Одиссея (The Odyssey)

      Джон стоял перед крошечным треснувшим зеркалом и со всей возможной тщательностью брился с помощью тёплой воды и лезвия, знававшего лучшие времена. Всё это смотрелось довольно жалко и ещё раз подтверждало, что он принял действительно правильное решение. На самом деле, оно было единственно возможным решением. Он плеснул себе на лицо водой, чтобы смыть остатки мыла, а затем вытер руки и лицо маленьким полотенцем.       Прихрамывая, он подошёл к хлипкому платяному шкафу и вытащил из него наименее поношенный из двух висевших там костюмов, хотя, по правде говоря, они и мало чем отличались. Рубашка выглядела не намного лучше, но, хотя бы, была чистой и сохранила остатки крахмала в воротничке. В довершение всего он достал новый галстук, импульсивно купленный им накануне у «Маркса и Спенсера». Такая блажь.       Он снова воспользовался зеркалом, чтобы поправить виндзорский узел, почти не страдая от лёгкой дрожи, всё ещё заметной в его руке.       Но даже когда узел был завязан идеально и рубашка как следует расправлена, Джон по-прежнему смотрел на себя с мрачностью. К несчастью, ничего нельзя было поделать с тёмными тенями под глазами или морщинами, старившими его больше, чем настоящий возраст. Точно так же нельзя было не заметить ненавистную выданную правительством трость.       Но не то чтобы все эти вещи имели хоть какое-то значение.       Потому что, естественно, он совершенно точно не собирался идти на сегодняшнюю встречу. Если это вообще можно было назвать «встречей».       А может быть, это было свидание.       Хотя какая вообще разница!       По правде говоря, всё это сводилось к пяти ночам, проведённым ими на крыше в наблюдении за небом в ожидании бомб и в обмене несколькими (хорошо, больше, чем несколькими) тайными поцелуями над городом (в мире), пожираемым пламенем.       И что значит обещание встретиться снова, когда двое мужчин уходят на войну и никто из них не знает своего будущего?       Но кто мог знать, что миру потребуется так много времени, чтобы вернуть себе рассудок? Или что доктор Джон Уотсон, который так уверенно отправился на войну, вернётся никчёмным калекой? Конечно, он не мог не согласиться с теми, кто утверждал, что его травма ноги была психосоматической, но это признание ничуть не уменьшало боль или хромоту. И дрожание рук было слишком реальным. Достаточно реальным, чтобы покончить с карьерой хирурга.       Он пытался выжить на свою военную пенсию в Лондоне и быстро пришёл к выводу, что это невозможно. Но не существовало никакого иного места, где он ещё хотел бы жить. А главное, у него не было ни малейшего желания обращаться за помощью к сестре. Отчасти потому, что она становилась всё более угрюмой алкоголичкой, но прежде всего потому, что она жила в маленьком, до боли скучном городке, слишком далеко от Лондона. По крайней мере, теперь он мог попытаться затеряться в давке и суете этого шумного и бурлящего города.       Нет, в его жизни не было абсолютно ничего такого, что позволило бы ему даже подумать о том, чтобы явиться в «Criterion» на ужин с Шерлоком Холмсом. Впрочем, он ни на секунду не сомневался, что и сам Холмс там не появится. Да и зачем ему? Прошло уже больше пяти лет с тех пор, как они расстались на крыше Бартса, и Холмс, вероятно, даже не помнил об обещании встретиться в этот день.       Пять ужасных лет, которые ему самому едва удалось пережить.       И это было частью его нежелания, не так ли?       Если он не пойдёт, думал Джон, ему никогда не придётся удивляться, почему Холмс (Шерлок казалось слишком личным в этих обстоятельствах) тоже не пришёл. Простое нежелание другого человека возвращаться к тому, что было всего лишь пятью ночами давным-давно в прошлом, — это одно, и Джон сможет с этим смириться. Но всегда останется мысль, что Холмс не явился, потому что погиб. После очень короткого знакомства с Холмсом Джон понял, что этот человек всегда искал приключений. Чем бы он ни занимался на войне, это, вероятно, оказалось даже опаснее, чем быть врачом в основном за линией фронта.       Именно поэтому Джон знал, что абсолютно ничего не добьётся, явившись на какое-то предполагаемое свидание с воспоминаниями.       В конце концов он взял проклятую палку и пошёл пешком, пока не нашёл тихий паб. Стоя у стойки бара, он выпил пинту пива и задумался о прошлом и о том, что могло бы быть, даже если этого никогда и не было. Бармен подошёл узнать, не хочет ли он вторую пинту, и Джон едва не сказал «Да». Но вместо этого он лишь покачал головой, вышел в мягкую апрельскую ночь и направился к «Criterion».       Там, стараясь не чувствовать неловкости из-за своей бесспорно потрёпанной внешности, Джон сел за барную стойку. Вместо очередной пинты он заказал бокал «Гленливета». И пусть это означало режим жёсткой экономии на всю следующую неделю, он решил не беспокоиться. Он сделал осторожный глоток, наслаждаясь опускающимся вниз по телу теплом. — Ты почти не пришёл, — прошептал ему на ухо всё ещё знакомый голос.       Джон даже не оглянулся. — Ты совершенно прав. Я почти не пришёл.       Шерлок скользнул на соседний табурет. — Это было бы очень разочаровывающе.       Наконец Джон повернулся, чтобы посмотреть на него. Он был таким же шикарным и элегантным, как и прежде, хотя теперь вокруг его глаз залегли несколько морщинок, а на щеке виднелся едва заметный белый шрам. — И ты бы расстроился?       Вместо ответа Шерлок снова встал: — Пойдём, Джон, я уже заказал нам столик.       Джон почувствовал, как жар бросился ему в лицо. Он никак не мог позволить себе заплатить за ужин здесь. — Это было мое приглашение, Джон, — сказал Шерлок. Затем он слегка пожал плечами. — Сегодня утром я обокрал своего ужасного брата. Мы поужинаем с шиком.       Пожалуй (определённо), это было не очень хорошо, но Джон допил остатки виски и последовал за Шерлоком к столу, стараясь хромать не слишком сильно. Как только они уселись и внимательно изучили меню, Шерлок заговорил: — Кроме того, что я был бы крайне разочарован, не встретив тебя здесь, мне пришлось бы обратиться к моему ужасному брату, являющемуся почти британским правительством, и попросить его тебя найти. И не важно, что для этого потребуется.       Джон пристально на него посмотрел. Ему нечего было ответить.       Шерлок закрыл меню и со вздохом отложил его в сторону. Мгновение спустя Джон почувствовал, как тёплая рука легла ему на колено. — Джон, неужели ты думаешь, что за последние пять лет был хоть один день, когда я не думал о тебе? Иногда, по сути, эти воспоминания и обещание нашего воссоединения были всем, что помогало мне выжить. — Я тоже думал о тебе, — с трудом выдавил Джон. — Я очень на это надеюсь.       Тут Шерлок улыбнулся, и годы, казалось, ушли куда-то вдаль. Время и всё, что случилось с ними в разлуке, стало бессмысленным.       Однако прежде чем они успели заказать еду, к их столику с извиняющимся видом подошёл метрдотель. — Мистер Хоумс, сэр, мне очень жаль, но это только что доставили сюда для вас. — Он положил на стол телеграмму.       Шерлок вскрыл конверт, прочёл сообщение и просиял. — Еще одно убийство, — весело сказал он. — Я нужен Лестрейду.       Джон понятия не имел, что с этим делать, но было очевидно, что ужин закончился ещё до того, как по-настоящему начался. — Хорошо, — сказал он. — Всё в порядке. Я просто…       Шерлок уже стоял и смотрел на него сверху вниз. — Не будь идиотом, Джон. Я ждал все эти годы лишь того, чтобы мы могли вместе заниматься делами. Только не думал, что это случится так скоро.       Всё ещё не совсем понимая, что происходит, Джон взглянул на трость, прислоненную к столу: — Но я…       Шерлок пренебрежительно отмахнулся от его слов. — О, я полагаю, что сейчас эта штука тебе нужна. Не беспокойся об этом.       Итак, Джон вышел за Шерлоком из «Criterion», шёл за ним через весь город на место преступления, в морг, в китайский ресторан, и, много позже той же ночью, Джон Ватсон прошёл за Шерлоком Холмсом вверх по семнадцати ступеням в квартиру на Бейкер-стрит.       Только на рассвете, когда они лежали, обнявшись, в постели, влажные, липкие и совершенно довольные, Джон вспомнил о своей трости, оставленной в морге.