Там за рекою лес

      Серёжа всегда был рядом.       Диме было тяжело вспомнить времена, когда в его память ещё не въелась эта широкая добрая улыбка и почти контрастные для неё хитрые, лисьи глаза. Им уже давно за тридцать, они совсем не те молодые, полные надежд на счастливое будущее парни, что были восемнадцать лет назад. Но Лазарев оставался все тем же озорным ребёнком с искорками в вечно веселом взгляде.       Диме было тяжело вспомнить, когда Серёжа плакал. Он всегда считал, что эмоции должны быть закрыты где-то в толстом сундуке в огромном, непроходимом лабиринте. Но, видимо, Билан все же смог пройти все эти испытания, или Лазарев просто сам ему открылся, перестав прятать абсолютно все за чудесным настроением, смехом и не исчезающей с лица улыбкой.       Дима ненавидел вспоминать этот взгляд полный слез и непередаваемой боли, когда брат Серёжи ушёл в мир иной.       — Это я виноват… Это я виноват… Из-за меня он отказался ехать в больницу…       Билан обнимал дрожащего певца, который весь вечер повторял одни и те же слова. Дима крепко прижимал к себе коллегу, не в силах сказать, что Серёжа никак не причастен к кончине брата. В ту ночь Билану пришлось оставить мужчину у себя в кровати, чтобы следить за тем, что тот не сотворит никаких глупостей. Ноющее сердце и противный ком в горле не позволяли сойти с уст ни слову, и единственное, что мог артист это молча давать свою поддержку. И Лазареву больше ничего не было нужно.

Не прячь слёзы Это честно, так искренно…

      Серёжа всегда был родным.       Диме было тяжело вспомнить, когда он не оказался довольным временем, проведённым с его семьей. Они всегда были к нему очень добры и относились, как к своему. Мать Сережи точно пару раз называла его «сынок»(может, это ее манера общения, Дима точно не знал). Эта женщина любила за ужином рассказывать умилительные истории из детства сына. Артист изображал, что смущен, но от взгляда Билана никогда не уходило его довольное кошачье выражение лица. Лазарев вечно ходил с этой живой озорной улыбкой, выдавая какие-нибудь добрые подколы про проснувшийся отцовский инстинкт, когда Билан подолгу играл с ещё совсем маленьким Никитой. Серёжа, все так же ребячески улыбаясь, иногда характерно для него легко пихал артиста локтем. А Дима характерно для него смеялся, растрепывая чужую идеально уложенную прическу под такие привычные возмущения в перемешку с добрым смехом.       Лазарев почти все говорил, подшучивая. Уже ближе к ночи, когда все, кроме них, уходили спать, Сережа садился справой стороны дивана, начиная перелистывать каналы на телевизоре, каждый раз, как маленький, радуясь, когда он или Билан мелькали на экране. А потом говорил что-то наподобие: «Ты был прав, этот пиджак действительно мне не идёт, » — и как ни в чем не бывало листал дальше. Дима всегда твердил ему — комик, вот его призвание. А Лазарев снова смеялся.       Они знали, что никогда не вырастут.

Прошу, не будь взрослым Мне это так нужно немыслимо…

      Серёжа всегда был упрямым.       Диме было тяжело вспомнить, когда артист соглашался идти на компромиссы. Он прав и точка. Лазарев ненавидел признавать свою вину. Извинился — значит, автоматически сказал, что не прав и проявил слабость. Никак иначе. По-другому Серёжа не мог.       Билан каждый раз открывал для себя новые возможности голосового диапазона Лазарева, когда маленькое разногласие превращалось в громкую истерику. Дима по привычке наблюдал, как сильно дрожат пальцы певца, если он не прятал руки в карманы джинс, пытаясь скрыть приближение пика своего гнева. Билан любил спорить до потери пульса, но в итоге только получал лишь громкий хлопок двери в ответ или внезапно сброшенную трубку.       Зато алкоголь не любил спорить, когда Дима в такие одинокие тихие вечера после очередного конфликта открывал новую бутылку сухого мартини, по привычке доставая два своих любимых бокала из шкафа. Но тонкие стеклянные сосуды так и оставались забытыми стоять на деревянной столешнице. Билан уже гордо пил из горла, как обычно развалившись на немного потертом скрипящем кресле, которое Лазарев всегда просил выбросить из-за странной к нему неприязни. Дима усмехался, начиная в какой раз вспоминать ссору, зародившуюся, когда Серёжа в первый раз озвучил эту мысль.

Игра в правду до слепоты Мы друг друга теряем в ней Опять спорить до хрипоты Ну зачем тебе быть сильней нашей любви?

      Серёжа всегда все делал на все сто.       Диме было тяжело вспомнить, когда Лазарев говорил: «И так сойдёт». Хотя такие слова часто слетали с уст Билана, когда он в очередной раз просил Диму прибраться в его собственном доме. «Творческий беспорядок, » — так говорил певец, каждый раз отмахиваясь от чужого осуждающего взгляда, получая на это дружеский лёгкий щелбан, а потом такой родной тёплый смех.       Серёжа отдавал всего себя на репетициях по подготовке к Евровидению. Идеально или никак. Весь номер был будто построен на перфекционизме Лазарева. Если уж не Серёжа живой пример человека с синдромом отличника, то кто? И сколько бы Дима не твердил ему, что так убивать себя не стоит, артист все равно свалился в обморок на своём концерте в Петербурге, буквально час назад говоря Билану по телефону, что он себя прекрасно чувствует и со всем справится. Дима бы все бросил и приехал к нему тогда, чтобы поддержать, но Яна и плотный график сказали твёрдое «нет», поэтому певцу не оставалось ничего, кроме как изводить себя на расстоянии и ждать, когда Серёжа увидит миллион пропущенных от своего коллеги.       Зато Дима был рядом, когда у Лазарева в ушах долбило, выбившее его из колеи: «Россия — третье место». Он не мог поверить, что все его старания были напрасны, а человек, держащий его сейчас за руку и стоящий перед ним на коленях, когда он сгорбившись сидит на стуле, остаётся и по сей день единственным победителем Евровидения от России.

Мои руки станут твоей силой Я верю в нас…

      Серёжа всегда был хорошим другом.       Диме было тяжело вспомнить, когда после выступления на мероприятии, куда был приглашён и он, и Лазарев, тот без стука не врывался в гримерку Билана, поздравляя артиста с отличным выступлением или выходом нового трека. Его слова поддержки или простые похвалы всегда звучали не так, как у других. Они были живыми, искренними, полными одновременно и восхищением, и долькой ребяческого юмора, такого характерного для Серёжи. Он будто совсем не уставал от выступлений, продолжая выглядеть так же бойко, заряжая все вокруг своей неиссякаемой энергией. Дима бы все отдал, лишь бы этот живой огонёк в его глазах никогда не погас.       Билан как обычно немного устало широко улыбался, говоря коллеге, что тот тоже был молодцом на сцене, и обязательно придумывал какую-нибудь непонравившуюся ему деталь. А после привычного: «Только слишком пафосно вышел, » — Лазарев опять заливался смехом, похлопывая артиста по плечу. Как и всегда певец бесцеремонно присаживался на маленький потёртый диванчик в гримерке и начинал обыденный, повседневный разговор, продолжая тепло улыбаться.       Может, Серёжа просто был хорошим актером, но Дима предпочитал называть его хорошим другом.

И стану мудрым, чтобы быть рядом Пока мир не погас…

      Серёжа всегда был рядом.       Дима не хотел вспоминать, как Лазарев вытаскивал его из глубокой депрессии после двух выкидышей и тяжелого разрыва с девушкой. Билан никого к себе не подпускал, никого не хотел видеть, он только пил, пил, снова пил, искал своё счастье в наркотиках. Где-то внутри он знал, что так дело не пойдёт, что он скатится вниз по социальной лестнице, станет никем, потеряет себя, испортит здоровье. Но все это казалось такой мелочью по сравнению с болью, которая била по сердцу, пронзая как тысяча шипов, и фразой «Это твоя вина», выжженной на коре головного мозга. Дима спокойно закрывал глаза на новообретенные зависимости, лишь бы на секунда забыть все, что с ним произошло. Но ничего не забывалось.       Один настойчивый звонок, перешедший в громкий стук в дверь одним вечером (или днём? Дима тогда потерял счёт времени) все изменил. После того как артист все же отворил злосчастный замок, даже не потрудившись посмотреть в глазок, на пороге стоял никто иной, как Сергей Лазарев, как обычно ярко улыбаясь.       Серёжа ничего не стал объяснять, только пару секунд посмотрел на коллегу совсем не характерным твёрдым взглядом и впихнул мужчину в жилище, затем затворяя за собой дверь. Билан все ещё помнит это строгое, с непередаваемой долькой переживания: «Объясняй, какого черта произошло?». И только от этого родного голоса Дима был готов поспорить, что впервые за неделю слабо улыбнулся.

Ты просишь время, тебе можно Взять последний мой вдох Я шёл к жизни к твоим коленям Я был так одинок А теперь…

      Серёжа всегда был…       Дима зачеркнул слово на немного помятом исписанном листе бумаги.       — Чего пишешь? — Лазарев не спеша зашёл в гостиную, где на обеденном столе сосредоточенно строчил Билан, и аккуратно глянул на текст из-за чужого плеча. Через какое-то время бросив попытки что-то рассмотреть, певец сделал глоток кофе из кружки, которую держал все это время в руке, и подошел к огромному панорамному окну во всю стену. Серёжа сонно зевнул, поправляя футболку.       — Да так, пытался слова для новой песни подобрать, — Дима встал из-за стола, со скрипом отодвинул стул и медленно подошел к Лазареву.       — Вау, а мне споёшь, как закончишь? — артист добро усмехнулся.       Дима так и не ответил на этот вопрос, с легким прищуром разглядывая удивительной красоты природу за слегка запотевшим стеклом частного дома, стоящего на холме опушки небольшого, вечно зелёного соснового лесочка. Некоторые деревья ещё были покрыты легким мартовским снежком. Где-то вдалеке виднелась быстротечная чистая речушка, только освободившаяся от оков зимнего льда и теперь весело стремилась вдаль по своему руслу.       — А как иначе, Серый?

Там, за рекою, лес Там мы построим дом Я разведу огонь Чтобы нас отогреть Что хочешь — забери Сердце мое сжигай Все это — меньше Моей любви к тебе…