Сливочные спагетти

Баам вырвался из сонного плена и медленно приоткрыл глаза. Приятная нега окутывала всё его тело. Зимнее утро казалось свежим и замечательным, наполненным расслабленным удовлетворением. Они с Куном снимали квартиру на третьем этаже, и было слышно, как за окном бодро щебечут птицы. Баам с удивлением обнаружил, что ночью закинул свою ногу на ноги Агеро. В последнее время Кун раскрепостился и часто прижимался к нему ночью, но сегодня снова лежал, отвернувшись и закутавшись в одеяло, которое во сне отобрал у Баама. Правда, ноги у него торчали наружу. Почувствовав, что Баам шевелится, Кун тоже проснулся. Он открыл сонные глаза, приподнялся, посмотрев ему в лицо, и с утомлённым видом опустился обратно. Странно, что он спал так долго. Обычно Кун встаёт рано, высыпаясь всего за несколько часов, и сразу же чувствует себя полностью проснувшимся. А тут еле продрал глаза. Да и сам Баам чувствовал себя невыспавшимся, хотя наступила суббота, и они спали до обеда. – Доброе утро, – поприветствовал Баам любовника. Баам улыбнулся, но Кун не поздоровался, только мрачно взглянул. Откинул одеяло. Сел. Встал. – Агеро? – Чего? – пробурчал Кун. – Доброе утро. – Доброе, – сказал Кун, не глядя на Баама. Кун направился в ванную. Баам тоже встал и пошёл следом за ним. Казалось бы, после такой замечательной ночи настроение у любовника должно быть соответствующим. Правда, Кун приносил ему больше удовлетворения, чем получал сам. Баама это всегда немного тревожило. Неужели он обиделся и считает, что его используют? Но они вместе уже год, и всегда он радовался наутро. Но сейчас Кун явно был не в настроении. Поэтому Баам спросил: – Агеро, что-то случилось? Кун достал изо рта зубную щётку. – Всё прекрасно. От мрачного Куна это слово прозвучало как сарказм. Он говорил, что всё хорошо, и всё же что-то напрягало Баама. Кун был будто сам не свой. И внутренняя интуиция говорила Бааму, что это связано именно с ним. Он понял это по тому, как Кун избегал смотреть на него, по его голосу, не пропитанному, как обычно, лаской и радостью, а ставшему чёрствым. Не просто прохладным и бесстрастным, как когда он гонял бейсбольную команду Ван Нана по полю, а именно чёрствым, колющимся сухими краями, как будто жуёшь высохший хлеб. Что могло быть причиной такой перемены в любовнике? Баам, несмотря на безобидный вид, был упрямым человеком, и он решил снова спросить, раз уж другим способом добиться правды не получится. – Агеро, ты любишь обманывать, но я тебя знаю достаточно долго. Что-то случилось. Всё-таки, в чём дело? Кун колебался. С одной стороны, ему не терпелось рассказать, но видно было, что он преодолевает какой-то внутренний барьер. – Ты кричал во сне, – наконец, сказал он. – О, – произнёс Баам в растерянности. – Из-за этого ты не выспался? Извини... – Если я захочу, то смогу заснуть под любой шум и гам, как это часто бывает, когда к тебе приходят наши общие друзья и закатывают вечеринку. Но тут другое. Кун глубоко вздохнул, отложил зубную щётку, набрал воздуху и картинно издал тоненький вопль: – Рахиль, не уходи! Не уходи, Рахиль! Как я без тебя?! Он закатил глаза и прошёл обратно в комнату. Так вот в чём дело. Баам звал во сне старую подругу, которая так подло с ним поступила, но всё же оставалась для него дорогим человеком. Баам не мог избавиться от ощущения, что любовник просто ревнует. Конечно, он ревнует! Но Рахиль была для Баама, как мать. Она – его первый друг после детского дома, она занималась с ним дополнительно в школе, чтоб подтянуть оценки, объясняла, как пользоваться компьютером и готовить пищу. Он чувствовал к ней то, что древние греки называли филией, а вовсе не эрос, как к Куну. Но как ему всё это объяснить? – Рахиль тебя давно бросила, как побитого щенка. А тебе всё ещё сны про неё снятся. – Я уверен, у неё были свои причины, – возразил Баам. Ему не понравилось, как Кун говорил про Рахиль. – Отпусти её, Баам – Я люблю Рахиль как друга, – пытался оправдаться Баам, чувствуя себя неожиданно жалко. В конце концов, на протяжении всей их дружбы не причинял ли он ей только неудобство? Неужели того, что она уже сделала, недостаточно, чтобы всю жизнь её любить? – Она не твой друг! Напомнить, как она вытолкнула тебя из окна? – Но она так часто мне помогала... – Достаточно, чтобы звать её по ночам, как мамочку? – Ну... – покраснел Баам. – Не она делала тебе минет вчера ночью! – рявкнул Кун, не сдержав себя. Непривычно оказалось видеть его злым. Его щёки порозовели и не сочетались с благородными голубыми волосами. – Рахиль бы никогда... – пробормотал Баам. Действительно, образ Рахиль с членом во рту казался диким. – Ради карьеры она ещё и не то сделает, – усмехнулся Кун, почему-то став спокойным. Баам, наоборот, почувствовал раздражение. – Не говори так о ней, – процедил он. – А вот буду. Тебе полезно это услышать. – Извинись сейчас же! Рахиль всегда была доброй к нему. Она заботилась. – Она называла тебя недомерком и типичным куколдом. Говорила, что с такой рохлей нельзя построить отношения. Подсознанием Баам понимал, что всё, что говорит Кун – правда, но не мог не отрицать из последних сил. – Ты врёшь! Всегда врёшь! – прокричал он. – Ещё она спала с учителями в универе, чтоб сдавать экзамены, и всегда выбирала того, кто мог быть ей чем-то полезен. А ты ей не можешь быть полезен ничем. Если хочешь знать моё мнение, она просто шлюха. Тут Баам не выдержал. От бешенства потемнело в глазах, ярость накрыла волной. Не контролируя себя, он ударил любовника кулаком прямо в лицо. Сначала Баам решил, что Кун ему ответит тем же, и подумал: ну, давай. Но прошла четверть минуты, и любовник только с шумом вдохнул, развернулся и вышел из комнаты, с грохотом захлопнув дверь. Послышался шум кипящего масла. Кун на кухне делал себе завтрак, а Баам лежал на диване. Его трясло от злости непонятно на кого. На Куна, который посягнул на святое? На Рахиль, которая оказалась не такой чистой, какой он её представлял? На самого себя за то, что не смог сдержаться и разрушил отношения из-за такой ерунды? Что теперь будет с их любовью? Кун всегда был резким, но сейчас он был для Баама самым дорогим другом. Другого такого у него никогда не будет... Простит ли он его? Спустя минут двадцать дверь в комнату открылась, и вошёл Кун. Он прошагал к столу и поставил на него полную тарелку. – Вот. Твои сливочные спагетти, – сказал он. Слёзы покатились по лицу Баама при виде любимой еды.