отношения не приведут ни к чему хорошему. И уже тогда я понимал, что это правда. И я ненавидел ее настолько сильно, что всеми силами пытался скрыть ее. Изменить. Опровергнуть. Потому что смольные волосы пахли черникой, а чуть раскосые глаза цвета ежевики хитро щурились, переводя любую проблему в шутку. Потому что горько-сладкие губы, которые ты в последнее время все чаще сжимал в тонкую полосу, стали единственными, которые я смог запомнить. Ты судорожно выдохнул, когда я, излившись в тебя, кончил. Слабое "все закончилось" повисло в воздухе, оставшись так и не высказанным тобой. Только эта фраза, кажущаяся слабой, так сильно ударила по мне где-то в области солнечного сплетения, что его треск вторил звукам осыпающейся штукатурки. Ты молча поднялся и ушел в ванную, чтобы смыть с себя следы моих рук. Но смыть мои отметины невозможно, Ким Химчан. Если только не обратиться к старому доброму другу - времени. Но сейчас он ничтожно мал, чтобы обращаться к нему с такой просьбой. Тем временем до меня доносится шум воды из ванной. Душевой шланг тщетно пытается заменить время, выплескивая из себя бесцветную ледяную воду, потому что неделю назад сорвало горячую. Неделю назад не без моей помощи на тебя обрушился поток раскаленного, будто вулканическая лава, кипятка. Твоя бледная фарфоровая кожа осыпалась кровью, и если бы не мать того, найденного ранее тобой способа, двадцать семь процентов твоей кожи не удалось бы спасти. Женщина была одним из ведущих врачей медицинского центра ASAN. Шрамы на спине, оставшиеся от пересадки - то воспоминание, что сможет излечить теперь не время, а лишь могила. И все же я слышал, как о холодный кафель беззвучно разбивались теперь редкие теплые капли - твои слезы. На секунду даже сквозь холод осыпающихся стен я почувствовал, что ты ненавидишь меня больше всего в этой жизни. Но ведь это не так, да? Конечно же не так, просто..."Ты хочешь забыть обо мне. Совсем, навсегда, порой мечтая об амнезии".
И тебе надо-то всего ничего. Забыть три последних года. А ведь мы были так счастливы... Nell - Haven. Я направился на кухню. Больше не надо делать вид, что я пьян. Почему-то замедляю шаг, когда прохожу мимо ванной. Хочу услышать то, как ты плачешь - но не могу. И уверен, будь даже вода выключена - не смог бы. Потому что ты не издаешь ни звука, а единственное, что может выдать тебя - сбитое дыхание. Раньше ты рыдал громко и навзрыд - так наигранно, пытаясь привлечь мое внимание. Теперь же ты всеми силами пытаешься выгнать меня за дверь из квартиры с осыпающейся штукатуркой; ты пытаешься выжить червей, проедающих сердце насквозь. А я иду на кухню и ставлю чайник на огонь. На секунду в голове мелькает мысль оставить газ открытым, а после, минут через цать, когда ты выйдешь ко мне, зажечь спичку и подорвать эту рушащуюся квартиру.Потому что "наши отношения не приведут ни к чему хорошему".
Но у тебя есть способ выжить, а меня захоронит эта штукатурка. И я ставлю чайник, потому что "смерть не разлучит", а я желаю захоронить лишь твой способ. Ты выходишь из ванной, не оставляя мне время для размышлений. Мешковатая домашняя одежда скрывает твое тело настолько, насколько возможно. Раньше ты выходил мокрый, лишь нацепив полотенце на бедра, "потому что не хочу сушить кожу". А теперь у тебя шрамы во всю спину, которую залатали клочками кожи, и мои отметины по всему телу. А еще у тебя страх: переживать мои налеты ты больше не хочешь. Ты безразлично кидаешь взгляд с чайника на меня, а у меня мурашки по коже и сердце уходит в пятки. Потому что на самом деле это мне страшно. И это я не хочу терять тебя. Схватить в охапку, увезти на необитаемый остров и начать все сначала - да, черт возьми, я и сам желал, чтоб у тебя была амнезия: тогда бы мы смогли начать отношения заново, и бетонные стены не осыпались бы от грубых слов. Неоновый красный циферблат показывает два пятьдесят девять - и мы оба дергаемся от колкого порыва осеннего ветра, ворвавшегося в раскрытое нараспашку окно. - Не закрывай, - твой голос - слабый то ли от дрожи, пробирающейся под кожу, то ли... Просто просишь и достаешь сигареты. Ты ненавидишь их запах, а я, кажется, в такие моменты готов сжечь все табачные заводы мира. Облокачиваешься на подоконник, выдыхая горький дым. Пара затяжек - не больше, и выкидываешь непогашенную вниз. Потому что чайник уже закипел, и кофе ты любишь больше сигарет. Кажется, все, что ты делаешь в последнее время - куришь и пьешь кофе. Поэтому твои волосы с каждым днем становятся все чернее - приобретая тон любимого напитка, да и кожа бледнеет с каждым разом, потому что "курение приближает смерть". - Я не могу ничего с собой поделать, - начинаю вдруг оправдываться, пытаясь хоть как-то завязать диалог.- Это - одержимость.
Произносишь на одном дыхании, пресекая попытку оправдания. Потому что считаешь это жалким. - Химчан, неужели это и вправду конец? - отчаянье, скопившееся в стенах, пронзает меня, будто гамма-лучи. - Мне очень больно, Енгук. И я хотел бы все изменить... И на самом деле хотел бы страдать от амнезии не чтобы забыть тебя, а чтобы начать... - взгляд падает на фотографию светловолосого улыбающегося паренька в рамке, и обрываешь фразу на полуслове. Делаешь пару глотков кофе, говоришь, что переночуешь на диване в зале, тем самым предоставляя мне кровать в спальне, желаешь спокойной ночи и уходишь. А наутро меня будит ароматный запах, доносящийся с кухни. Довольно тянусь на кровати, улыбаясь своим мыслям, пока не вспоминаю, что теперь это все - не мое. Тогда подскакиваю, и желание уйти как можно скорее рвется наружу: не хватало только встретиться с ним. А бегущие стрелки со стены намекают, что у меня есть ни больше ни меньше как двадцать три минуты. И, кажется, потом мне перекроют кислород, потому что я вновь буду лишен возможности видеть эти едва раскосые глаза цвета ежевики и ощущать тепло губ горько-сладкого вкуса."Двадцать одна".
Подрываюсь с места и лечу на кухню. А на тебе - теплый шерстяной свитер с душащим горлом и темно-синим психоделическим принтом. И джинсы, уже потерявшие первоначальный цвет. - Завтрак? - теплая улыбка и хитро прищуренные лисьи глаза ласкают душу. А ты делаешь вид, что все в порядке, будто ничего плохого не было. И на секунду штукатурка на стенах прекращает сыпаться, а мне кажется, будто амнезия все же явилась за тобой. Но в следующий миг я просто вспоминаю о твоем качестве, которое, почему-то, меня пугает больше всего - ты прячешь куда-то все плохие воспоминания и обиды. И, кажется, я начинаю понимать, почему в стенах уже начинают прорастать трещины. - Нет, Химчан, спасибо, я... - М? - столь внимательный взгляд, что слова застревают в горле комом, стараясь не вырваться. И мне приходится сделать усилие, потому что я уже продумал окончание ее ночью, а штукатурка, сыпавшаяся сейчас непрерывно там, под обоями, внутри, говорила о том, что еще чуть-чуть, и крепость совершенно рухнет. - Когда придет Зело? - ком в горле не стремится наружу, хотя время поджимает. - У нас еще есть время, - улыбаешься ты, - может все же отведаешь завтрак? - Нет. Я... Я ухожу. Совсем, Химчан. Прости, что так поздно, но..."Лучше чем никогда".
Твои плечи дергаются, будто у кота, который ждет удара хозяина. И углы губ, на секунду опускаясь, пытаются вернуться в исходное - улыбку. Но тщетно. Апатия мешается с грустью, и я слышу, как одна из плит ведущей стены рушится на пол. - Тогда лучше тебе сделать это сейчас же. И больше никогда... не попадайся мне на глаза, пожалуйста, - последние дрожат от наполняющих их быстро слез. Я только киваю в знак согласия и наскоро поднимаюсь со стула - теперь мне страшно видеть тебя пустого. А еще я боюсь не справиться с собой."Ничего хорошего".
Лечу в коридор, наскоро одеваюсь. А ты стоишь в напряженном ожидании, облокотившись о дверной косяк. И я уже не знаю, куда себя деть. Паразиты померли, добровольно нажав кнопку "Да" под вопросом "Точно хотите удалить данную учетную запись?" Может, последовать их примеру? И сорок восемь секунд своей жизни мы теряем на то, чтоб запомнить друг друга. Сейчас. Смольные волосы, пахнущие черникой, едва косые глаза цвета ежевики и губы... Я накрываю их своими, что бы в последний раз почувствовать этот горько-сладкий вкус, и он отвечает мне. И никакая амнезия не сможет стереть это из моей памяти, и, кажется никакой Зело... - Уходи, - тихо шепчешь в губы, разрывая поцелуй. Сердце падает куда-то вниз так, что закладывает уши. Открываю дверь и выхожу - молча. Потому что простились мы еще полгода назад. Потому что у Химчана никогда не будет амнезии. За моей спиной закрывается дверь, и я вздрагиваю. И понимаю, что ужасно ошибся. Надо было все же схватить тебя и увезти на свой необитаемый остров. И начать жизнь с нуля. Но ты уже все начал, давно нажав кнопку "replay", и ты переиграл все заново, в одиночку. А я был призраком из прошлого, что являлся по ночам, преследуя твой нездоровый сон. Одна ступень. Вторая. "Game over", - пищит что-то внутри, а я понимаю, что не хочу, чтобы финал был таким. Тогда сажусь на пролет и жду. А ты стоишь и плачешь за дверью, уже не скрывая эмоций. Но, черт возьми, такое происходит уже в сотый раз. И сейчас железная дверь за спиной откроется, ты кинешься мне в объятья и попросишь больше никогда не уходить. Вот уже сейчас. Сейчас. Сейчас.