"Ищите же прежде Царства Божия и правды Его"

Мягкие простыни, свет, поддерживаемый только свечами. Атмосфера спокойствия и свободы высказываемых мыслей. В этой комнате нет места ни страху, ни беспокойству, ни тревоге. Несмотря на то, как отблескивало от острых клыков пламя свечей, несмотря на то, что пару часов назад здесь встретили свой конец три женщины. Энрико прижался к человеку, которого любил как Бога. Любил вместо Бога. Это ощущалось также естественно, как дышать, принимать пищу или просто жить. Невозможно представить свое существование без него и без всеобъемлющей любви к нему. -"Я Господь, Бог твой… Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим." Прочитав отрывок из книги, которую держал в руках, он обнажил клыки в ухмылке. Энрико почувствовал недоумение. У него нет других богов. Глаза человека, лежащего рядом с ним, подобны золоту, и одно их блистание загораживает всех, в ком есть хоть капля божественности. -“Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно." -Я уже много раз слышал эти строки в семинарии, Дио. В чем смысл? -Слова вырвались будто против воли. Энрико не испытывал нужды в вопросах по поводу заповедей божьих. Божьих? Но у Дио нет заповедей. Он не узнавал книгу, из которой зачитывались эти строчки. Она одновременно знакомая и покрытая тайной. В голове всплывала фраза "сущий на небесах", но кроме нее — пустота. Происходящее неправильно. Свечи угасали. В комнате становилось темнее. -"Не прелюбодействуй." Прочел он и захлопнул книгу, отложив ее на прикроватный столик. Время остановилось. Темнота объяла пространство. Осталось полагаться только на осязание. Приятное горячее дыхание на шее, теплота тела Дио, обнимающего его, и возбуждение, концентрирующееся в области паха. Где-то глубоко в душе притаился страх, что Бог оставит его. Энрико крепко прижал Бога к себе, не желая отпускать во что бы то ни стало. Все уже предрешено. Как бы сильно он не пытался, как бы сильно не надеялся, он будет один. Искра божественности погаснет. Точнее, будет погашена насильно. Время остановилось. Он остался один в комнате. Ветер распахнул окно, стало холодно. С каждой секундой температура понижалась, будто стараясь заморозить осколки его сердца. Не было выхода, не было ничего. Пустота проникала в самую его суть, вызывая тошноту. Не осталось света, путь покрыт тьмой. Он одинок. И ничего, кроме… Кроме звука пришедшего уведомления. Несколько раз подряд. Два, три, пять. Энрико старался дышать глубоко. Все кончено. Это был лишь сон. Семь, одиннадцать, тринадцать. Взяв в руки телефон, он открыл сообщения. «Средства на счету заканчиваются. Пополните баланс, чтобы оставаться на связи.», «Страхование на любой случай с кэшбэком до 21%…». Ничего важного. Энрико поднялся с постели. Семнадцать, девятнадцать, двадцать три. Сны, подобные этому, не проходили бесследно. Они вскрывали старые, плохо затянувшиеся раны души, подсыпали туда соль, делали больно. Вода наполнила стакан до середины. Пара немытых тарелок в раковине дожидалась своего часа. Все было как прежде. Однако омрачалось напоминанием о том, что было раньше и чего нет сейчас. Энрико предпочитал не задумываться всерьез о наполненных светом днях прошлого, которые уже не вернуть, чтобы потом не гасить сожаления. Правда, иногда накатывало. Двадцать девять, тридцать один, тридцать семь. Будь здесь и сейчас. Не мечтай о том, что стало, если бы он не умер. Это бессмысленно. Он осушил стакан в пару долгих глотков. У тебя есть цель, которую ты унаследовал от Него. Энрико вновь лег в кровать, в надежде выхватить еще пару часов сна. Скользя взглядом по изгибам люстры, явственно ощущая, насколько большая часть его души умерла вместе с Дио. От таких мыслей паршиво. Сорок один, сорок три, сорок семь. -Whitesnake. Рядом материализовался станд. Несмотря на то, что существо является воплощением духовной энергии, с ним не так одиноко. Оно напоминало о том, что времяпрепровождение с Дио оставило после себя не только воспоминания. Глаза со зрачками в форме вязкой, растекающейся субстанции, сострадательно наблюдали. -Я чувствую, что тебе плохо. Пятьдесят три. -Мы оба знаем, зачем ты меня призвал. Энрико нежно провел рукой по контуру маски, ощущая в ответ приятное тепло на собственном лице. -Дивный способ снять стресс, не так ли? Не разобрать, кто именно говорил. И не важно это, ведь станд есть отражение хозяина. Походило на внутренний монолог, вырвавшийся наружу. Whitesnake коснулся губами руки священника, целуя так, как подобает прихожанам, которые хотят выказать свое уважение. Действу недолго суждено быть целомудренным. Он взял в рот два пальца и начал посасывать их, прикрыв глаза и пошло причмокивая. Величественный вид змея не терялся даже в такие моменты. Строгий чёрно-белый цвет, маска, похожая на корону, загадочный узор на теле, буквы, которые хотелось отследить пальцами. Думая о порождении своей души, которое вызывало волнующие эмоции, и разглядывая его, Энрико опустил руку под ткань белья. -Ты мог найти кого-нибудь себе, вместо того, чтобы коротать ночи со стандом. Но ты не хочешь предавать память Дио. Ты посвятил себя ему. И никто кроме него не сможет тебя удовлетворить. Освободив руку владельца, Whitesnake мягко притянул его к себе, вовлекая в поцелуй. Посасывать губы и язык собственного станда, ощущать, как станд делает тоже самое в ответ — поистине чарующе. Как удовольствие, помноженное надвое. Как магия абсолютного понимания желаний друг друга. Своих желаний. Занятие любовью со стандом эгоистично в своей сути. Но эгоистичнее ли обычной мастурбации? Не эгоистичнее. Лишь в разы приятнее. -Помнишь, как у нас в руках оказался диск с памятью одного преступника, завсегдатая гей-клубов? Ох, сколько же разных мужиков его поимело. Энрико перевернулся на спину, Whitesnake навис над ним. -"Неправедные Царства Божия не наследуют. Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники…" -"Ни мужеложники". -Он был грязным грешником. -Как и ты. -Не важно, сколько раз. -Не важно, по любви ли. -Ты не исповедался. -Ты не раскаиваешься. -Наоборот, ты дорожишь этими моментами больше, чем моментами искренней молитвы, обращенной к Богу. -А была она когда-нибудь, эта искренность? -Может, только в детстве. -До встречи с ним. -До того, как ты узрел его величие. Ощущение влажных и абсолютно гладких пальцев на теле. Поцелуи, покусывания и приглушённые стоны. Двое, являющиеся одним, предавались плотским ласкам, что считались греховными. Горячее дыхание, выступивший пот на коже, прижатые к друг другу бедра, горячие объятия… Они чувствовали себя одним целым. Теперь без каких-либо «но». Над изголовьем кровати висело распятие. Иисус, отлитый из серебра, мученически взирал на комнату и на то, что творилось в ней. Нет, его глаза безжизненны. Он не мог смотреть. Просто украшение комнаты. Ибо присутствия божьего здесь не ощущалось с того момента, как Энрико арендовал эту квартиру. -Хочешь, я удовлетворю тебя так, как Он любил? Whitesnake расположился на коленях, между расставленных ног священника, что сидел на кровати. Ответа не требовалось, он известен. Они знали друг друга лучше, чем кто-либо другой. Ухмыляясь, станд ритмично начал скользить по члену рукой, заставив Энрико в приливе наслаждения запрокинуть голову и прикрыть глаза. -Ах, напомни мне, как именно Он делал? Придерживая член рукой, Whitesnake провел языком от основания до головки. -Так? Раздвоенный язык станда начал обводить головку кругами. -Или так? Он чередовал свои действия, не беря член в рот. Лишь игрался с ним, дразня. Энрико тяжело дышал, сосредоточившись на мелких каплях удовольствия, которые разливались в точках, где касался язык станда. -Нет, Дио определенно брал больше. Ибо останавливаться на малом — это не про него. Whitesnake постарался опустить голову как можно ниже, принять в себя как можно большую длину. Горло станда горячее внутри. Энрико положил руку ему на затылок и сдерживал себя, чтобы не двигать бедрами, ибо заглатывать член больше, чем на половину и без того тяжело. У такой формы самоублажения есть свои минусы. Все ощущения станда передаются владельцу. А значит и ощущение недостатка кислорода, и подавляемый рвотный рефлекс. Whitesnake двигался медленно, стараясь соблюдать баланс между доставлением удовольствия и попытками не слишком вымотать себя, пытаясь вобрать побольше. Ласково поглаживая станд, Энрико представлял на его месте Дио. То, насколько вызывающим был его друг, насколько привлекательным и насколько любимым. Он представлял его с помадой, что размазалась от сосания, жадно облизывающего губы, готового на сексуальную активность ночи напролет. Энрико помнил, что даже в такие моменты в выражении его лица сохранялись возвышенность и достоинство. Будто он не стоял на коленях, прижимая к щеке член, а награждал тебя, простого человека, бесценным вниманием высшего существа. Фантазии вкупе с работой рта станда заставляли все тело гореть огнем вожделения. Сие пламя подталкивало на грань, Whitesnake отстранился и стал дорабатывать руками. Еще пару секунд и, сдержанно простонав, Энрико все же ее достиг. Не стелить ковры в спальне оказалось очень предусмотрительно. С линолеума гораздо легче стереть сперму, чем с них. Управившись, он снова был спокоен. У него есть цель, которую он должен достичь. И воспоминания, которые лишь иногда приносят боль. Жизнь продолжала течь своим чередом. Утром, через три часа, надо будет помыть посуду и собираться на работу. Жить, как живут все. С небольшими отличиями. Вместо послесловия: -Святой отец, с вами все в порядке? Вы так устало выглядите сегодня. -Мирашон, это первый раз, когда я бы предпочел поговорить о тебе.