Проклятье.

- И если ты сейчас лежишь в чьих-то чужих объятьях, детка, я все равно выпью за тебя стакан виски, - с усмешкой говорит Гилберт, поднимая свой бокал и оценивающим взглядом провожая спешащую удалиться фигуру молодой официантки. Разговор о политике и «мужском мировом господстве» затянулся, требуя разрядки, которую уже неоднократно пытались претворить в жизнь все собравшиеся в широкой, но уже утратившей былой комфорт гостиной. Дым табака с каждой секундой все сильнее въедался в тёмные, полностью скрывающие окно портьеры, а прежде весело полыхающий огонь и вовсе норовил покинуть общество собравшихся мужчин, грозя затопить комнату унылой темнотой. - Едва ли следует оспаривать уже неоднократно подтвержденные факты, Франциск. Это граничит с глупостью, - замечает гордо держащийся на протяжение всего собрания блондин, отрывая довольно холодный взгляд изумрудных глаз от стоящей на сомкнутых коленях чашке и тотчас же безошибочно бросая его на человека, сидящего напротив. Разговор продолжается и губы собеседника, Франциска, уже было раскрываются для очередной состоящей из словесного выпада иронии, если бы не... - Довольно понапрасну раскрывать рты, я ваши тексты для ежедневных перепалок ещё несколько лет назад заучил наизусть, - голос тихий, но жёсткий, тотчас же прерывающий все перешёптывания и обращающий на его обладателя взгляды. Людвиг Штерн. Крепко сложенный мужчина в чёрном деловом костюме поднимается с места и это становится очередной предпосылкой к окончанию давно потерявшего смысл разговора. Он обходит своё кресло, бросая потерявший терпение взгляд на бывших, так и не состоявшихся собеседников, через считанные секунды на удивление мягко опуская свою ладонь на плечо хрупкого юноши с каштановыми волосами. Тот, пряча за спиной сжатые кулаки, на миг сверкнувшие белой тканью, почти что вскакивает с места, одной лишь искрящейся добротой улыбкой и взглядом обводя тёмные силуэты людей, словно извиняясь за резкость слов Штерна. Жест также служит прощанием. За них обоих, потому что практически тотчас же двое удаляются, оставив «господ» на растерзание молчания и всё же накрывшей комнату тьмы. *** Совсем скоро собравшиеся на верхнем этаже мужчины всё же спустились вниз, к дамам, на несколько томительных часов оставшихся без внимания. Так происходило всегда, из года в год, словно по написанному сценарию: одна из семей устраивала званный ужин, не подлежащий наличию повода, и после этого все действия собравшихся людей можно было раскладывать словно по запылившимся полкам. Сперва общий ужин, затем удаление мужчин в «зал заседаний», как однажды в шутку назвал комнату отдыха Альфред Джонс, поймав своё (ну разумеется!) не терпящее возражений прекрасное отражение и озарив его улыбкой, достойной Голливуда, а после — различные утехи до глубокой ночи, обычно предполагающие танцы.Однако на этот раз звёзды рассыпались по небосводу иначе и повод всё же имел место быть, подразумевая под собой скорую свадьбу двух молодых людей, хозяев дома: Ивана и Натальи Брагинских. С долей ужасного сомнения пару можно было назвать счастливой, по крайней мере одного человека в ней — точно. Ивана. Тот хоть и старался поддерживать разговор с гостями, снисходительно улыбаясь и пожимая каждому вновь прибывающему приглашённому руку, благодаря слухам практически все, а к концу вечера действительно все знали, что стало причиной чересчур скорой организации бракосочетания. Однако судя по тому, как невеста висела на женихе, словно тот был либо одним большим куском бифштекса, либо героем обезвредившим ядерную бомбу, угрожающую всему миру, было ясно, что кое-кто действительно искренне рад. - Когда родится малыш, мы планируем переехать из шумного города в более тихое место, правда, милый? Спустя год или два... - Сомневаюсь, - поток бьющих ключом радостных речей невесты прервал тихий голос Феличиано, который, кажется, вовсе не хотел быть услышанным. Юноша стоял подле дверного проёма, прислонившись спиной к деревянной арке и играя хрустальным стаканом в руках, перегоняя в нём прозрачную жидкость с горечью во взгляде. Спустя секунду, подняв голову и заметив, на кого обращено всё внимание собравшихся подле молодожёнов людей, включая их самих, парню всё же удалось прошептать одно единственное «Прошу прощения» и удалиться в ванную комнату, стараясь не споткнуться и одним лишь жестом ладони отказываясь от помощи подошедшего было Людвига. Щёлкнув замком и заперев белоснежную дверь, Варгас, одной трясущейся рукой упираясь в такую же сияющую чистотой раковину, а ладонью другой руки зажимая свой рот, подавляя и делая глухим сорванный всхлип, медленно, словно опасаясь, поднял свой взгляд на безупречную гладь зеркала, увидев...нет, не красивого парня, лишь чуть потрёпанного отчего-то. Страшные вещи. Милая Греттель Краузе, собираясь на первое в жизни свидание, красит глаза перед большим зеркалом, в последствии для большей красоты разъединяя каждую ресничку тоненькой иглой и, по неосторожности, попадая острым её концом в глазное яблоко; Родерих Эдельштайн, глава завода по производству железнодорожных путей, наконец выбирается на долгожданный семейный отдых, но, отвлечённый звонком сестры, которая сообщает ему со слезами счастья на глазах, что братишка стал дядей, не справляется с управлением и машина разбивается об острые камни, слетев с серпантина; не успевшая стать порядочной женой Наталья стоит в своей ухоженной ванной комнате и смотрит на кровь в унитазе, в ужасе зажимая рот и не смея поверить, что ребёнок мёртв. Феличиано зажимает виски, его щёки влажные от непрекращающегося потока слёз, он не хочет верить, но фильм ужасов продолжается, сменяя одну картину другой: Кику Хонда, сидя в своём любимом ресторане ждёт блюдо, доселе не испробованное: «Moules a la provencale”, а ночью его увозят в больницу с острой болью в кишечнике, который оказывается распорот маленьким осколком устрицы; Ван Яо, вице-президент сомнительной компании под названием «СтрахТехно Холдинг» страдающий бронхиальной астмой, застревает в лифте своего дома и умирает от удушья, так и не дождавшись помощи, которая подоспевает ровно через пять минут после гибели. А затем Варгас видит свою собственную смерть. Он сидит в своей машине, его руки дрожат, глаза крепко закрыты, а во рту — дуло фамильного пистолета, доставшегося ему от отца, как и ему, в свою очередь, от деда. Непослушные пальцы спускают курок и спинка кресла водителя совсем новой чёрной «Maserati” окрашивается в неприятный цвет. Слышится звон разбитого стекла. Бинты разрываются и оголяют многочисленные порезы, к которым добавляются новые раны, заливая белую раковину и такого же цвета пушистый дорогой ковёр, гордость хозяйки дома. Феличиано выходит из ванной, минует столпившихся гостей и причитающую Наташу, хватает едва движущимися пальцами рукав Штерна и оба выходят прочь из дома, ни слова друг другу не говоря. *** - Год и три месяца, Людвиг. Примерно пять тысяч четыреста шестьдесят часов, - Феличиано улыбается, его голова лежит на коленях немца, в то время как тот легко ворошит его волосы, стараясь не смотреть на худое лицо. С каждым днём усыхающее всё больше и больше. В этом доме отсутствуют зеркала. Ровно как и прозрачные стаканы. Даже окна постоянно плотно закрыты занавесками. Почти не осталось предметов, что могли бы напомнить Феличиано Варгасу о будущих событиях, которые с каждым часом неуклонно приближались к порогу каждого человека, что знал юноша. Варгас любит Штерна. Любит за молчание. За то, что он единственный, кто не спрашивает о том, что его ждёт. *** Парень с карими глазами садится в машину и направляется по неизвестному маршруту. Он не знает, куда приведёт его дорога, ровно как и то, что он не успеет проехать и нескольких километров: в аккуратную машину, не справившись с управлением, врежется грузовой автомобиль. Варгаса доставляют в больницу, в которой он остаётся и живым, и мёртвым одновременно. Его тело недвижимо покоится на чистых простынях, он в сознании и обречён, казалось бы, всю свою оставшуюся жизнь слушать автоответчик телефона, на который каждый день поступают слёзные проклятия и обвинения в смерти родных и близких. Греттель слепа, Родерих Эдельштайн погиб в страшной аварии вместе со всей своей семьей, у Наташи случается выкидыш и брак не имеет дальнейшего смысла на существование, Артур Кёркленд и Альфред Джонс разбиваются на самолёте, не долетев до Америки нескольких минут. Как он и говорил. У его кровати постоянно находится Людвиг, который приходит в больницу каждое утро и вечер. Очередной бессмысленный день не является исключением: дверь палаты с тихим свистом открывается и мужчина заходит в освещённую комнату с сеткой фруктов в руке, здороваясь с человеком, лежащим на больничной койке. Он проходит к кровати и садится рядом с Варгасом, несколько минут как и всегда поглаживая его руку и рассказывая о своём прошедшем дне. Затем он тихо тянет ладонь в карман чёрного пальто и достаёт пистолет, именно тот, что принадлежит Варгасу. Людвиг вкладывает оружие в безвольную ладонь Феличиано, загибает его тонкие пальцы на рукояти и подносит дуло к его подбородку. - Пока смерть не разлучит нас. Штерн нажимает на курок, и мозги итальянца расплёскиваются по стене. Совсем скоро он добавляет к ним свои. Именно это и видел в зеркале Феличиано.