Аструм

«И он меня поцеловал. Про такой поцелуй я никогда не смогу рассказать вслух. Этот поцелуй доказал, что до той поры я вообще не знал, что такое счастье».

— М-м, нет, — Тэхён задумчиво наблюдает за тем, как Чонгук перемещает ёлочный шарик на другую ветку. — Нет, ниже. — Какая разница куда именно их вешать? — хмурится капитан. — Мне очень нравится этот шар, — с придыханием звучит в ответ. — Он должен быть на самом видном месте. — Ты говорил то же самое о предыдущих десяти. — Они все мне очень нравятся, — Тэхён жалобно смотрит на Чонгука, в глазах отражаются лампочки гирлянды, которую он включил, чтобы проверить, работает ли. И снова англичанин как щенок, взгляд грустный, сверкает: — Не хочешь украшать? Чонгук тяжело вздыхает, перемещает шар на другое место и терпеливо ждёт, пока его ненаглядный вынесет приговор. Видит Бог, он терпеливый. Напрочь привязался за все те пять месяцев, что живет с англичанином под одной крышей. Тот, как и обещал, отдал контроль над домом, не выгонял, даже не заикался, что Чонгук пользуется чужим гостеприимством. Видит же – Тэхён сходит от него с ума, боится отпустить, потерять. Ходит и светится с самого приезда его капитана, улыбается дурачком. Счастливый. И сейчас улыбается, шаркает ногами по полу, он в своих особенных новогодних носках в красно-зелёную полоску. Выше – совсем коротенькие шорты, в которых тот привык щеголять, потому что Чонгук как-то раз заикнулся, что так удобнее добраться до самого сокровенного – округлостей. Капитан, вообще-то, шутил, но в каждой шутке есть доля правды, и, когда Тэхён подходит, чтобы скромно в благодарность чмокнуть Чонгука в губы, тот не отказывает себе в удовольствии: пальцы поддевают край уже растянутых шорт, ладонь так привычно ложится на голую ягодицу. Для Тэхёна это всегда интимно, ему всегда мало. А как может быть не мало? Он же любит! Он же на всё готов, и эта его романтичная натура никогда не спит, изводит бедного-несчастного капитана своими ласками. А тот и не знает куда деться! Так целует, так тесно прижимает к себе, ворчит в самые губы о том, чтобы Тэхён сам вешал свои шары. Не свои то есть, а ёлочные. Того это забавляет, снова он хлопает своими наивными глазками, снова открытый перед Чонгуком, желанный, надоедливый... Но вот он такой, какой есть, и отчего-то из-за этого очень нравится. Как тут сопротивляться, когда на тебя смотрят преданным щенком? Когда видят в тебе бравого защитника, верного помощника, главу семьи. Чонгук почти совсем не петушится, когда Тэхён говорит: — Я не сделаю этого так хорошо, как делаешь ты. Я разбил уже два... — а в глазах, как и всегда, любимое тёплое море.
 За окнами давно минус, важные цветы укрыты, яблони спят, овощи греются в парнике, над которым Чонгук, к слову, очень постарался. Только чтоб Тэхён отстал. Разумеется, только ради этого. И то, что в благодарность англичанин светился, грел и любил – тут это ни при чём. И что в тот день он приготовил Чонгуку ванну, потёр спинку и сделал его любимый мясной пирог, и массаж, и что в дополнение ко всему, уже вечером, залез ему в штаны. Тэхён такой наглый не только в знак благодарности за помощь с его драгоценным садом, но и сам по себе. Хотя однажды Чонгук начал сомневаться, что он дорог англичанину так же, как и его помидоры, над которыми тот трясся. Которые однажды Чонгук совершенно случайно полил ледяной водой, а Тэхён понял. Учуял. Как будто в самом деле знал, чем там занимается мужчина, когда вышел на задний двор и впервые – как же было страшно! – злобно уставился на Чонгука. Тот и не думал, даже не догадывался, что его англичанин, его лучик света, его морская звёздочка может быть таким. В тот день капитану разблокировалась новая сторона его морского, как будто море бушевало, поднимая со дна всякую муть. И всё из-за каких-то там помидоров... — Я тебя очень люблю. Очень, ты не представляешь насколько сильно, — загробным голосом вещал Тэхён, хмурясь. — Но это ты зря. Чонгука потом долго к ним не подпускали, но разве Тэхён умеет злиться? Его надо только немного уважить: встать, уже как обычно, раньше него, сделать ему самый вкусный в мире завтрак, хотя можно и самый обычный, и просто посидеть с ним за столом, пока тот ест и болтает о своих снах, сонный и растрёпанный. Он за такое всё простит. В такие моменты Тэхён только широко улыбается. Видно, что счастлив. Видно, что лучше капитана у него ещё никого в жизни не было. И больше он не вспоминает о своих драгоценных помидорах, а Чонгук теперь научен: Тэхён и сам в состоянии справиться со всем своим хозяйством. Он может заниматься этим часами, может возиться в земле, а какой аккуратный у него двор! Капитан им гордится. И если сам он опытный в воде, то стезя Тэхёна – земля. И всякие нежности, с которыми он лезет к Чонгуку: виснет на его шее, своими наглыми ручонками забирается под футболку, сладко целует. У него сбивается дыхание. Как и полгода назад, Тэхён всё ещё заводится с полуоборота, любит бесцеремонно залезть капитану в штаны, дразнит рукой через бельё, но Чонгук с шумным вздохом отстраняет его от себя. Тэхён смотрит на него поплывшим взглядом, не понимает, почему отказано в доступе, и в этот самый момент в дверь стучатся. Стук долгий, быстрый, как будто человек куда-то торопится. Тэхён непонимающе смотрит на Чонгука, а тот, как обычно, лицо камнем. Ничего не понять. — Откроешь? Тэхён непонимающе улыбается, кидая на капитана заинтересованный взгляд. А когда открывает дверь и ёжится от мороза, то сначала не может сообразить, что происходит, а потом неверяще улыбается, открыв рот. — Впустишь уже? — шмыгает носом Хосок, и Тэхён поспешно пропускает механика в дом. Начинает суетиться, балаболит, тараторит, заваливает вопросами. А что, а как, а почему? — Приказ сверху, — говорит Хосок наигранно серьёзно. — Капитан требовал явку. — Ты пригласил его? — слёзно смотрит на Чонгука Тэхён, с благодарностью. Он все уши прожужжал о том, что хочет увидеть всех, с кем подружился на лайнере. Настолько распереживался, что больше никогда с ними не увидится, что собирался в ещё один круиз. Чонгук терпеливо сносил все его дни расстройств, вытирал уже такие привычные слёзы, слушал о том, как же Тэхён скучает по Мин Юнги, и его любимому менеджеру, и Хосоку, и Намджуну, и Джину, и даже по тому парню, который приносил капитану кофе. Тэхён, к сожалению, не помнит, как его зовут, он с ним почти не разговаривал, но очень скучает по тем дням, когда тот делился с ним ягодами, которые таскал с кухни во время обеда, пока никто не видит. Просто Тэхён как-то раз застал его за этим делом. Стал соучастником. Тогда, в круизе, он был готов убить за засахаренную клубнику. Англичанин ещё долго обнимается с Хосоком, который жалуется, что замёрз как пёс, пока ехал от вокзала до дома. Как только поговорил с капитаном – первым же рейсом вылетел в Лондон. Добирался до Портсмута сквозь метель и стужу, но добрался же, и широко улыбается, громко смеётся, потирая ладони, когда Тэхён угощает его горячим чаем из трав, которые, между прочим, вырастил сам. В доме стало шумно, Астра вылезла из своего укромного местечка под тумбой и обнюхивает гостя, а Чонгук под шумок вешает оставшиеся ёлочные игрушки. У Тэхёна появилось развлечение, так что его на время оставили в покое, и всё-таки он не сдерживает смешок, когда Тэхён квасится и снова кидается Хосоку на шею, а тот чуть ли не проливает на себя горячий чай. С ним Тэхён так себя не ведёт. Конечно, любит прицепиться как клещ и греть, греть, греть, но вся его прилипчивость нежная. Он может подолгу стоять, обнимая капитана со спины, любит тереться о его шею щеками, носом, губами, иногда игриво кусается, за что капитан может его ущипнуть. Бывает и шлепает как нашкодившего ребёнка. Зависит от настроения. А Тэхён в такие моменты лишь смеётся, заражая своим светом и неисчерпаемым теплом, которое зимой ему особенно некуда девать. Он ухаживает за цветами дома, за овощами в парнике, за Астрой, но всё это мелочи. Остальная энергия достаётся Чонгуку. Тому самому, о котором Хосок начинает возмущаться, что тот делает что попало. Гонит от ёлки, и они с Тэхёном бегло наряжают зелёную, попутно не давая кошке сожрать ничего пластикового. Чонгуку нормально, на такие вещи он не обижается. Попивая кофе, со смешками наблюдает за тем, как сладкая парочка новоиспеченных дизайнеров украшает искусственную ель. Тут то плохо смотрится, там это, а как повесить гирлянду, а как мишуру? Когда всё готово, они с торжественным видом указывают на ель, дожидаясь вердикта капитана. Тот с умным видом оглядывает искусственное дерево, кидает вежливое «Неплохо» и выглядит абсолютно незаинтересованным. Хотя вышло очень даже хорошо: ровно и красиво. Он очень любит такое – симметрию. И Тэхёна он тоже... А впрочем, неважно. Англичанин давно перестал требовать от него каких-то признаний, громких слов или просто любых слов. Он до сих пор всего лишь радуется тому, что капитан живет с ним под одной крышей, и им очень хорошо вместе. Иногда даже кажется, как будто Чонгук знает Тэхёна лет пять, не меньше, потому что они успели пережить всякое: радость, взаимные тёплые чувства, такое же взаимное раздражение (ох уж эти помидоры раздора), парочку ссор. Те возникали не на пустом месте, виноваты были оба, и каждый из них это понимает. Для Тэхёна тема работы всё ещё не очень приятна, для Чонгука, собственно, тоже. Но англичанин мирится, признался, что он не боится доверять, не боится, что ему станут изменять, как думал капитан. Тэхён просто очень боится остаться один, потому что будет адски скучать. Он болеет одним человеком, им же и лечится, по-другому Тэхён просто-напросто не умеет, и Чонгук не осуждает его за это. Понимает. Знает, что тоже будет скучать, но и по работе он скучает не меньше. На берегу спасает только Тэхён, как бесконечное напоминание о сумасшедшем круизе, обо всех вечерах, которые они провели на берегу. И глаза у него всё такие же, как и в день их встречи: яркие, голубые-голубые, как будто искрятся и светятся. Тэхён, собственно, весь такой. От и до. И спустя несколько дней, когда на пороге его дома появляется Намджун, старший помощник капитана, Тэхён плачет. Ему всё равно, что он почти не знает этого человека, виделся пару раз, болтал с ним, но для него главное лишь то, что Намджун приходится Чонгуку близким другом. — Опять мокроту разводишь, — подмечает Чонгук. Тэхён суетится на кухне, а Хосок с Намджуном засели перед телевизором. Они не виделись столько же, сколько и Чонгук не видел ни одного из них, им есть о чём поговорить. — Я чуть-чуть, — шмыгает носом Тэхён, а Чонгук обхватывает его за талию, заботливо целует в висок. Англичанин сегодня и правда «чуть-чуть». Чуть-чуть поплакал, чуть-чуть перестарался с ужином, что вчетвером они ели его кулинарные шедевры дня три. А ещё Тэхён чуть-чуть, но грустил. Чонгук видел, возможно, понимал причину, та давно не в нём. И его догадки подтверждаются, когда англичанин, лёжа вечером в постели, говорит: — Я писал Юнги, хотел, чтобы он тоже приехал, но он не может, — голос у него убийственно грустный. Тэхён ведь в самом деле считает бармена своим самым лучшим и близким другом. — И Чимин не может. Но я рад, что Намджун с Хосоком здесь. Спасибо, — шепчет он, подбираясь к наблюдающему за ним Чонгуку, целует в самые губы. — Спасибо, что пригласил их. — Ты хотел этого. Не то чтобы Чонгук сам не хотел, но всё же он делал это не ради себя. — Иногда мне кажется, что ты готов ради меня на всё, — улыбается Тэхён, смотрит в самую душу, скромно склоняет голову набок, а Чонгук молчит. Запускает пальцы в его волосы, а те как песок: мягкие, шелковистые, всегда приятно потрогать. — Когда кажется – креститься надо, — расслабленно звучит в ответ, а Тэхён улыбается ещё шире. Он, дьявол морской, всё прекрасно понимает. Капитан давно готов, просто не признаётся, и Тэхёну не нужны его слова. Ему достаточно поцелуев, нежных прикосновений, когда руки гуляют по его нагому телу. Чонгук и сам не понял, как воспитал в себе романтика, как перестал думать в постели только о самом себе. Хочет, чтобы Тэхёну было всегда приятно, чтобы он получал только то, что заслуживает – всё самое лучшее. Хотя сегодня ночью Тэхёна приходится взять под контроль, чтобы утром ему не было неловко перед собственными гостями. Тот и сам старается быть тихим: прикусывает костяшки, когда Чонгук заполняет его собой; едва слышно постанывает, хрипло и на ухо, зарываясь пальцами в чужие влажные волосы, когда с ним занимаются любовью. А с Тэхёном уже и невозможно заниматься чем-то другим. Чонгуку приходится закрыть англичанину рот – сухой, горячей ладонью он накрывает его губы, толкаясь между ног. Тэхён изнывает, приближаясь к разрядке, хватается за руку Чонгука, но не чтобы убрать, а чтобы не сорваться. Дыхание сбилось, кожа взмокла, разве что стёкла в комнате не запотели. Тэхён крупно кончает, содрогаясь всем телом, даже сквозь ладонь его протяжный стон очень хорошо слышно. Слышно его и тогда, когда он, изо всех сил вцепившись в Чонгука, до боли закусывая губу, доводит мужчину до оргазма. А после, пока за окнами воет ветер и крупными хлопьями валит снег, лежит у капитана под боком и томно моргает, чему-то улыбаясь. Он всегда улыбается без причины. Вернее, причины есть, просто их не нужно озвучивать вслух, чтобы Чонгук понимал одну простую истину: он делает человека счастливым. Он заставил забыть Тэхёна о прошлом, о родном доме, об Уильяме. Если не навсегда, то хотя бы сейчас англичанин и знать не знает, кто такой этот Уильям и с чем его едят. А Бет Энн, к слову, помогла самому капитану понять и принять тот факт, что для Тэхёна он единственный любимый мужчина, и что если бы не Тэхён, то она и сама бы за Чонгуком приударила. Женщина хохотала, игриво строила глазки капитану перед Тэхёном, а тот только смеялся в ответ. А когда Чонгук оставался с Бет Энн наедине, та менялась: говорила о всяком, о прошлом, о больном. О том, что все вокруг знают, какой Тэхён ранимый и нежный, а потому его стараются особо не трогать, с такими страшно связываться и лень возиться. Им ведь нужно внимание, таким людям нужен весь ты целиком. Бет Энн грустно смотрела на капитана и говорила: — За тебя у меня тоже болит сердце, — качала она головой. — Посмотри, где ты, где он. Небо и земля. Но я лично верю, что всё в нашей жизни происходит не случайно: ты нужен был ему тогда, а он нужен был тебе, даже если вы оба этого не понимали. Не нужны были бы – не сошлись! Судьба такая штука, иногда ты даже не догадываешься о том, что хорошо тебе будет не с кем-то там, а именно с этим вот человеком, который совсем на тебя не похож, — стучала она пальцем по столу. — Бог видит. Он дарит утешение потерянным. И Чонгук часто думал о том же. Он ведь и представить не мог, никогда бы не подумал, что хорошо ему будет не с кем-то там, а именно с этим вот человеком, который сейчас нагло лезет к нему в ванну. Логично, голышом. Очень удобно устраивается в горячей воде, между ног Чонгука. Руки холодные, видимо, Тэхён только после улицы. Зубы стучат, щёки красные. — Мы с Хосоком лепили снеговика, — даже голос дрожит, Тэхён весь покрывается мурашками. — И как успехи? — Сначала было хорошо, а потом очень плохо. — Почему? — Я поскользнулся и упал на него, как только мы закончили, — сквозь зубы говорит Тэхён, а капитан смеётся. — Знаешь, как говорят врачи: он сейчас не в лучшем состоянии. И в этом вся его звезда. — Слепи нового, — советует Чонгук. — Пойдёшь со мной? — Тэхён поднимает голову с его плеча и заглядывает в глаза, а капитан кивает. Почему бы и не пойти? Англичанин смотрит на него с каким-то детским восторгом, широко улыбаясь, но улыбку быстро сменяет хмурое лицо. — Только не сегодня, — бормочет он. — Я отморозил себе всё, что можно и нельзя. Посидим подольше, а потом пойдём готовить. Намджун сказал, что научит меня правильно запекать утку. Я должен быть морально к этому готов. Чонгук понимающе кивает, потому что на днях Намджун пытался влезть на кухню Тэхёна и научить его правильно варить лапшу. Даже Чонгук, сидя в гостиной и изредка кидая в их сторону взгляды, запомнил, что та должна вариться не больше пяти минут, а потом тщательно перемешиваться на протяжении шести-семи, чтобы ничего не слиплось. Чонгуку показалось, что после очередного комментария о готовке, Тэхён был готов запустить Намджуну в лоб ложкой, которой мешал эту самую лапшу. Но всё обошлось без жертв. А во время приготовления утки пострадала только утка, потому что про неё забыли и вспомнили только тогда, когда на весь дом разнесся запах гари. Даже Бет Энн прибежала в халате, тапочках и пуховике. Долго отчитывала «юных» поваров за безалаберность, и все сидели – глаза в пол. Только Чонгук смеялся, попивая кофе. Он же утихомирил женщину, предложив чая и чего-нибудь сладенького, а после этого Бет Энн подсела всем на уши и уже сама вела баталии с главным помощником о том, как правильно же готовить эту, господи боже, утку. Даже поспорила с Намджуном, что точно приготовит её лучше! А старпом не пальцем деланный, гордо расправил плечи и бросил вызов Бет Энн, пока за их перепалкой наблюдали остальные. — Готовим, значит, две, — Бет Энн стояла «руки в боки». Женщина – гром. — Кто это потом будет есть? — бормотал Тэхён, но от него отмахнулись: — Соседей угостим. На что Намджун с высоко поднятой головой заявил: — Я свою утку буду есть сам. На том и порешали. Сам так сам. До новогодней ночи оставалось всего ничего, каких-то два дня. Хосок захотел съездить в центр, прогуляться по городу, может, купить салют и бенгальские огни. Намджун остался дома, теперь уже морально готовился к кулинарному бою с соседкой: пролистывал книги Тэхёна, смотрел какие-то передачи, кивал головой телевизору. А Тэхён вытащил капитана на улицу, потому что тот обещал ему снеговика. И когда Тэхён усиленно катал уже второй шар, он заметил, как Чонгук чему-то усмехается. Уставился на него, хлопал своими красивыми глазками – единственное, что было не укутано шарфом, а потом капитан кивнул куда-то ему за спину, тот обернулся, и у него даже ноги подкосились от счастья, в глазах навернулись слёзы. — Я не понял, где салют, ковровая дорожка, музыкальное сопровождение? — хмурился Юнги, а Чимин улыбался Тэхёну своей фирменной улыбкой, стоя рядом с Мином и держа его под руку. Во второй была ручка чемодана. — Звезда моя, ты что, совсем не рад нас видеть? Тэхён тогда ревел в три ручья, от счастья, разумеется. Шмыгал носом, говорил, что очень-очень скучал, так долго обнимал их обоих. Юнги противился, но стерпел мучения, с кривым лицом передавал ревущего Тэхёна в руки Чимина, который уже более охотно обнимался. Вообще был не против так и простоять весь вечер, но на улице холодно, а сам он с дороги и очень устал. Тэхён не давал им покоя, пустил в дом, накормил, напоил, постоянно крутился рядом. Бет Энн забежала на их скромный огонёк, сказала, что нечего гостям спать на диване, а у Тэхёна всего одна свободная комната. Намджун без лишних уговоров согласился ночевать в соседнем доме, Хосока устроил и диван в гостиной, он и так спал там. Между прочим, со всеми удобствами: Астрой под боком, включённой гирляндой на ёлке, ещё и кухня в двух шагах. А когда Юнги говорил, что им с Чимином не нужны раздельные кровати, Тэхён, подпирая сложенными руками подбородок, слащаво улыбался, стреляя глазками в Чонгука, мол, посмотри, я дождался. Улыбка была такой широкой, что у Тэхёна потом болел рот. Хотя, может, потом он болел и не от улыбки, а от минета, которым Тэхён ублажил капитана. Чонгук и не просил, не заикался, даже не намекал на что-то подобное. Конечно, и не отрицал своих желаний, но просто в постели Тэхён всё всегда сам. Сам залезет, сам возбудит, если надо: и себя, и Чонгука. И если он хочет получить удовольствие, то он его всегда получит. Возьмёт своё без капли стеснения, нагло нырнёт под одеяло, стянет штаны, попробует капитана на вкус. Чонгук зарывался пальцами в его волосы, разумеется, получал удовольствие, он ведь не импотент. У него стоит и на просто голого Тэхёна, иногда и на одетого, зависит от того, в какой позе тот может встать над своими грядками. А тут целый член во рту его ранимого и нежного англичанина. Тэхён с таким усердием работает языком, монотонными движениями обводя головку, собирая языком предэякулят, что у Чонгука ломается вестибулярный аппарат. После оргазма он едва может ровно стоять, пошатывается, направляясь в ванную, кидает взгляд на Тэхёна, который развалился на постели и томно наблюдает за ним в ответ. Игриво щурится, скользнув рукой под резинку шортов, и без какого-либо стеснения ублажает сам себя на глазах потерянного капитана. Тэхён всякое вытворяет. И в жизни, и в постели, но иногда он переходит черту. Иногда он вызывает в Чонгуке странные, необоснованные животные желания: присвоить, жадно взять без спроса. Спасает только то, что Чонгук и так знает, что человек принадлежит ему от и до: и телом, и мыслями, и душой. Но то, как выглядит Тэхён со стороны, совсем один в постели на взбитом ими одеяле, одна только мысль, что ему сейчас хорошо, что сейчас Тэхён получает удовольствие – это делает с Чонгуком что-то странное. Невообразимые вещи: он останавливается перед кроватью и наблюдает, сгорая от желания. Как будто только что кончил не он, а кто-то другой, и это возбуждение болезненной волной проходится по телу. А у Чонгука, между прочим, до сих пор есть правила, какие и на лайнере: у него подъем в пять утра, завтрак в шесть, дальше – по ходу дела. Тэхён всегда умело вклинивается в его расписание, в пять утра он иногда даже и не спит. Чонгук, бывало, находил его в гостиной за просмотром какого-нибудь сериала. И если тот грустный, логично предположить, что заканчивалось это дело слезами, а потом убийственно крепким сном до самого вечера. Если весёлый – Тэхён потом ещё долго не мог уснуть, сбивал свой режим к чертям. Если вдруг момент был интимным, то всё могло закончиться и постелью. И сейчас заканчивается ей же. Как говорится, все дороги ведут к Тэхёну. А может, там совсем другая формулировка, но Чонгук знает только такую. И пока англичанин продолжает ублажать сам себя, скрывая от Чонгука все свои прелести шортами, тот его целует. Губами рассказывает о том, что не хочет покидать этот дом, этого человека. Что впервые в его жизни появился тот, кто ценит его не за статус, а за то, что он такой хмурый дурак, – Тэхён иногда так его и называет. Чонгук целует глубоко и долго, сплетает языки, очень хочет взять это вкусное тело, но не налегает. Если Тэхён хочет – он просит в открытую. Чонгук всего лишь помогает ему получить удовольствие: руки скользят выше по бёдрам, щекочут бока и рёбра, губы обхватывают твёрдый сосок. Тэхён весь дрожит, когда Чонгук кусает его, когда жадно целует шею и скулы. А стоит ему всего лишь сымитировать толчок между ног – Тэхён обессилено стонет, кончая в шорты. Его прошибает крупной дрожью, ресницы трепещут, брови нахмурены. Чонгук редко видит его таким. Красивым – всегда, с душой нараспашку – ежедневно, но чтобы таким... С серьёзным лицом, мутным, каким-то странно осознанным взглядом – такое впервые. Сам он обычно мало что соображает после пережитого удовольствия, потому, наверное, и не замечал, насколько серьёзен Тэхён в такие моменты. Наблюдает, как будто проверяет, а получил ли Чонгук такое же удовольствие, как и он, от одних только прикосновений? Получил. И не скрывает этого. — Ты же сможешь отмечать со мной каждый новый год? — Тэхён снова становится самим собой, наивно просящим. Чонгуку иногда кажется, что он притворяется, что всё это хорошая актерская игра. Думать он так начал после той самой ссоры о помидорах, задавался вопросом: может ли человек быть таким наивным на самом деле? Злой Тэхён совсем ведь не походит на божий одуванчик. Однако же ответ: может. Англичанин просто может быть всяким, умеет подстроиться, а капитан может быть только одним – вот таким, какой он есть всегда. Ну разве не странно, как они, и правда – небо и земля, сошлись. Хотя даже эти пересекаются в одном месте – на горизонте. Горизонтом для него с Тэхёном стал Аструм, и когда Чонгук вспоминает о нём, то ему отчего-то кажется, что там его второй не менее важный дом. — Чего улыбаешься? — допытывает Тэхён. — Сможешь? На сколько бы ты ни уехал, я буду тебя каждый новый год ждать. — Однажды я перестану выходить в море. — И я с нетерпением жду этого момента. Но пока выходишь, обещай, что каждый новый год ты будешь со мной. Можно не только новый год. Рождество, день рождения, день святого Валентина... — перечисляет он. — День конституции. — Это такой важный праздник для тебя? — усмехается Чонгук. — Конечно. Я потом ещё другие праздники поищу и распечатаю тебе список. Постараюсь найти на каждый день, чтобы ты точно никуда от меня не делся. — Куда я могу деться? — устало вздыхает Чонгук. — Ты не здесь, — он окидывает комнату взглядом, а Тэхён непонимающе смотрит на него. Хлопает глазами, снова топит, а капитан прикладывает его ладонь к своей груди. — Ты уже вот здесь. — Надолго? — жалобно смотрит Тэхён, а глаза блестят. — Кажется, да. — Когда кажется – креститься надо, ты сам говорил. — Не поможет. Проверял. — А чего тогда советы такие дурацкие раздаёшь? Я же в них верю. — Люблю раздавать дурацкие советы. — Я заметил, — улыбается Тэхён. — А ты знаешь, что как новый год встретишь, так его и проведёшь? — Правда? — скептически смотрит на него англичанин, на что Чонгук кивает. — Я не выпущу тебя из дома в этот новый год. — Хорошо, — тепло улыбается мужчина. — И буду постоянно рядом. — Ладно. — Целовать буду. — Как скажешь. — Ты прям на всё-всё согласен? — удивляется Тэхён, и Чонгук пожимает плечами. — А я тебе подарок приготовил. — Я тебе тоже. Чонгук не собирался этого говорить, оно вырвалось само, но Тэхёна уже не остановить, тот подрывается на месте: — Мне? — искренне удивляется, глядя на капитана во все глаза. — Правда? Красивый? Не расскажешь? — Тебе осталось потерпеть сутки. — Как долго! — жалобно стонет Тэхён. — Зачем ты рассказал мне об этом? Я же теперь не усну! Хотя бы намекни... — Тебе понравится. — Это не намёк, — бурчит Тэхён. — Мне может понравиться что угодно. — Очень понравится. — Ты издеваешься надо мной, — дуется тот. — Ну тогда тебе тоже очень понравится мой подарок. — Я уверен, — отзывается Чонгук, поднимаясь с постели. — И ты даже не хочешь спросить, что это? — капитан качает головой в ответ. — Как это не хочешь? Тебе совсем не интересно? — А ты хочешь рассказать? — Хочу! — Тэхён тут же вздёргивает подбородок. — Но не расскажу. — Ладно. — Ладно? — жалобно смотрит он, и Чонгук снова безразлично кивает: — Ладно. Драматичности Тэхёну не занимать: он утыкается лицом в подушку, демонстрируя наигранные рыдания. — Какой вы, капитан, жестокий... — но тут же замолкает, глядя мельком и напоминая: — Но я всё равно тебя очень люблю. И, правда, буду рад чему угодно. Надеюсь, ты скажешь мне что-нибудь хорошее, это же такой праздник. — Надейся, — усмехается Чонгук, скрывшись в ванной, но даже не став закрывать за собой дверь. Он, как и ожидал, слышит возмущённый возглас Тэхёна, смеясь себе под нос. Англичанин идёт следом, а потом долго и нежно целует, шепчет, что никакие признания ему не нужны, что его любви хватит с головой для них обоих вместе и по отдельности. Чонгук верит. А Тэхён, не забыв про его слова о примете, всё предновогоднее утро вертится рядом. И тоже готовит завтрак со своим капитаном, улыбается довольный, а Юнги, ещё даже не до конца проснувшийся, заваливается на кухню и сонно хрипит: — У вас флюиды счастливой семейной пары, я аж через стенку почувствовал. Почему я до сих пор не наблюдаю в этом доме спиногрызов? — Тэхён улыбается в ответ, но по взгляду видно – не понял. — Чего, звезда моя? Я о детях. Чимин, который выглядит куда презентабельнее Юнги, как будто встал несколько часов назад, странно косится на него. — Кто же их родит? — с искренним непониманием интересуется Тэхён. — У тебя аура счастливой мамаши, мог хотя бы попытаться. — Бога ради, заткнись, — советует Чимин, качая головой, но Тэхён улыбается: — Спасибо. — Это не комплимент, — объясняет Пак, но Тэхёну что в лоб, что по лбу. — А мне приятно. Он ведь имел в виду, что из меня вышел бы хороший отец... Юнги возмущённо указывает на Тэхёна рукой, мол, вот, посмотрите, и Чимин крайне недовольно смотрит на него. — Он понимает меня, — заявляет Юнги, и англичанин активно кивает в ответ, усиленно размешивая тесто для блинов. — Мы с ним, как это... Бэст фрэндс форева. Я прав, звезда моя? — Я давно это говорил, — подтверждает тот. — Глаза сотрёшь, — хмыкает Юнги, и сначала ни Чимин, ни Тэхён не понимают, о чём речь, но взгляд бармена направлен на капитана, который всё это время молча стоял, оперевшись о кухонную тумбу, и попивал кофе. Наблюдал. Ему нравится видеть Тэхёна таким. — Имею полное право, — безразлично заявляет он, даже не взглянув на Юнги, который обращается к Чимину: — Давай я тоже буду на тебя постоянно пялиться? Но Пак тактично машет рукой: — Упаси. Даже не пытайся. — А Тэхёну нравится. А Тэхёну и правда нравится, он смущённо улыбается, когда понимает, что капитан не сводит с него взгляда. — Тэхёну можно всё, — заявляет Чимин. — А тебе я нахрен глаза выколю, если продолжишь так на меня смотреть. — Я ж любя смотрю, — возмущается Юнги. — А мне кажется, что ты хочешь меня убить. — Так не доставайся же ты никому! — кричит Мин вслед уходящему в комнату Чимину, а потом поворачивается к Тэхёну с Чонгуком и усмехается: — Классный он у меня, скажите? Такой романтик. — Чимин на самом деле очень романтичный, — говорит Тэхён. — Но ты правда лучше не смотри на него... так, — неловко заканчивает он, и Юнги поднимает большой палец вверх. — Спасибо, звезда моя. Это именно то, что я мечтал услышать всё утро. Да что там утро... Всю свою бренную жизнь. — Обращайся, — по-прежнему безразлично отвечает за него Чонгук. Юнги, к огромному удивлению Тэхёна, помогает с завтраком, Намджун появляется на пороге с какими-то чашками, говорит, это всё дала Бет Энн. Собираться будут, разумеется, у Тэхёна, а ещё ему пора готовиться к кулинарному батлу. — Я пропустил какую-то движуху? — не понимает Юнги, и Тэхён любезно ему объясняет, что Намджун поспорил с его милой соседкой, будто он гений кулинарного мира и сумеет приготовить утку настолько вкусную, что захочешь съесть свой язык. — Бои без правил, — многозначительно щурится Юнги. — Круто. И Намджун тоже так считает. Пока Тэхён на пару с Хосоком стругают салаты, старпом готовит утку. Пока Чонгук по просьбе Тэхёна, с тяжёлым вздохом, уже в сотый раз отправляется в парник, Намджун готовит утку. Юнги ловят за воровством свежих огурцов прямо с грядки, Астра почти сжирает мишуру, а Намджун не сдаётся, до победного колдуя на кухне. И когда наступает момент дегустации, когда до нового года осталось каких-то пятнадцать минут, на пороге появляется Бет Энн со своей уткой. Тэхён жевал кусок от каждой с максимально пресным лицом, смеша капитана. Его англичанин терпеть не может утятину из-за какого-то там странного для него привкуса, но ради близких людей он ест ту и натянуто улыбается. — А в чём вообще разница? — жуя мясо, озвучивает Юнги мысль Тэхёна, который, собственно, тоже не понял, чем одна запечённая утка отличается от другой абсолютно такой же запечённой утки. — Я не понял. И весь этот мастер шеф заканчивается тем, что Бет Энн громко хохочет, когда понимает, что они готовили её по одному и тому же рецепту. Даже Намджун улыбается, а Тэхён видел старпома с улыбкой на губах – по пальцам сосчитать. Англичанин косится на Чонгука, за которым весь день бегал хвостиком. Он ждёт свой подарок уже целые сутки, а у него, извините, выдержка не железная! И тот это прекрасно знает, и всё равно тянет с моментом, знает, что Тэхёну всё равно, когда и как ему вручат презент, но Чонгуку не всё равно. Потому что это не то, что он планировал делать в этот новый год. Если бы не Тэхён, то, вероятно, он бы до сих пор бороздил моря. В одиночестве любовался бы холодными звёздами с носа судна, не знал бы, что где-то в Англии на окраине Портсмута живет такой-то человек, который любит цветы и всех вокруг. Который просто очень любит жизнь, какой бы та ни была; который любит в нетерпении кусать губы; который, наплевав на то, что до двенадцати осталось несколько минут, подрывается с места, потому что больше не может терпеть, и объясняет, что им нужно отойти. Никто и не возникает, беседа, затихшая на долю секунды, возобновляется, звенят рюмки, а Тэхён закрывает за капитаном дверь. Бежит к шкафу, шарится в своих вещах, а найдя то, что искал, тычет в Чонгука небольшой коробкой. — Я очень долго думал, — волнительно хмурится Тэхён. — А потом случайно сломал твои часы и думать не пришлось. Чонгук выгибает бровь: он понятия не имел, что Тэхён хоть как-то причастен к пропаже. — Ты только не ругайся, эти даже лучше. Как мне объяснили, там не только время, но я в них совсем не разбираюсь, — тараторит он, а Чонгук успокаивает: приобнимает, заботливо целует. Разве стал бы он злиться? — Такие тебе пригодятся в плаванье, там и время года, и месяц, и год, и даже фаза луны. Не знаю зачем. Я в этом не разбираюсь, но ты же умный, разберёшься, да? Чонгук хрипло смеётся с его паники, его даже не удивляет то, что Тэхён сломал часы. Он не вдаётся в подробности, у англичанина что ни день, то приключение. И тот почти тут же забывает о том, что ещё несколько минут смотрел жалобным щенком, раскаиваясь за свой проступок. Широко улыбается, нетерпеливо смотрит на Чонгука, протягивает свои ручонки, требуя подарок. Он самому факту, что капитан для него что-то приготовил, радуется так, как не радовался ещё ничему. По крайней мере, на памяти Чонгука. Тот смотрит на Тэхёна, улыбающегося, который чуть ли не дрожит от нетерпения. Он любит сюрпризы и подарки – Чонгук это знает. И он знает, какая реакция его ждёт, заранее знает, что без слёз не обойдётся, потому что для Тэхёна это очень важно. — Я сейчас умру, — говорит он, нетерпеливо шевеля руками. — И ты не успеешь мне ничего подарить. За дверью слышатся радостные крики, что-то похоже на хлопушку, вероятно, новый год наконец наступил, а Чонгук, в отличие от Тэхёна, который наблюдает за каждым его движением, никуда не торопится. Оставляет его подарок на столике, прячет руки в карманы и достаёт из одного небольшую коробочку. Бархатную, ярко-красную, у него самого на короткий миг замирает сердце, у Тэхёна же вообще сбой системы. Он внезапно перестаёт дрыгаться, улыбка медленно тает. Он даже не моргает, не дышит, замерев на месте каменным изваянием и уставившись на подарок, который Чонгук хранил целый месяц. — Что это? — не дыша интересуется он, не отрывая взгляда. Чонгук же, напротив, именно сейчас почему-то абсолютно спокоен и как никогда уверен в своём выборе. — А на что это похоже? — Я боюсь представить... Чонгук открывает коробочку, взору Тэхёна предстаёт небольшое золотое колечко. Разумеется, его размера, подобрать нужный не составило труда – Чонгук просто стащил одно из его колец, которые англичанин периодически надевал. — Чонгук, пожалуйста, не шути так, — с искренней болью в голосе просит Тэхён. — Я во что угодно поверю, ты же знаешь. — Я на это надеюсь, — он говорит абсолютно спокойно, уверенно, но мягко, потому что, несмотря на всю уверенность, не хочет Тэхёна спугнуть. — Это просто так... подарок? — и Чонгук впервые не может понять: то ли англичанин боится, то ли надеется, но обратный путь капитану не нужен. Ему всегда только вперёд, на всех парусах. — Нет, — заявляет он. — Это не просто подарок. — Что ты делаешь? — со страхом шепчет Тэхён. В глазах уже стоят слёзы, увы, не счастья. Чонгук понимает. Давно понял, что у Тэхёна очень много всего за спиной; что он не просто глупый, наивный мальчик, готовый нести свет всем и каждому, а что он человек с очень тяжёлым для него самого прошлым. И как бы Тэхён ни прятался от этого – не сбежит. Может, он не будет помнить о своём прошлом утром, когда завтракает с капитаном за одним столом и рассказывает свои глупые сны. Может, он не вспомнит о нём в моменты, когда злится на Чонгука за то, что тот испортил его помидоры. Может, он не вспоминает о том, что пережил, вечерами, в одной постели с Чонгуком. Но прошлое ведь никуда не денется. Капитан ещё никогда в жизни не видел Тэхёна таким напуганным, растерянным, неуверенным, не знающим куда себя деть. Как будто это не кольцо, а таблетка с ядом. — Я же... — Тэхён пытается подобрать слова, но у него не получается. Повторяется: — Я поверю. — Тэхён, я хочу, чтобы ты поверил. Я жил с этой мыслью несколько месяцев, — спокойно говорит Чонгук, и, кажется, англичанина его спокойствие приводит в чувства. Он слушает очень внимательно. — Может, это не так много, как кажется, но я носил эту мысль с собой каждый день, примерял её на тебя. — Это же не предложение? — с ужасом выдыхает тот. Чонгук какое-то время молчит, глядя на напуганного парня, но заявляет: — Мы не сможем пожениться. Но это оно. — Зачем ты это делаешь? — Тэхёна едва слышно, капитан будничным тоном озвучивает очевидное: — Потому что я тебя люблю. — Меня? Нет, наверное, какого-то другого Тэхёна из Англии, очень хочет съязвить Чонгук, но не решается, повторяет: — Тебя. Тэхён хватается за сердце, предсказуемо плачет, шмыгает носом: — Я тебя очень. — И я предлагаю тебе провести со мной столько времени, сколько ты сможешь. — Да хоть всю жизнь... — скулит тот, всхлипывая. — А я обещаю, что всегда вернусь к тебе, пока ты не устанешь ждать. Согласен? Англичанин активно кивает головой, не в силах ответить по-человечески. У него дрожат руки, он весь дрожит, когда украшение золотом сверкает на его безымянном. Тэхён ещё долго просто плачет, без лишних слов, но Чонгуку и так всё понятно: в этих слезах вся его боль, любовь и благодарность. В них то, что обычно Тэхён говорит словами, когда обнажает душу. Он вцепился в капитана намертво, не отпускает, ревёт, разглядывая украшение. — Я ничего не вижу из-за слёз, но это очень красиво, — задушено говорит он. — Скажи это ещё раз... — Что именно? — хмурится Чонгук. — Слово на букву «л». — Люблю, — он успокаивающе гладит Тэхёна по спине, гуляет пальцами в волосах, целует лицо, привычно вытирает слёзы. — Тебе нравится? — Ты совсем дурак спрашивать такое? — снова скулит, снова задыхается от слёз. — Я только что, считай, предложил тебе провести со мной жизнь, если захочешь, так что доля идиотизма во мне определённо присутствует. Тэхён обессилено бьёт его в грудь, смеётся сквозь слёзы, он вряд ли хоть когда-то был таким счастливым. — Тебе тоже надо купить, чтобы, когда ты будешь в своём море, все видели, что ты занят, — рвано вздыхает он, успокаиваясь. — Мной занят. И чтобы никто тебя не трогал. Потому что ты мой. Хочу похвастаться Юнги, пошли? — Хотя бы умойся. — Я хочу, чтобы они видели, насколько я счастлив, — Тэхён разговаривает-то с трудом, постоянно всхлипывая. — Думаю, они и так это знают. — И ты знаешь? — англичанин смотрит в самую душу своим пронизывающим тёплым взглядом. И глаза, как обычно, лазурные после слёз. Чонгук кивает, нежно целуя в мокрые губы. — Я что, настолько очевидный? — А ты пытался это скрывать? — Очень старался, чтобы ты не подумал, что я надоедливый. — Тогда мне очень страшно представить, что будет, когда ты перестанешь стараться, — наигранно хмурится капитан. — Скажи ещё раз, — просит Тэхён, шмыгая носом. Слёзы совсем закончились, только нос красный, а щеки мокрые. — Я тебя люблю, — ласково звучит голос Чонгука. — А я знаю. Догадывался. Правда любишь? — Как видишь, — капитан с какой-то нежностью проводит пальцем по золотому колечку, очень похожему на обручальное. Если даже для него это много значит, то страшно представить, каково от всего этого Тэхёну. Странно, что тот не взорвался от переполняющих его чувств, потому что сам он весь до сих пор трясётся, когда всё-таки идёт умываться. В руках мандраж, зато с каким счастливым лицом он выходит в гостиную, где его встречают пять пар хмельных глаз. — Вы там в трёх соснах заблудились? — пьяно возмущается Юнги. — Пора салют пускать. А ты чего светишься, звезда моя? Я сейчас ослепну. И Тэхён волнительно поднимает руку вверх, шевелит пальцами, демонстрирует украшение, и реакция у всех разная: тут же возгласы с одной стороны стола, тут же слёзы Бет Энн, которая незаметно вытирает их салфеткой. Она тоже очень рада за Тэхёна, он же ей как родной сын. У Чимина пьяная, широкая улыбка на пол-лица, а Юнги хмурит брови. Тэхёну очень важно его мнение, он же его такой близкий друг. А Мин с таким же серьёзным лицом поворачивается к Чимину, заявляет: — А мы чем хуже? — на что Пак закатывает глаза, поднимается из-за стола, когда Хосок собирает фейерверки. — Подожди, давай обсудим. Я возьму тебя в мужья, подожди. Так, ты куда пошёл? — бормочет Мин, собираясь следом. Тэхён удивленно смотрит ему вслед. Юнги-то, оказывается, тот ещё романтик. Тэхён кидает взгляд на Чонгука, которому Намджун пожимает руку. Без каких-либо слов, молча и сдержанно, это они так поздравляют? Для Тэхёна это странно, чтобы совсем без чувств, без слов, без объятий, с коротенькой улыбкой пожать друг другу руки. Какая дикость! Хосок вот его поздравляет от души уже на улице, обнимает, обещает приезжать при возможности, писать, звонить, никогда не забывать. Они же все как одна семья. Он с собой и Джина в следующий раз привезёт, тот в этот новый год остался на лайнере с остальной командой. Работа ведь не ждёт. Юнги продолжал о чём-то рассказывать молчаливому Чимину, который, Тэхён видел, сдерживал улыбку, чтобы вдруг кто не увидел, что он совсем не страдает. Пак хоть и возникал, но без лишних разговоров стоял с Юнги под руку, засунув ладонь в его карман, а тот этого и не замечал, его рот так и не затыкался, усиленно что-то там доказывал. Бет Энн вообще только и делала, что успевала смахивать слёзы всё той же салфеткой. Старпом отдал ей платок, о чём-то говорил, и женщина внимательно его слушала, кидая взгляды на Тэхёна, который стоял у капитана под боком, обнимал, счастливо улыбался. Не знал, куда деть всю свою радость, он никогда не чувствовал себя так: настолько хорошо рядом с кем-то, с кольцом, которое жгло кожу. Теперь это напоминание, и для Тэхёна это очень-очень важно. Для него никто такого не делал, все эти чувства он испытывает впервые в жизни. Не сводит счастливого взгляда с Чонгука, который наблюдает за тем, как Хосок поджигает фитили у всех воткнутых в землю фейерверков. По небу рассыпаются разноцветные искры, взрываются, освещая весь район, и у Тэхёна снова звёзды в глазах, как и когда-то. Глядя на него, Чонгук снова оказывается на тёплом морском берегу, и, целуя его, он как будто возвращается в прошлое к мягкому лету. И Тэхён отвечает ему с таким трепетом, с таким нежным счастьем, всего лишь касаясь губами чужих. И этого уже достаточно, потому что взгляд говорит обо всём. Тэхён улыбается, он весь в человеке. Морской Чонгука неизмеримо счастлив, а большего им и не надо. Всё остальное у них и так уже есть.