Сказка - ложь

— Расскажи мне сказку, пожалуйста, — попросил Райзел и схватил Франкенштейна за рукав. Словно переживал, что его не будут слушать и вообще не воспримут всерьёз. Сказки Франкенштейн, конечно, читал когда-то. Он вообще не мог не прочесть любую книгу, что попадала ему в руки. К несчастью, большого интереса эта антинаучная фантастическая ерунда у него не вызвала. Он даже всеми силами открещивался от составления школьной программы по литературе, доверяя её преподавателям. Поэтому в памяти остались лишь некие обрывочные сюжеты. — Ма-ма-мастер, но зачем вам? Я хочу сказать, откуда вы узнали про сказки, я же вам ничего такого не давал. — Дети рассказывали мне эти забавные истории, когда мы ночевали вместе. Они говорят, что после сказок проще заснуть. Франкенштейн печально вздохнул и позволил себе присесть на край гроба. Мастеру необходимо было поспать, уже очень давно. Он волнуется из-за всех этих событий с Союзом и, возможно, именно поэтому никак не может погрузиться в гибернацию. Кто же поможет Истинному Ноблесс, если не его верный контрактник и слуга? К тому же, как знать — вдруг бессмысленные небылицы для нервных детишек и впрямь помогут ему справиться с беспокойством? Бросив все резервы организма на активацию памяти, Франкенштейн мысленно открыл книгу «Сказки и легенды народов мира» на двести восемнадцатой странице. Откашлялся и начал неуверенно, на пробу: — Посадил дед репку. Выросла репка большая-пребольшая. И уставился на Мастера, мучительно ожидая реакции. — Это история про Геджутеля и… еду? — таким же неуверенным голосом уточнил Райзел. — Что? Причём здесь Геджу… ах, вы вот о чём… Нет, Мастер, понимаете, в сказках не упоминаются конкретные личности. Согласно моему анализу, этот жанр человеческого фольклора использует в качестве главных действующих лиц некие собирательные образы. Например, типичный правитель — властный, мудрый, сильный. Если повествование вращается вокруг него, то он к тому же ещё и справедливый и непременно добился власти за заслуги, а не просто унаследовав престол. Если же главный герой сказки — представитель более низкого сословия, то здесь правитель уже либо главный злодей — жадный и трусливый, наделённый властью лишь по праву рождения, — либо вспомогательная декорация, призванная оттенять положительные качества героя. Во втором случае можно сказать, что главный персонаж такой же храбрый, сильный и могущественный, как правитель, а зачастую и могущественнее, так что даже вышеозначенный правитель в нём нуждается. Райзел задумчиво кивнул. — Теперь я, кажется, начинаю понимать, что нам пытались объяснить на уроке литературы в твоей школе. Значит, когда прежний Лорд рассказывал о своих приключениях, а потом ты пересказывал их же своими словами — это были сказки? — Ну, почти, — сдался Франкенштейн. И ведь он действительно практически не врал. Ведь любое народное творчество берёт начало из жизненных ситуаций. Кто будет с этим спорить? Мысленно решив в ближайшем будущем изучить весь доступный фольклорный материал, Франкенштейн выдохнул и решительно начал: — Посадил Геджутель репку. Лицо Мастера выражало вежливое недоумение. «Он ведь воспринимает это как истории из жизни», — мысленно напомнил себе Франкенштейн. Действительно, с чего бы каджу Ландегрэ вдруг решил заняться садоводством? Ну ладно, если сам факт посадки репки ещё можно было списать на старческие причуды, то как объяснить её огромные размеры, из-за которых пришлось бы задействовать полклана, чтобы её вытащить? Утерев пот со лба, напряжённый Франкенштейн попытался сместить объект повествования: — Юный Раджек решил последовать его примеру и посадил… э-э-э… Раэля. Вырос Раэль грубый-прегрубый… «Нет, ну это же полная чушь!» — завопил уязвлённый здравый смысл. Перебрав в уме всех знакомых личностей, которые так или иначе могли иметь отношение к процессу посадки, Франкенштейн вынужден был констатировать, что сказка с самого начала была выбрана неудачно. Райзел терпеливо ждал продолжения истории, с лёгким интересом рассматривая потолок. Кого же из общих знакомых выбрать главным героем для увлекательного рассказа? — Не то, что его отец, достойнейший Рейгар — славный воин и мудрый глава клана, — забросил удочку Франкенштейн, внимательно вглядываясь в лицо Мастера. Оно, в свою очередь, оставалось непроницаемым. — И тогда Раджек решил продолжить дело своего отца и воспитать из Раэля достойного юношу, такого как… Л-лорд, — с трудом закончил Франкенштейн, собрав всё своё мужество. Они с прежним Лордом были, конечно, не в лучших отношениях, и Франкенштейн за годы их знакомства называл его самыми разными словами, но "юношей" — ещё никогда. Тем не менее, Райзел всё ещё уделял потолку куда больше внимания, чем его сбивчивому повествованию. — И позвал Раджек на помощь всех своих… гхм… друзей. Добрую волшебницу Розарию, могучего воина Кая, отважного юношу Лудиса, прекрасную деву Сейру, царевну-несмеяну Раскрею и даже юного Региса. Но никто не смог помочь Раджеку в беде, и остался Раэль таким же глупым и грубым, как прежде, — выпалил Франкенштейн, почти не задумываясь над тем, что несёт, и лишь мысленно перебирая тех, кто мог бы заинтересовать Мастера. — А что же Кэриас? — внезапно подал голос Райзел. — Простите? — сбился Франкенштейн, уже продумавший, как вышеозначенная компания будет вытягивать Раэля из пучины безысходности. — Неужели он не помогал своему лучшему другу в этом деликатном деле? Франкенштейн немного растерялся от такого неожиданного интереса и не сразу сообразил, что совершенно забыл про Кэриаса. — Н-нет, так уж вышло, что не помогал. В это время он был чрезвычайно занят поисками. — И что же он искал? «Смысл жизни», — едва не ляпнул Франкенштейн, но вовремя одумался. К такому даже он сказку с ходу не подберёт. Что он вообще знал про Кэриаса кроме того, что почерпнул из ворчания Геджутеля? Легкомысленный и взбалмошный, но при этом, нельзя не признать, мудрый и талантливый управленец. Вылитый прежний Лорд. Может, именно эта схожесть и вызвала интерес Мастера? Кое-как подавив приступ детской ревности, Франкенштейн улыбнулся и с едва заметным сарказмом протянул нараспев: — Кэриас Блостер, известный бабник и повеса, в это время искал себе жену. И так как ни одна лукедонская девушка даже смотреть не хотела в его сторону, он отправился в мир людей. Франкенштейн ликовал: Мастер наконец-то весь внимание! Пусть и было оно вызвано каким-то недостойным мальчишкой. Вдохновившись тёплым заинтересованным взглядом, Франкенштейн мысленно перевернул страницу и принялся с жаром вещать: — Вышел Кэриас в чистое поле и выпустил стрелу. Полетела она над лесами, морями и городами, пока не попала во двор одного дома, где жила юная девушка. Красотой она похвастаться не могла, зато была умная и хозяйственная. Пришёл Кэриас забрать свою стрелу, да и женился. Вышел он во второй раз в чистое поле и второй раз натянул тетиву. Мастер деликатно кашлянул. Франкенштейн запнулся на полуслове и с ужасом осознал, какую же фигню он несёт. В оригинальной сказке было три сына, и каждый получил по жене. А в том, что рассказывал он, был лишь Кэриас — один из благородных, браки которых славились нерушимостью. Так что вторая жена ему могла понадобиться лишь по одной причине: если первая покинула бренный материальный мир. Но рассказывать Мастеру такие ужасные вещи перед сном… — Потому что на самом деле на первой девушке Кэриас так и не женился, хотя и очень хотел, — начал выкручиваться Франкенштейн, спешно пытаясь подобрать очередную сказку. — Потому что её похитил злой колдун и заставил съесть отравленное яблоко, что погрузило несчастную девушку в глубочайший сон, почти неотличимый от смерти. Кэриас был так убит горем, что… «Тут же пошёл искать себе новую жену, ага», — ехидно подсказал внутренний голос, но Франкенштейн вовремя остановился. Каким-то не очень приятным субъектом представал юный Блостер в его сказке, а ведь Мастер о нём беспокоился. Мысленно перелистав пару страниц, Франкенштейн, осторожно подбирая слова, продолжил: — …Не ведал, что творит! Но оружие духа, что было отражением разума и сердца своего хозяина, отказалось выпускать вторую стрелу. И это оказалось как нельзя кстати, ведь тут на отважного Кэриаса напали сорок разбойников. Они проходили мимо и, увидев одинокую беззащитную фигуру посреди поля, ринулись в атаку без лишних раздумий. Они искали молодильные яблоки и посчитали, что Кэриас, пышущий молодостью и красотой, точно знает, где их достать. Однако бравый каджу-ним не растерялся, и, призвав силу предков, дал разбойникам достойный отпор. Едва битва окончилась, из леса вышел серый вол… э-э-э… оборотень и спросил у Кэриаса человеческим голосом: «Куда ты идёшь, Красная Шап… э-э-э… отважный муж?» Тут Франкенштейн в очередной раз перевернул страницу, но вместо следующей истории обнаружил форзац книги. Сказки закончились. Это был провал, ведь Франкенштейн уже такого успел нагородить, что сам со всем этим точно не сумеет разобраться. Он робко посмотрел на Мастера и едва не поперхнулся, кое-как умудрившись совладать с собой. Кадис Этрама Ди Райзел, Истинный Ноблесс, гроза и живая легенда Лукедонии — спал, как невинный младенец, улыбаясь во сне. Это было так трогательно, что Франкенштейн не удержался и всплакнул. Осторожно, словно стыдясь самого себя, он промокнул глаза белоснежным платком, провёл ладонью по воздуху над лицом спящего, нежно погладил пальцами стенку гроба и предельно аккуратно, чтобы не разбудить, накрыл его крышкой. — Сладких снов, Мастер, — прошептал он одними губами и неслышно покинул комнату.