***
— Вы забыли. Что?.. Что она забыла? — Вы забыли книги… Юхён приходит в лёгкое замешательство: на часах нет и семи утра, кому и что могло понадобиться от неё в такую рань? Кто вообще мог прийти к ней? — Вы забыли? Мы виделись вчера. Я. Я работаю там. Ну, технически, это не моя работа… Ох. Конечно же, Юхён помнит. Невозможно забыть то, что произошло — она крупно облажалась. — Вчера. Вы забыли книги, которые купили у нас. В магазине через дорогу. Тут есть… «Гордость и предубеждение» и, эм… «Дэнс, дэнс, дэнс». Повисло молчание. Юхён прижимается к двери чуть ближе, чтобы не пропустить ни слова, пока обдумывает то, стоит ли ей открывать дверь. — Странный выбор. — Что? Её собеседница за дверью, кажется, удивляется самому факту того, что получила ответ, поэтому ей требуется несколько секунд для того, чтобы продолжить свою мысль. За эти жалкие мгновения Юхён уже тысячу раз жалеет о том, что вообще открыла рот, но она не смогла удержаться. — Я имею в виду… Выбирать Джейн Остин и Мураками, одновременно. Я не знаю. Может, я просто странноватая, но для меня это действительно непонятное сочетание. (Да. Ты, разумеется, странная. Можешь считать так, если хочется, но тебе в любом случае придется узнать, что ты здесь как раз-таки самая нормальная.) — Так вы заберете книги? Юхён ломается. — Вы можете… оставить их под дверью. Я не одета, извините, — пытается отвязаться она. — Вы разбудили меня, — добавляет в конце, надеясь, что это сработает. Но вместо извинений получает лишь спокойное: — Что ж, в таком случае, я вполне могу подождать. Какой кошмар. Это утро не могло быть более ужасным — она уверена. Что может быть хуже, если цвет твоих волос меняется в зависимости от эмоций? Что может быть страшнее, чем то, что каким-то магическим образом ты забыла это проконтролировать и тебя спалили? Возможно, девушка, которая это видела, стоящая за твоей дверью прямо сейчас. Юхён в ужасе пытается избавиться от кома в горле, громко сглатывая: — Подождите минуту.***
Юхён понимает, что у неё большие проблемы. Честно говоря, масштабы катастрофы действительно просто огромны, потому что каким-то образом (она абсолютно уверена в том, что её или прокляли, или приворожили) она оказалась в ситуации, в которой на часах — семь утра, и на пороге её квартиры стоит какая-то девушка. На самом деле, все было бы довольно чудесно, если исключить тот факт, что девушка эта абсолютно точно в курсе того, что у Юхён сейчас волосы краснее, чем лицо, и это случилось буквально… минуту назад. Только что она была бледная от страха, со своими белыми волосами (почти как у неё), и стоило ей приоткрыть дверь, как… — Вы можете дать мне стакан воды? «Д-да, конечно», — согласилась Юхён и сама не заметила, как пропустила её внутрь своей квартиры. — Меня зовут Минджи. Ким Минджи. Приятно познакомиться, — улыбается она. — А вы? «Юхён, — хрипит её окоченевшее сознание. — Ким Юхён». Она ещё несколько секунд думает, что сказала об этом вслух, но потом выясняется, что это не совсем так. — Минджи, — протягивает руку ещё раз. — Юхён, — неуверенно отвечает. Вместо того, чтобы пожать руку, Юхён лишь сует ей стакан воды. Она бросает мимолетный взгляд в зеркало и с ужасом замечает, что волосы её стали розовыми. Эту катастрофу уже совершенно точно нельзя предотвратить, и она чувствует себя так, словно катится с огромной ледяной горки, неспособная остановить своё падение. — Я подумала, что… — начинает эта Минджи, и Юхён непроизвольно дергается от звука её ласкового голоса. — Мы могли бы, я не знаю. Возможно, познакомиться? Вы приходите к нам в магазин каждую неделю, и я много раз видела вас у прилавка, болтающую с моим дедушкой, но мы так ни разу и не пересекались. До вчерашнего дня. Ещё бы. Юхён так старательно перебегала дорогу каждый раз, чтобы как можно скорее оказаться у дверей этого двухэтажного магазинчика, на втором ярусе которого (она почему-то была в этом уверена) располагалась маленькая, уютная квартирка, в которой жил тот самый дедушка-кассир, что продавал ей книги из года в год. Ей нравилось то, что её никогда не спрашивали, как дела, кто она такая, хотя, честно говоря, отношения у них были более, чем просто доверительными. Какими ещё могут быть отношения с человеком, который приходит к тебе в магазин каждую неделю? Который живет в доме напротив, ни с кем не общаясь, и ты при этом уверен, что единственный человек, с которым он хоть как-то разговаривает — это ты сам? Который купил у тебя уже столько книг, что ты буквально можешь залезть к нему в душу. Юхён ужасается этого. А что, если эта девушка (она почему-то решила, что тот случай не был единичным) наблюдает за ней уже очень долго? Вдруг она запомнила не только те две книги, что Юхён пыталась (об этом чуть позже) приобрести вчера, а всё, что она покупала до этого? Как она будет смотреть теперь в глаза человеку, который знает её маленький темный секретик касательно Джона Грина с его «Виноваты звёзды»? Какой кошмар. Ситуация в её глазах принимает такие обороты, что она буквально трясется от ужаса. Ей нужно срочно выпроводить эту девушку как можно дальше из своей квартиры, при этом окончательно перестав приходить к ним в магазин. Впредь она будет заказывать книги через интернет, как еду. Никаких магазинов. Она вообще больше на улицу не выйдет. Никогда. Точно. — Вы рисуете? — Что. Девушка (Минджи, её зовут Минджи) отрывает стакан с водой от своих губ (на которых, чёрт возьми, милая родинка) и кивает, указывая куда-то за спину Юхён. — Вы художница? Юхён оборачивается. Боже, на ней до сих пор домашние шорты, и выглядит она точно ни капли не презентабельно, но ей не хватает никаких сил посмотреть на себя в зеркало. Она уверена, что побелела от страха. Буквально. — Я… Эм, да. Наверное. Художница. Да. — А можно посмотреть? Юхён чувствует, как её глаза распахиваются в ужасе, и как холодок пробегает по спине, заставляя её замереть на месте. Это какой-то розыгрыш? Почему она продолжает разговаривать с ней? Что вообще происходит, Господи, или, может быть, Боже? Ей хоть кто-нибудь может ответить? — Знаете, я тут немного… Занята. — Вы ведь сказали, что я вас разбудила. — Да. — У вас есть дела в семь утра? — Да. — Вау, — реально искренне удивляется эта Минджи. — Вы, наверное, очень занятой человек. — Да, наверное. Минджи поджимает губы и задумчиво хмыкает, отпивая воду. Юхён почему-то не может справиться с собой и залипает на то, как её длинные пальцы обхватывают перемазанную углём белую кружку с дурацкой надписью «Всё Начинается С Точки». (У Юхён впервые в жизни мелькнула мысль о том, что эта надпись дурацкая, и этот, именно этот факт поверг её в настоящий шок.) — Я могу приносить вам книги, если вы хотите. На дом. — Что? То есть… В смысле… Нет, не надо… — Если вы так заняты, — как ни в чем не бывало продолжает Минджи, глядя на неё из-под своей черной кепки с маленьким сердечком сбоку. У неё сердечко на кепке. Сердечко. Господи. — Мне не трудно. — Нет, не нужно, — едва выдавливает из себя Юхён, удивляясь тому, что вообще способна разговаривать. Краем глаза она улавливает то, как её волосы стали практически пунцовыми от стыда. — Спасибо за воду, — говорит Минджи, слегка улыбаясь, и когда она делает это, когда её глаза становятся маленькими и добрыми, Юхён чувствует, что она стоит просто на грани. Эта девушка слишком мила с ней. Слишком мила для человека, который прямо сейчас наблюдает то, как голова Юхён буквально сходит с ума от переживаний. — Хорошего дня. Она протягивает ей стакан и книги и, тепло улыбаясь и чуть поджимая губы, разворачивается и уходит, аккуратно и медленно прикрывая за собой входную дверь. Юхён всё равно не может выдохнуть.***
Окей. Разве что-то могло пойти не так? Да что вы, ни в коем случае. Всё абсолютно прекрасно. Просто замечательно. Так какого чёрта она сидит сейчас и глупо пялится на маленькую бумажку с номером телефона, которую нашла в Джейн Остин? Абсолютно неясно. Юхён чувствует себя на грани истерики уже ближе к вечеру. Она сидит посреди своей гостиной, сплошь и рядом заваленной материалами для живописи, и её чёрный хлопковый халат, перемазанный красками, как-то слишком уж неприятно трёт голую кожу. Она оставила ей номер телефона. Минджи оставила ей номер телефона. Скорее всего, свой номер телефона. Юхён не будет ей звонить. Конечно же, она не будет ей звонить. Зачем ей это вообще. Гудки неприятно разрезают темное пространство комнаты. Она чуть вздрагивает каждый раз, когда слышит новый, и чем дольше это тянется, тем меньше она уверена в том, что вообще поступает правильно. — Да? О Господи. О Господи, она ответила. Возьми себя в руки, Ким Юхён. — Д-да, здравствуйте, — едва не запинается она. — Это Юхён. — О, — с другого конца провода доносится какое-то непонятное шуршание. — Добрый вечер. — Да, здравствуйте… — вздыхает она и чувствует, как у неё дрожат руки. — Я по поводу книг. — Да? — Я… Я подумала, что мне не нужен Мураками, и, возможно, я могу как-то… — Я прямо сейчас читаю «О духовном в искусстве», — перебивает её Минджи, и Юхён буквально слышит то, как она улыбается. — Вау, эм… Отлично, — прокашливается она. — Я бы хотела… — Красный цвет действительно такой мощный? — спрашивает её Минджи и выдыхает, и у Юхён такое чувство, как будто она тоже выдохнула. — Кандинский пишет, что его может заглушить только синий, «подобно тому, как раскалённое железо остужается водой». Что вы думаете об этом? — Я думаю… Юхён уже забыла, зачем она позвонила и зачем вообще всё это. Она глупо пялится на холст перед собой, и оттенки красного на нём сейчас выглядят как свернувшаяся кровь. Вокруг слишком темно. — Я думаю, на самом-то деле… — Вы не хотели бы сходить в музей Гуггенхайма? — Что? — Я подумала, что этот Кандинский — очень интересный человек, и собираюсь проверить это на практике, — отвечает ей Минджи. Юхён зачем-то подскакивает с места. Выйти на улицу? То есть, реально так выйти на улицу? Где куча народу? Где любой может заметить её? Пойти в буквально одно из самых посещаемых мест Нью-Йорка? Эта девушка точно издевается над ней. — Давайте сходим, — предлагает Минджи ей в ухо. — Ни в коем случае, — выпаливает Юхён, и ей почему-то тут же становится стыдно. Она пытается привести себя в чувства. — Я… Очень занята. — Вы не думали попробовать отложить свои дела? — Что? — Я имею в виду, — шумно выдыхает Минджи на том конце провода. — Вы, очевидно, очень заняты буквально всё время. Но, думаю, стоит иногда давать себе отдых. — Эм… С чего вы… То есть. Мысли путаются, и она наспех пытается придумать, как наименее обидно сказать что-то вроде: «Какое тебе вообще дело». — Я, конечно, очень извиняюсь… — начинает она, когда подходит к своему окну. Окна второго этажа книжного магазина напротив предательски светятся тёплыми оттенками. — Но мы даже не знакомы. — Мы можем познакомиться. Я же предложила. — Я не очень-то хочу, если честно. (Такая откровенная ложь. Юхён знает это, но что она ещё может поделать? Она чувствует себя так, словно у неё не остаётся выбора.) — Мы могли бы попробовать. — Слушай… Слушайте, Минджи, — пытается она. — Мы с вами чужие люди. Вы принесли мне книги, и я вам очень благодарна, но… — Я могу зайти за вами в пятницу. Я проверила часы работы, и музей в это время работает дольше всего. — Почему? — практически истерично вопрошает Юхён, пока сверлит взглядом окна напротив. — Почему вы так хотите? Я имею в виду, почему вообще я? Что происходит? Минджи ничего не отвечает на протяжении нескольких секунд, и Юхён начинает задумываться о том, что явно ляпнула что-то не то. Что-то лишнее. Или, возможно, именно то, что должна была. Но когда ответ не доносится даже после громогласного «алло», она реально начинает подумывать над тем, чтобы просто сбросить звонок и никогда в жизни не подходить к своему окну, выходящему на книжный магазин. Но Минджи каким-то магическим образом умудряется нарушить ход её мыслей и в этот раз: — Вы знаете язык жестов, Юхён? — Что? Минджи вздыхает ей в ухо, словно приготовившись к чему-то. — Гугл говорит мне, что «внешне белоснежное здание округлой формы напоминает перевернутую спираль или пирамидальную башню», — цитирует она. — «Такая планировка позволяет увидеть то, что происходит на разных уровнях противоположной стороны, а при желании — даже пообщаться на расстоянии, но только на языке жестов». Юхён понимает, что она ничего не понимает. — Но… Причём тут мы? — Если вы не хотите разговаривать со мной, мы можем общаться невербально, — поясняет Минджи, прежде чем забить финальный гвоздь в крышку её гроба. — Я буду ждать вас у главного входа в 16:00. Увидимся? И вместе со звуком завершения вызова Юхён чувствует, как завершается вся её спокойная жизнь. В четыре часа дня пятницы она выйдет из дома только ради того, чтобы в живую посмотреть на картины, которые видела только в книгах или в интернете. А всё потому, что какая-то настырная девушка из книжного магазина упорно игнорирует то, что у Юхён беды с головой. Буквально.***
Она понятия не имеет о том, что делает здесь. Она понятия не имеет о том, что делает со своей жизнью, но прямо сейчас Юхён стоит на одной из самых людных улиц Нью-Йорка и глупо пялится на спиралевидное здание музея Гуггенхайма. Огромная сине-фиолетовая туча застилает небо над головой, но на улице по-прежнему светло, потому что солнце не перекрыто и уже заходит на посадку, освещая длинные, вытянутые здания вокруг. В воздухе витает атмосфера сплоченности и единения. Юхён буквально может почувствовать это, глядя на людей, которые кучками скопились возле главного входа музея и что-то увлеченно обсуждали. На секунду мелькнула мысль о том, что она тоже хотела бы вот так стоять и общаться с кем-нибудь. Пока эта «кто-нибудь» не подошла к ней сзади и не прокашлялась неуверенно: — Эм… Юхён? Она оборачивается и буквально чувствует, как страх сковал всё её тело. Минджи стоит в метре от неё, но она практически не видит её лица, так как солнце находится прямо позади и создаёт вокруг невыносимый контраст с лёгким свечением по силуэту. — Д-да? — Добрый вечер. — Д-добрый вечер. — Точнее, день. — День. Добрый. Да. Минджи чуть улыбается ей в ответ. Она всё ещё в кепке, и всё ещё на своём месте маленькое сердечко сбоку. Юхён, правда, не совсем уверена насчет собственного. — Три дэ, — задумчиво хмыкает Минджи. — Любите кино? — Ч-что? — Ну, — начинает она, наклоняя голову и поправляя кепку. На сердечко падает лучик солнца. У Юхён куда-то вниз падает душа. — Вы сказали: «День, добрый, да», это то же самое, что «Дэнс, дэнс, дэнс». Любите 3D? Что? Как это вообще связано? Юхён почему-то чувствует себя полной идиоткой. — Скорее, люблю говорить всякую чушь, — вырывается из неё, и она буквально чувствует, как её волосы снова покраснели. И всё её лицо тоже. Хорошо, что на голове шапка, а волосы завязаны в пучок где-то под ней. Плохо, что на лице шапки нет. — Что ж, — улыбается Минджи, снова поправляя свою кепку. Юхён замечает, как из-под неё вырывается маленькая прядка светлых волос. Маленькая прядка светлых волос становится чуть оранжевой. Но это от солнца. Юхён же сейчас красная точно не от него. — Я тоже. Пойдём? Она задушенно кивает в ответ, поджимая губы, и Минджи тихонько хмыкает и улыбается ей совсем чуть-чуть. Почему она вообще пошла. Зачем это ей. Из-за того, что эта девушка посмеялась над ней? Из-за того, что она просто… заставила её? Нет, «заставила» — плохое слово, Юхён не будет так делать. Всё, что она будет делать — семенить прямо за ней, как маленький ребенок, которого взрослая сестра или тётя вывела на прогулку. (Да. Именно это Юхён и будет делать. Ей больше ничего не остается.) — Почему вы вообще позвали меня? — спрашивает она у Минджи, пока протискивается вслед за ней через толпу туристов. Какой-то высокий парень плечом случайно задевает её шапку. Юхён чувствует, как дрожат руки от смеси страха и волнения, пока поправляет её. Минджи даже не оборачивается, пока отвечает: — А почему вы пошли? — парирует она, когда бегом переходит улицу. Юхён еле успевает за ней, отвлекаясь на то, как светится белое здание музея под солнечными лучами. Какая-то невероятная ирония была в том, как цилиндрическое здание галереи контрастирует с обычной прямоугольной высоткой на фоне. — Я не была уверена в том, что вы придёте, — добавляет Минджи, когда они приближаются ко входу. — Я тоже не была в этом уверена, — бубнит Юхён себе под нос, когда, наконец, догоняет её и выравнивается. Честно говоря, адекватная (или нет) её часть полагала, что она просто придёт сюда и скажет Минджи что-то вроде: «Извините, я сегодня не могу», но другая половина так и вопила о том, что если бы она не хотела пойти, то просто позвонила бы и отказалась, но Юхён всё-таки приперлась. При этом она даже не заморачивалась насчёт одежды, как сама думала, и напялила на себя первое, что попалось под руку, потому что искренне не собиралась вообще идти в музей (и думала она об этом на протяжении всех полутора часов, пока разгребала свой изрядно отставший от тренда гардероб). Окей, было что-то действительно странное в том, что Минджи заинтересовалась ей и даже позвала куда-то; но куда более странным был тот факт, что она заинтересовалась ей и ни разу не задала вопрос из серии «слушай, твои волосы… они?..», ничего такого, просто вежливое «привет, это снова я, мы завтра идём?» накануне, и вот всё это сейчас… Юхён не понимала, что происходит, и чувствовала себя так, словно она может крупно пожалеть о происходящем. (Она уже крупно жалеет о происходящем. Масштабы её сожаления не сопоставимы даже с огромными высотками центра Нью-Йорка. Она чувствует себя муравьем, который отбился от стаи и пытается в одиночку дотащить до логова огромный кусочек рафинированного сахара кубиками. И сахар почему-то идёт впереди неё.) — Прошу вас, — нарочито интеллигентно тянет Минджи, пока открывает перед Юхён дверь и пропускает её первой. Та в сомнении косится на неё, но Минджи улыбается вполне искренне. — С-спасибо. Юхён проходит внутрь, и по её спине резко бьет жар от кондиционера. Становится совсем неуютно, жарко, и она ежится. Минджи проходит за ней и поправляет своё длинное кремовое пальто. Кремовое пальто и кепка. Очаровательно. Почему она раньше не заметила? — Я могу сдать вещи, а вы купите билеты? — предлагает Минджи, и Юхён не сразу понимает, что обращаются именно к ней. Она слишком не привыкла вести длинный диалог с кем-либо. — Или, я могу купить билеты, а вы можете сдать вещи. — Я… Не буду раздеваться. — О, — тянет Минджи, и её рот вытягивается в удивлении. Юхён не палится на её лицо. Совсем нет. — Тогда я, эм… Пойду сдам пальто? — Д-да? — Я скоро приду. Можете занять очередь в кассу… Пока что? Минджи отходит от неё, и Юхён почему-то чувствует себя покинутой (то есть, когда она неделями сидит дома в одиночестве, не выглядывая даже в подъезд, она не чувствует себя одинокой. Но зато сейчас — да. Так держать, Ким Юхён, самоирония высший класс). Через длинное окно холла проникает солнце, которое практически полностью освещает помещение, и выглядит это действительно круто, потому что интерьер музея выполнен в тех же белых тонах, что и его экстерьер. Юхён видит вдалеке ту самую знаменитую выставочную «лестницу», которая спиралью уходит вверх, и краем глаза она даже может заметить постоянную экспозицию. Нетерпение поднимается откуда-то снизу, скапливаясь в грудной клетке. Минджи возвращается к ней, и Юхён едва способна справиться с собой, потому что выглядит она просто… Ну очень хорошо. Узкие чёрные джинсы и лёгкий светлый свитер смотрятся до того элегантно и просто, что Юхён становится стыдно за свою потрепанную, но приличную ветровку, которую она не собирается снимать (хотя часть неё жалеет об этом, ибо она всё-таки действительно старалась выглядеть хорошо сегодня). — Я думала пригласить тебя завтра, потому что с 17:45 до 19:45 у них работает «своя цена» за билет, и ты можешь заплатить столько, сколько посчитаешь нужным, — объясняет Минджи, пока проводит рукой по своим светлым волосам, убирая их назад. — Но… Я посчитала, что людей будет очень много. Поэтому не стала. Но у них есть скидки для студентов, если что, поэтому… — Я не студентка, — выдавливает из себя Юхён. «Почему ты выглядишь так мило даже без кепки с сердечком», — вертится в голове. — О, — удивляется Минджи и хмурится в недоумении. — Не знаю, почему я подумала… — М-мы перешли на «ты»? — О, — снова тянет Минджи, пока поднимает на неё виноватый взгляд. — Прошу прощения. — Всё нормально, — отвечает Юхён. Она пытается не паниковать. Реально пытается. — Мы… Пойдём? — Да, — соглашается Минджи и снова мило улыбается ей. И эта дурацкая родинка на верхней губе абсолютно точно не сводит её с ума. Юхён хочется, чтобы Минджи перестала это делать. Она боится привыкнуть. — Ты не занимала очередь? — Людей вроде не так много, поэтому я не стала, — объясняется она, хотя на самом деле ей просто было страшно подойти и заговорить с кем-нибудь ещё. Юхён всегда страшно. Да ей даже сейчас страшно до смерти, но она старается держать себя в руках. В конце концов, шапка всё ещё на ней, и пока что ничего не случилось. И она надеется, что не случится. Должна же она как-то оправдывать то, что не выходит из дома. Обычно не выходит из дома. — Хорошо, — вздыхает Минджи, оглядываясь по сторонам. Её рот слегка приоткрыт, словно она собирается ещё что-то сказать, но на деле просто рассматривает обстановку вокруг. Они ещё раз смотрят друг на друга и подходят к кассе. — Нам два взрослых билета, пожалуйста, — говорит Минджи девушке, что сидит за столом. Юхён тянется рукой к заднему карману своих джинсов, чтобы достать кошелек, но Минджи протягивает ладонь и останавливает её. — Я заплачу. — Я могу заплатить за себя. — Я заплачу, — всё равно настаивает Минджи, глядя на неё совершенно серьезно. Раздаётся звук печатающегося чека. Юхён в лёгком недовольстве поджимает губы и убирает кошелек обратно. Кассир протягивает им билеты. — Благодарю, — Минджи аккуратно берёт их и оборачивается с улыбкой на лице. — Я же пригласила тебя. Они отходят от кассы, и Минджи сразу же вручает Юхён её билет, на котором изображено здание музея и часть экспозиции. Она вертит бумажку в руках с таким видом, словно в жизни не видела ничего удивительнее. Минджи идёт чуть впереди неё, и сейчас Юхён может заметить то, что девушка совсем немного сутулится, но это делает её только привлекательнее (стоп, что?) в её глазах. Минджи, даже когда сутулится, выглядит очень уверенно (и каким образом рядом с ней оказалась такая неуверенная Юхён — совершенно неясно.) — Почему мы вообще здесь? — робко пытается она. — Не хочешь взять путеводитель? — уходит от ответа Минджи, пока они идут по длинному пространству холла. — Я… Нет, не думаю, — отвечает Юхён, задумываясь, но всё равно (пока Минджи не видит) зачем-то берёт разноцветную бумажку и суёт её себе в небольшую сумку. — Я здесь… Я здесь всё знаю. — О, — вскидывает брови Минджи, оборачиваясь на неё. — Всё-всё? — Ну, нет… — Расскажешь? — интересуется она, улыбаясь своими маленькими добрыми глазами. — А язык жестов? — Это на случай, если мы потеряем друг друга, — уточняет Минджи. — Чтобы мы могли переговариваться через уровни. Ты знаешь язык жестов? — Не знаю. — Тогда не теряйся. Я хочу, чтобы ты объяснила мне про этого Кандинского. — Почему ты решила, что я знаю его? — Ты же художник. — Громко сказано… Чем ближе они приближаются ко входу на экспозицию, тем сильнее Юхён нервничает. Её одолевает невероятное благоговение и даже трепет перед тем, что она действительно пошла в музей и сможет спокойно (относительно спокойно) своими глазами посмотреть на… Настоящее искусство. И тот факт, что её сюда привела девушка по имени Минджи, которую она знает дай Бог два дня, очень сильно бьёт по её самолюбию и совести. Юхён никогда не мечтала выставляться здесь — в этом светлом пристанище современного искусства, нет; она мечтала жить здесь, дышать этим воздухом, находиться внутри постоянно, всё свободное время посвящая размышлениям и рассказам о художниках и их работах. Юхён на самом-то деле очень бы этого хотела. — Вау… — шумно выдыхает Минджи, стоит им выйти в пространство круглого холла. — Я понятия не имела о том, что здесь так круто. Юхён поднимает свою голову, и видит прямо над собой — там, совсем-совсем высоко — стеклянный потолок, к которому спиралью поднимаются бесконечные коридоры экспозиции. Он подсвечен по периметру, а небо сквозь призму стекла имеет приятный голубой оттенок. — Ваши билеты, пожалуйста, — доносится сбоку. — Хорошо. Девушка, извините, шапку придется снять. Вы можете воспользоваться гардеробом. «Вы можете воспользоваться… что», — эхом отдаётся в голове, и Юхён не сразу понимает, что обращаются именно к ней — она слишком увлечена разглядыванием длинной витиеватой спирали коридоров, которая вот-вот возникнет у неё над головой. — Простите? — Шапку, — повторяет контролёр. — В головных уборах нельзя. — Но… Вот чёрт. Шапку нельзя. Ей нельзя пройти на выставку в шапке, но без неё нельзя тоже. Юхён паникует. Она чувствует, как кровь отошла от лица, и какими невыносимо белыми стали её волосы, которые пока что успешно спрятаны. Она глупо пялится на работника музея, стоящего перед ней, и переводит свой испуганный взгляд на Минджи. Та в полнейшем недоумении. Юхён не может снять чёртову шапку. И сказать об этом она тоже не в состоянии. — Знаете, мы… — начинает Минджи, хоть и продолжает смотреть на неё с непониманием в глазах. — Тут такое дело… Она не может снять шапку. Юхён видит, как мужчина оборачивается на Минджи. Сама же Юхён чувствует себя так, словно вот-вот развернётся и позорно сбежит. — Просто… Не может, понимаете? Я не могу вам рассказать, но у этого есть объективная причина, — продолжает Минджи, и Юхён чувствует себя на грани обморока. Она точно видела всё. Она всё видела. Она всё видела и продолжает разговаривать с ней. Продолжает спасать её. — Можем ли мы сделать небольшое исключение? Контролёр ещё раз смотрит на Юхён, и, видимо, её бледное, шокированное лицо говорит само за себя, потому что мужчина скептически хмурится и отвечает: — Хорошо, — в конце концов соглашается он. — Но вас всё равно могут попросить об этом на любом из этажей. — Я понимаю, — отвечает ему Минджи, слегка улыбаясь. — Спасибо. Минджи делает шаг в сторону лифта, а Юхён не может заставить себя двинуться с места. Минджи ещё раз улыбается контролёру, дёргает Юхён за рукав ветровки и тянет на себя. Та едва не спотыкается, всё ещё ошарашенная. Она чувствует тепло от ладони Минджи, которая уверенно, но не слишком крепко сжимает её запястье, и Юхён становится до ужаса неловко. Какое-то горячее, но инородное чувство появляется в животе, заполняя её с ног до головы. У неё почти подкашиваются ноги. Они проходят дальше, и Минджи почему-то не заговаривает с ней вновь и не спрашивает ничего. Юхён чувствует себя на грани того, чтобы просто спрятаться где-нибудь. Свернуть, например, в обратную сторону на одном из поворотов лестницы. Или задержаться у какой-нибудь картины слишком долго. Или сказать Минджи, что ей нужно в уборную, а потом случайно не вернуться обратно. Что угодно, что спасёт её от смеси страха и стыда, которые отпечатались цветным пятном на голове, постоянно меняющим свой оттенок. (Но она не может сбежать. Просто чувствует, что не может, хотя не понимает, почему. Они не знакомы и ничего не должны. Но у Юхён такое чувство, как будто да. Наверное, всё дело в чёртовых книгах и книжном магазине, с которым Минджи связана напрямую. Она не знает.) Минджи отпускает её руку только тогда, когда они заходят внутрь лифта. Двери закрываются. Вокруг нет никого, кроме Минджи. Кроме Минджи, которая стоит слева от неё и в нетерпении переминается с ноги на ногу. Юхён не будет на неё смотреть. (Она совершенно точно не будет пялиться на то, как её светлые вьющиеся волосы покрывают такой же светлый свитер; какой уютной и почему-то родной она выглядит, пока стоит вот так буквально в метре от неё и смотрит на то, как один этаж сменяет другой. И ей совершенно точно не захочется взять Минджи за руку снова.) Юхён чувствует себя зажатой обстоятельствами со всех сторон, и когда они в конце концов выходят на самом верхнем этаже, она не знает, стало ей легче или нет. — С чего мы начнём? — спрашивает Минджи у неё, а Юхён чувствует, что ей уже не с чего начинать — она вот-вот закончится. — Или мы просто пойдём наугад? — Пойдём наугад… Они сворачивают влево, и Юхён поправляет шапку на своей голове. Она чувствует на себе недоумевающие взгляды посетителей и ещё более озабоченные взгляды работников музея. Но к ней никто не подходит, и Минджи продолжает уверенно шагать впереди неё, так что она заставляет себя расслабиться. — Я просто очень хочу посмотреть на Кандинского, — оборачивается на неё Минджи с лёгкой, милой улыбкой, когда они заходят на первую полосу коридора. — И на Ван Гога. Очень хочу посмотреть на Ван Гога. А ты? — Я… Дега. Здесь есть импрессионисты. — А про Кандинского ты мне расскажешь? — интересуется Минджи, и глаза её светятся, как у ребенка. О Боже, за что ей это всё. — Мы же выйдем к нему, если просто пойдём по спирали вниз? — Р-расскажу, — едва выдавливает из себя Юхён, не в силах смотреть на неё. Господи, человек просто не может быть таким чертовски милым. Волосы Минджи слегка вьются на кончиках, и у Юхён появляется практически невыносимая потребность просунуть палец в кудряшку. — Выйдем. Она всё ещё не понимает, что вообще здесь делает, но жгучее желание (наконец) увидеть любимые работы и продолжать смотреть на Минджи берёт над ней верх, заставляя делать шаг навстречу неизвестности снова и снова. Когда-нибудь она обязательно нормально спросит у неё, почему Минджи вообще привязалась к ней. (Она знает, что не спросит, потому что прекрасно понимает, по какой конкретной причине это произошло. Шапка почему-то неприятно сжимает голову.) — Я готова пропустить всё это и спуститься сразу туда, куда нужно, — продолжает бормотать Минджи, и Юхён уже не понимает, к ней обращаются или же нет. — Как думаешь, эти скульптуры не обидятся на меня, если я предпочту гипсу живопись? — Это не гипс, — вставляет свое Юхён, глядя на экспонаты. Там стоят какие-то два человека, чьи пропорции безбожно растянуты, но выглядит это всё равно красиво. — Это крашеная бронза. — Вау, — Минджи раскрывает рот в удивлении, пока тычется носом в ограждение, чтобы разглядеть получше. Юхён почему-то смотрит только на то, как её горячее дыхание скапливается на стекле туманным конденсатом. — Ты реально всё знаешь. Вау. Юхён почему-то становится неловко, и она совсем (совсем чуть-чуть) смущена. Она готова поспорить, что видит в мутном отражении защитного стела на картинах прядки розовых волос, которые случайно выбились из-под шапки. — Нет, — отвечает она, опуская голову. — Я просто прочитала. — Где? — Вон, сбоку написано, — отвечает Юхён, чувствуя внутри жгучую потребность объяснить Минджи всё на свете. — Альберто Джакометти. Я только одну скульптуру у него хорошо знаю, — неуверенно уточнила она, но Минджи уже обернулась на неё и выглядела слишком заинтересованной, чтобы не продолжить: — «Шагающий человек». Её здесь нет, она в Европе. — Я хочу посмотреть. — Набери в интернете. Там видно, что она не из гипса. У неё есть оттенок. И тут взгляд Минджи… Меняется. Она уже не выглядит, как маленькая заинтересованная девочка, которая горячо увлекается искусством, но знает слишком мало. Юхён хмурится, стоит ей заметить это — Минджи смотрит на неё так, словно ей стало очень-очень некомфортно. — Я потом посмотрю, — тихонько говорит она спустя пару секунд раздумий. — Дома. — Хорошо… — так же вкрадчиво отвечает Юхён, не в состоянии понять, что она сделала не так. Они проходят дальше. Картина сменяется картиной, и Юхён старается не торопиться, но при этом ей тоже до жути хочется дойти до того, что её интересует. Но Минджи, несмотря на аналогичные желания, всё равно останавливается чуть ли не у каждого экспоната и долго-долго рассматривает их. Юхён интересно, о чём она думает, глядя на эти работы — музей Гуггенхайма славится своим современным искусством, которое понять намного сложнее из-за отсутствия в работе конкретики предметного мира. — А ты в каком стиле пишешь? — Ну… — задумывается Юхён, когда они спускаются на очередной уровень спирали. — Я… символист? Если меня вообще можно так назвать. — А чем оно отличается? — От чего? — Да вот от этого, например. Юхён оборачивается — прямо перед её носом висело внушительное полотно, разбитое на множество геометрических фигур, каждая из которых выделялась своим индивидуальным оттенком. Желтый наваливался на чёрный, а тот в свою очередь тут же перекрывал розовый, и так далее. Юхён посмотрела на картину и поняла, что чувствует себя сейчас точно так же — немыслимая, забитая различными эмоциями до беспамятства. — Попробуй представить что-то среднее между Ван Гогом и Кандинским. — Это ты делаешь? — Э-это… О Боже. Стоит им выйти за перегородку, как у Юхён тут же подкашиваются ноги от увиденного. На глаза наваливаются подступающие слёзы. Она всем своим существом ощущает, что вот-вот расплачется, как ребёнок. Прямо перед её глазами она. — О Боже, — как в бреду продолжает повторять Юхён. — О Господи. Боже. Боже мой. Ещё мгновение, и она опустилась бы на колени перед этим великолепием, если бы не Минджи, так не вовремя (или вовремя) подошедшая и вставшая рядом. — Ты это искала? — спрашивает она, пока обходит едва контролирующую себя Юхён и приближается к картине. — «Композиция VIII». Я почему-то думала, что она меньше… Но Юхён уже не слышит её. Эмоции захлестывают её с ног до головы, и она впервые в жизни задумывается над тем, а стоило ли её затворничество того, чтобы жить и никогда не увидеть этого? У неё ощущение, что её волосы уже перебрали все цвета радуги. — Мне нравится, — говорит Минджи спустя пару минут. — Я, правда, ничего не понимаю. Ты можешь мне объяснить? — Н-нет, — еле выдавливает из себя Юхён, стараясь не расплакаться. — Господи, она восхитительна. Как же она прекрасна… Юхён не выдерживает и подходит ближе. Она буквально затылком чувствует, как Минджи стоит сзади и улыбается какой-то материнской улыбкой, пока смотрит на неё (откуда в её голове вообще такие обороты? Какая «материнская улыбка»? Они, чёрт возьми, едва знакомы). Она разглядывает работу, и даже сейчас — в жизни — она отчего-то выглядит так, словно написана акварелью, но это масло. Восхищение одной подмеченной деталью сменяется восхищением другой, и Юхён не знает, на чём остановить взгляд. Она смотрит на идеально ровные, прекрасные, тонкие линии бесконечных прямоугольников и треугольников; на мягкий желтый фон вокруг, на то, как всему этому придает движение и звучание темный круг восходящего солнца в левом верхнем углу, и… Она едва слышно шмыгает носом. — Никогда бы не подумала, что желание «прикоснуться к прекрасному» может быть настолько буквальным, — продолжает шептать Юхён, разглядывая картину практически в упор. — Мне нравится ритм, — комментирует Минджи откуда-то позади. — Цвет, — утверждает Юхён, оборачиваясь на неё. — Ты посмотри на цвет. Гармония. Абсолютная цветовая гармония. О Боже. Выражение лица Минджи меняется. Снова. Это уже второй раз, когда Юхён говорит что-то не то. Она искренне удивляется, что вообще какой момент успела забыть тот факт, что сама их прогулка до жути странная и вызывает много вопросов. Сейчас она озадачена лишь тем, что Минджи смотрит на неё с лёгкой грустью во взгляде, но всё равно продолжает тихонько улыбаться. — Да… Цвет… Цвет тоже, — поджимает она губы и опускает взгляд. — Я пойду до Ван Гога, хорошо? — А он далеко? Я просто хотела бы ещё побыть здесь… — Юхён буквально чувствует напряжение, витающее в воздухе, и не может понять, откуда оно вообще взялось — ощупывает шапку и делает вывод, что она всё ещё на ней и прикрывает голову. — Я не знаю. Но если мы так и не пересечёмся, ты ведь знаешь язык жестов, да? — Да, — почему-то утвердительно отвечает Юхён, хотя ничего она не знает и говорила ей об этом уже несколько раз. — Хорошо. Когда Минджи уходит, Юхён становится… Она уже будто бы не испытывает никакого восторга ни от прогулки, ни от Кандинского, ни от своей собственной жизни. «Всё Начинается С Точки», — твердит ей мозг, и она оборачивается на картину ещё раз. И в какой момент простая точка стала произведением — она не знает. Как не знает и то, как простая случайность стала (приятным) знакомством. Юхён не встречает Минджи нигде, пока постепенно спускается по спирали, рассматривая экспонат за экспонатом. В какой-то момент у неё появляется чувство, что Минджи рядом с ней не было вовсе. (Словно Минджи — плод её больного воображения. Юхён становится очень неуютно, стоит этой мысли промелькнуть в голове.) Она находит её только в самом низу, сидящую на диванчике, уже одетую в свое кремовое пальто и нацепившую кепку на голову. Сердечко всё ещё там. Только вот Юхён всё никак не может понять, почему оно уже не выглядит таким симпатичным, как раньше. Возможно, всё дело в дожде, который разыгрался на улице. А возможно и нет.***
— Тебя ничего не смущает? — А что-то должно? — Но я, как бы… — В шапке? — Да. И мы дома. — Меня больше смущает тот факт, что мы у тебя дома. — Да, но дождь… И этот день. Я подумала, что с моей стороны было бы правильно отблагодарить тебя за билеты. Или за день. Или что-то вроде того. Я не умею общаться с людьми, — бурчит Юхён последнее себе под нос. Чайник на плите закипает чертовски медленно. Юхён стучит пальцами по столешнице, не зная, куда деть себя и чем ещё заняться. Печенье уже стоит на столе. Ложки и кружки тоже. Всё готово. Минджи в её квартире (почему Минджи в её квартире). Только чёртов чайник не готов. И Юхён не готова. (Почему Минджи в её квартире.) — Я тоже не умею общаться с людьми, — отвечает ей Минджи спустя пару минут молчания, пока бродит туда-сюда по небольшой гостиной и рассматривает обстановку вокруг. — Н-нет, — спорит с ней Юхён, пока глупо пялится на чайник. Он никогда не закипит, ей-Богу. — Ты умеешь. — Нет, — уверенно отвечает Минджи, оборачиваясь и глядя на неё через всё помещение. — Ты принесла мне книги. И оставила свой номер телефона. И позвала на… На что? — Ну да, — соглашается Минджи в конце концов, наклоняясь к висящей на стене палитре. — Именно поэтому я всё это и сделала. Юхён стоит на кухне и смотрит на неё. Минджи оглядывается по сторонам, рассматривая квартиру, а потом тянется своим ужасно длинным (и красивым, Боже) пальцем… к краске. Юхён кричит ей за мгновение до катастрофы: — Минджи, н-не над… — Это масло? Масло ведь, да? — спрашивает она, пока поднимает измазанный в ультрамарине палец и растирает краску по ладони. Потом её рука медленно, но верно опускается вниз. Ещё ниже. Совсем-совсем низко. Пока не задевает свитер. Пока на свитере не остаётся синее пятно. И пока красное пятно не появляется у Юхён на волосах. — Д-да, это масло, — еле выдавливает она из себя, глядя на то, как Минджи слегка приподнимает свитер, разглядывая испачканное место. Юхён не может заставить себя перестать смотреть на её открывшиеся ноги. (Ноги. Почему они такие красивые и плавные, Господи. Почему Юхён так нравится это.) — И оно не отстирывается… Минджи поднимает на неё свой испуганный взгляд. Она выглядит такой по-детски ошарашенной сейчас, что это всё-таки отвлекает Юхён от созерцания её бёдер. — Не… отстирывается? — боязливо тянет она, продолжая держать в руках край уже не особо белого свитера. — Совсем?.. — Не совсем… — так же тихо отвечает Юхён и слышит, как чайник позади неё начал закипать. (Вот как не надо, так сразу. Она уже знает, чем всё это закончится, а потому краснеет пуще прежнего, уже абсолютно уверенная в том, что розовые сейчас не только волосы.) — Если не застирать его сразу, то оно высохнет и окончательно испортит твою одежду. — И… — растерянно вопрошает Минджи, смущённо глядя на неё. — Что ты предлагаешь? — Ну, эм… — отвечает Юхён, и пар от чайника по ощущениям уже обжигает ей спину. Она оборачивается к плите всего на мгновение, прежде чем вновь посмотреть на Минджи и еле выдавить из себя: — Раздевайся?..***
(Юхён почему-то вспомнила об этом сейчас, хотя не до конца понимала, почему. Это навеяло ей воспоминания о происшествии несколькими неделями ранее. Юхён уже много лет прикрывала волосы до этого момента. Как всё это началось.) То утро было не то чтобы выдающимся, но Юхён почему-то сразу почувствовала, что что-то надвигается, стоило ей открыть глаза и подняться с кровати. Она была уверена, что в квартире жутко душно и пахнет растворителем, но запаха она совершенно не чувствовала. Накануне она легла спать довольно поздно, потому что дочитывала книгу, и сейчас её глаза болели от усталости, а всё тело жаждало вновь принять горизонтальное положение. Но Юхён позавтракала и заставила себя выйти в магазин. Было дождливо, но не так, как бывает, когда пасмурная погода застилает дни на много-много недель вперед, нет; это было дождливое утро привычно солнечной недели, поэтому отдавалось в голове неким облегчением и отдушиной. Обещали похолодание, но Юхён не очень-то придавала этому значение, так как сидела в своей квартире сутки напролет. Она перебежала дорогу, боязливо озираясь по сторонам, и проникла внутрь магазина. И ничего не предвещало беды, пока к ней не вышла… Эта девушка. Она появилась из-за прилавка и, словно крошечный пушистый котёнок, глянула на Юхён своими маленькими любопытными глазами. Юхён почувствовала, как от этого детского, но не то чтобы наивного взгляда по всему её телу пробежали мурашки. В голове тут же сигнализировало внушительное слово «опасность», но она взяла себя в руки и подошла к кассе, аккуратно укладывая выбранные книги на стол. — Вам нужно что-нибудь, чтобы укрыть книги от дождя? — спросила её эта девушка, и Юхён едва заставила себя посмотреть ей в глаза. — Н-нет, спасибо, — ответила она, чувствуя, как волна смущения и волнения поднимается откуда-то снизу и грозится вот-вот захватить её голову. Пришлось незаметно ущипнуть себя за запястье, чтобы хоть немного отвлечься. Это практически не помогло. — Я живу рядом. — О, — протянула эта девушка, пока брала в руки книги. — Вы из дома напротив? — Да. — О, — снова раскрыла она рот, задумавшись. Юхён решила, что лучшим способом как можно быстрее уйти и не спалиться будет простое согласие со всем на свете. — Вы сегодня очень хорошо выглядите. «Что», — пронеслось в голове громогласное. — Вам очень идёт, — повторила эта девушка. — Хотя, ходить без шапки в такую погоду не стоит, мне кажется. Вы можете простудиться. Она просто улыбнулась ей самой искренней улыбкой, а Юхён уже практически сошла с ума. И её волосы не заставили себя ждать. Она едва заставила себя достать телефон, максимум усилий прилагая к тому, чтобы её руки не дрожали (они дрожали, они так безбожно дрожали, что она чуть не уронила смартфон на пол). Большой палец ткнул на крохотную иконку «Камера». Всё её существо сжалось в предвкушении и ужасе. Это произошло. Её волосы покраснели. Её едва ли чистые, растрёпанные ото сна волосы были сейчас настолько красными, что у Юхён было чувство, как будто вокруг её головы образовался розовый нимб («Рефлекс, — подсказал ей мозг. — Я вижу чёртов рефлекс в воздухе»). Она перевела свой полный ужаса взгляд на девушку за прилавком. Девушка за прилавком посмотрела на неё и снова улыбнулась, протягивая книги. Девушка-за-прилавком продолжала улыбаться даже тогда, когда у Юхён появилось ощущение, словно её волосы горят и обжигают кожу головы. Юхён должна была догадаться. (Она поняла это уже совсем-совсем потом.) Девушка за прилавком — сумасшедшая. Или откровенно слепая. (Как выяснилось позже — Минджи не была слепой. Вообще нет. Слепой была Юхён.)***
Юхён не ходила в книжный магазин уже месяц. И она была не очень-то раздосадована по этому поводу. Да, она немного скучала по дедушке, который продавал ей книги; совсем немного по тому, как перебегала дорогу в неположенном для этого месте, потому что идти до пешеходного перехода довольно далеко; даже по колокольчикам у входной двери она скучала, но тоже не особо сильно. Но зато теперь Юхён выходила из дома не только за книгами, а те приходили к ней сами. Минджи таскала ей всё, что попадалось под руку, практически каждый день, и Юхён еле успевала всё это читать, потому что Минджи оказалась совершенно неугомонной во всём, что касается литературы. Юхён даже забросила свою работу, потому что ей на самом деле было некогда. (Порой у неё возникало чувство, что Минджи старалась сделать всё возможное, чтобы напомнить ей о её необычайной занятости в семь утра в первый день их случайного знакомства. И сейчас Юхён была действительно чертовски занята даже в семь чертовых утра.) После того, как Минджи ненароком измазалась в масле и застирывала свой светлый свитер прямо у Юхён дома (и Юхён очень, очень старалась не думать о том, что сейчас в её туалете стоит, возможно, полуголая девушка; она не думала об этом ни секунды; совсем), их разговоры приобрели совершенно другой оттенок. Всё изменилось, когда Минджи позвала её в кафе, а потом ещё раз и ещё, а потом они пошли гулять по парку и кормили уток, как в каком-то сопливом сериале. Юхён не любила сопливые сериалы. (Всё, что она любила — сопливые мелодрамы.) В парке было несколько прохладно, но светило яркое весеннее солнце, и Юхён была дико довольна этим фактом. На деревьях уже начинали появляться первые крошечные листочки, и воздух буквально был пропитан свежестью. Она куталась в свою тонкую ветровку, жалея, однако, что не взяла с собой шарф. Минджи шла впереди неё с огромной буханкой хлеба в руках, и у неё шарф на шее, в отличие от Юхён, был. (И этот факт сводил её с ума. Минджи в своем привычном — и когда оно успело таким стать? — кремовом пальто, в этом темно-коричневом, теплом шарфе и с распущенными светлыми волосами… Это было почти что выше её сил.) Юхён чувствовала себя до ужаса неуклюжей и маленькой, пока топала за ней по пятам, как ребёнок. Она знала, что шла бы точно след в след, если бы на земле всё ещё лежал снег. Её джинсы были настолько широкими, что шаркали друг о друга каждый раз, стоило ей сделать новый шаг. — Я сюда прихожу иногда, — заговорила с ней Минджи, оборачиваясь и улыбаясь. — Люблю уток. Юхён чуть поежилась от ветерка, который неожиданно завернул из-за деревьев и ударил ей в затылок холодной струей. Она поправила серую шапку на своей голове. — Ты уверена, что им можно хлеб? — спросила Юхён, пытаясь занять свой рот и мозг хоть чем-то, что не связано с Минджи напрямую. — Честно говоря, нет, — призналась Минджи. — Но мы же совсем немножко, правда? Юхён согласно кивнула. Ей вдруг остро захотелось пошутить о том, куда они тогда денут весь оставшийся хлеб, если «совсем немножко», но она не стала ничего говорить. (В голове откуда-то взялась до ужаса смущающая картинка того, как они с Минджи стоят около пруда, опираясь на черные перила, и та кормит её хлебом с рук.) Юхён смахнула с себя эти мысли так быстро, как могла, и надеялась, что не покраснела. Везде, где только можно. Боже, почему она так быстро привязалась к ней. Это только потому, что Минджи — буквально единственный человек, с кем она проводит время? Не только же потому, что она вся из себя такая милая, и хорошая, и заботится о ней, и всё вот это… Точно нет. Юхён всё ещё не понимала, почему они вообще общаются, и почему Минджи (до сих пор!) не задала ей тот-самый-злосчастный-вопрос про её волосы. В парке практически никого не было, когда они подошли к пруду. Юхён впервые вышла из дома в такую рань, и солнце каким-то образом уже успело разойтись до такой степени, что слепило её своим отражением каждую секунду, что она смотрела на воду. Уток нигде не было видно, и Юхён заметила, как Минджи слегка поджала губы (Боже, последнее, чего бы сейчас хотела сама Юхён — это чтобы она расстраивалась). — Уток нигде нет, — грустно вздохнула Минджи, сжимая в своих пальцах батон. — Может, они скоро появятся? — попыталась что-то сделать с положением Юхён и оперлась на перила, глядя вниз. Уток действительно нигде не было видно. Она посмотрела на Минджи. — Наверняка они уже запомнили тебя. Скоро прибегут. — Прибегут? — усмехнулась Минджи, тоже опираясь на перила и глядя вниз. — Смешная ты, Юхён. Юхён покраснела. Она сказала себе, что должна была обидеться на такое выражение, но смущение отчего-то оказалось сильнее. — Ну, ты же их мама-утка или вроде того… Она выпалила это, даже не успев толком подумать. Юхён едва сдержалась от того, чтобы ударить себя по лицу. Боже. Но Минджи в ответ на это лишь звонко рассмеялась: — Мама-утка я скорее для тебя, Юхён, — сказала она, глядя на неё чуть снизу вверх и улыбаясь одними глазами. — Может, мне стоит покормить тебя вместо них? Юхён вспыхнула. Она готова была провалиться под землю и едва подавила в себе невыносимое желание поспешно ответить да, пожалуйста. Вместо этого она фыркнула и отвернулась, впиваясь взглядом в водную гладь где-то внизу. (Смотреть на то, как мягко Минджи улыбалась, было выше её сил. И эта чертова родинка у неё на губе. Боже, из-за неё Юхён не могла контролировать свои мысли и постоянно скатывалась в какую-то тьму в духе «интересно, эти губы на ощупь такие же мягкие, как на вид?».) Минджи вдруг отпрыгнула от ограждения и подошла к ней. Юхён непроизвольно вжалась в перила, пытаясь подавить в себе желание развернуться к ней лицом. Ей до чертиков хотелось и не хотелось этого сделать одновременно. Она готова была поклясться, что если вдруг развернется и позволит Минджи — ментально, слава Богу просто ментально — вжимать её в перила за спиной, следующим её действием будет «прыгнуть в воду позади в надежде сбавить жар, ударивший в голову». Юхён буквально чувствовала, как Минджи смотрит на неё откуда-то со спины. — Тебя всё-таки стоит покормить. — Чт… — Ты такая худая, Юхён. Она подпрыгнула на месте и развернулась к ней лицом прежде, чем успела подумать. — Стоишь там и рассматриваешь меня? Она пыталась звучать уверенно, но едва не запнулась на последнем слове. Минджи усмехнулась и оторвала от батона крупный кусочек, запихивая его себе в рот. Юхён еле подавила в себе желание оттянуть её за щеки, когда увидела, какими большими они стали из-за еды. — Ну да, — пробубнила Минджи, пока жевала хлеб. — Уток всё равно нет. Чем мне ещё заниматься? Юхён была готова поспорить, что цвет её волос сейчас — вермильон, кровь дракона. Она искренне надеялась, что волосы ниоткуда не торчат и всё под контролем. И она была уверена в этом, пока Минджи не подошла к ней почти вплотную и не заправила выбившуюся прядь за ухо, подсовывая под шапку. Она засунула батон себе под локоть и натянула её шапку почти что до самой шеи. — Ты вся дрожишь, — сказала она, пока стояла к ней настолько безбожно близко, что Юхён было плевать, какого там цвета её волосы сейчас. — Холодно, что ли? Юхён бы сказала, почему она дрожит, но если она вдруг сделает это — не дай Боже — ей точно придется утопиться в пруду. Минджи сунула ей батон, и Юхён практически на автомате схватила его и впилась в мягкий хлеб своими ладонями. Минджи принялась снимать шарф со своей шеи и намотала его на Юхён прежде, чем та успела понять, что происходит, и возмутиться. — Так-то лучше, — сказала она, довольно улыбаясь. Юхён не могла выдавить из себя и слова. Такой сладкий запах вдруг ударил ей в голову, что она потеряла всяческую способность мыслить. (Боже, этот чертов шарф пахнет Минджи. Пахнет так чертовски хорошо. У Юхён едет крыша.) Минджи продолжала стоять около неё, и у Юхён откуда-то появилось дикое желание проверить свою теорию про губы и родинку на практике. И прежде, чем она бы окончательно сошла с ума и сделала это, Минджи вдруг подпрыгнула на месте и вскрикнула ей почти что в лицо: — Утки! (Они кормили чертовых уток до тех пор, пока солнце не начало заходить на посадку. И Юхён за всё время ни разу не попыталась вернуть Минджи её шарф. До такой степени не пыталась, что ночью — когда они уже разошлись — почему-то лежала с ним в обнимку на своей кровати и долго-долго думала о том, что она, черт возьми, делает со своей жизнью.)***
— Ты собираешься это дописывать? — Если ты перестанешь отвлекать меня литературой, то да. Они сидят сейчас за столом на кухне, и это уже успело стать настолько обыденным, что Юхён удивлялась сама себе каждый раз и первое время чувствовала, что что-то не так, стоило Минджи покинуть её квартиру. Но дни шли, а ничего не менялось. Они продолжали вместе гулять и посещать разные интересные места, как старые друзья, и Минджи уже до того органично вписывалась в её квартиру со своими вопросами о художественных материалах и вечными неудачами с красками, что Юхён звонила ей каждый раз, стоило окнам второго этажа книжного магазина напротив загореться желтым. — Я не отвлекаю тебя литературой, — возмущается Минджи, шумно отпивая чай. Её вьющиеся светлые волосы вот-вот вылезут из-за уха и выпадут в кружку. — Я едва успеваю всё это читать. Мой мозг уже состоит из букв. — Так не читай всё сразу, — противится та. — Я ведь не заставляю тебя. — Да, а как по-твоему это должно выглядеть? — вскидывает брови Юхён, поправляя шапку. Она всё ещё ходит в шапке. Разумеется, она всё ещё шапке. Иначе и быть не может. — Я не плачу за книги и хочу, чтобы ты поскорее вернула их назад. В моем случае, единственный способ отделаться от тебя — это согласиться и выполнить все требования. Это я уже успела понять. — Зато я всё никак не могу понять, почему каждый раз, когда я прихожу к тебе домой, ты сидишь в шапке. Лето вот-вот настанет. — Должна же я как-то соответствовать образу типичного художника. — Типичные художники не носят такие шапки, — аргументирует Минджи, откидываясь на спинку стула и складывая руки на груди. — Ты должна купить себе типичную шапку художника, чтобы попытаться отвязаться от меня в этом вопросе. — Тогда тебе следует в следующий раз включить в список необходимых для посещения мест какой-нибудь торговый центр. — Я именно так и сделаю, — отвечает Минджи, и Юхён всего на мгновение улавливает в её взгляде что-то, что заставляет весь её организм приготовиться защищаться. — Только сначала я сделаю это. И тут Минджи перегибается через весь стол, и… Хватает Юхён за шапку. Минджи хватает Юхён за шапку и стягивает ту с её головы. — Ну вот, — тянет она устало, когда присаживается обратно на своё место и чуть мнёт в руках мягкий предмет. — Произошло что-то катастрофичное? Ужасное? Никто вроде не умер. Юхён. Юхён умерла. Минджи сняла с неё шапку. — И парикмахерскую я тоже включу в список необходимых для посещения мест, — хмыкает Минджи, пока смотрит на неё. Юхён не чувствует своего лица. Она вообще не чувствует себя, как человека. — Что с твоими волосами? — Именно э-это… — Что? — Именно э-это я и пыталась с-спрятать, — едва вытягивает она из себя, понимая, что волосы её сейчас поменяли свой цвет миллион раз — начиная от красного и заканчивая совсем-совсем чёрным. — М-мои волосы… Они… — Сухие и не расчёсанные, — перебивает её Минджи, притягивая к себе кружку. — Со всеми бывает. «Со всеми быв… Что, — гулким эхом отдаётся в голове Юхён. — Со всеми что». — Т-ты… — начинает она мямлить, чувствуя, каким высоким и испуганным стал её голос. Она оборачивается в сторону, чтобы поймать взглядом зеркало в коридоре. Её волосы чертовски белые. Они настолько белые, что это режет глаза. Стоит ей подумать об этом, как от корней поднимается розовая волна, которая постепенно захватывает всю голову. Как только она замечает и это, волосы снова становятся белыми в мгновение ока. — Т-ты видишь это? — Вижу что? — удивляется Минджи, хмурясь. Юхён шумно и тяжело сглатывает и вновь смотрит в сторону зеркала. — Т-ты серьёзно не видишь это? — Не вижу что? — уже более недоверчиво тянет Минджи, чуть опуская голову и будто бы разглядывая её снизу. Юхён припечатывает к спинке стула. Она смотрит на Минджи ошарашенным, не верящим взглядом, и холодный страх забирается ей под кожу, потому что это просто невозможно не заметить. Это абсолютно нереально. В голову закрадываются абсурдные, но не утешительные предположения (чуть позже Юхён поймёт, что это был довольно-таки логичный вывод, учитывая все факты её жизни, начиная от аномалии и заканчивая тем, что она, чёрт возьми, практически не выходит из дома). — Ты… здесь? — Что? — Ты… — она сглатывает и чувствует, как её коленки дрожат под столом. — Ты реальная? Рука Минджи, которой она держит кружку с чаем, замирает в считанных сантиметрах от её рта. Она смотрит на Юхён своими выразительными глазами ещё несколько секунд, которые кажутся настоящей вечностью, прежде чем медленно опускает кружку на стол и складывает руки в замок. — Я уж думала, ты никогда не догадаешься.***
Честно? Юхён никогда в жизни не пила так отчаянно, как последние два часа. — Так ты существуешь или нет. — Да, — отвечает ей Минджи, закатив глаза. Она чуть опрокинулась назад и уперлась руками в пол позади себя. — Я просто пошутила. — Я не верю тебе, — бурчит Юхён, делая два крупных глотка из стакана, тут же морщась. («Никогда в жизни больше не буду разбавлять виски чаем, — ворчит она сама на себя в голове. — И общаться с людьми тоже».) — Окей, что я должна сделать, чтобы ты перестала сходить с ума? — устало тянет Минджи, пока стучит пальцами по полу. — Так я схожу с ума или нет? — Ещё немного, и даже я начну думать, что да, — комментирует она. Юхён настолько сильно пытается въехать в происходящее и при этом не завалиться на бок от усталости и опьянения, что с поразительным успехом игнорирует то, как широко расставлены ноги Минджи, пока она сидит так. — Давай по порядку. — Давай. — Давай с самого начала, — повторяет Юхён, глядя Минджи в глаза. — Ты реальный человек. — Да. — Ты не плод моего воображения. — Разве это не один и тот же вывод? — Тихо, — перебивает её Юхён. Она чувствует себя совсем глупой. — Не сбивай меня с мысли. — Хорошо. Юхён чувствует, что не выдерживает. Её мозг с каждой секундой соображает всё хуже, а сама она понимает всё меньше. Она обреченно вздыхает и заваливается на спину, прикрывая лицо руками. — И тебя совсем ничего не смущает? — Кроме того, что ты достала выпивку и начала жестко загоняться из-за чего-то, — задумчиво тянет Минджи, и Юхён готова поспорить, что она для эпичности приложила руку к подбородку (и в какой момент Юхён поняла, что она «могла бы поспорить» с чем-то, что касается Минджи, она не знает). — Нет, меня ничего не смущает. — И волосы мои тебя не смущают? — стоит ей сказать это, как она буквально видит, как прядка, упавшая на глаза, становится красной. — Что не так с твоими волосами? Юхён пыталась подтолкнуть её к выводу уже несколько часов, но Минджи либо издевалась над ней, либо действительно не понимала, что здесь не так. Как вообще это можно не понять, Юхён не имела никакого представления. Её волосы поменяли цвет уже тысячу раз с того момента, как Минджи стянула с неё шапку, и каким бы тусклым ни было освещение в помещении — это просто невозможно не заметить. Это можно не заметить, только если ты совсем не видишь, но Минджи, вроде как, видела достаточно хорошо. Юхён возвращается в сидячее положение, устраиваясь в позу лотоса. От резкого подъема голова снова кружится. Всё вокруг кружится, и она ловит себя на мысли, что ей пора перестать пить. — Подойди сюда. — Ты имеешь в виду «подползи»? — Как хочешь, — отвечает она. — Какое у тебя зрение? Минджи устало берёт стакан с алкоголем и ставит его ближе к Юхён, а потом упирается руками об пол и придвигается, собирая своими джинсами всю пыль с пола. — Нормальное у меня зрение. — И ты хочешь сказать, что ты не видишь этого? — Не вижу чего. Юхён не выдерживает и придвигается к ней ещё ближе — так, чтобы их согнутые коленки слегка соприкасались. Она отодвигает стакан в сторону и оттягивает прядку своих волос, чтобы она находилась прямо между их лицами. Её волосы сейчас привычного (привычного — понятие растяжимое в её случае) темно-коричневого оттенка, и Юхён почти злится от того, что контроль вернулся к ней так не вовремя. — Скажи что-нибудь. — Что ты хочешь? — Что-нибудь глупое или… — она вздыхает, продолжая пялиться на прядь. Взгляд Минджи становится всё более и более сомневающимся с каждой секундой. — Что-нибудь эдакое. — Дождь мокрый. — Я в курсе. — Ты просила сказать что-нибудь глупое. — Нет, — отвечает ей она. — Скажи что-нибудь… Что заставит мое настроение внезапно поменяться. — Хм… Юхён видит, как Минджи на самом деле задумалась — она нахмурила брови и чуть опустила голову вниз, изнутри покусывая щеку. Созерцания этого факта вполне хватило бы Юхён для того, чтобы смутиться, но волосы всё ещё были каштановыми. Минджи то открывает, то закрывает рот, раздумывая, прежде чем совершенно неожиданно поднять свой полный искренности взгляд и заявить: — Ты очень красивая. «Я очень красивая что». — Что. Юхён вспыхивает. Минджи сидит прямо напротив неё и смотрит так нежно и смущенно, что Юхён едва заставляет себя сбить желание отодвинуться подальше. Первые секунды она даже не замечает того, что её волосы стали красными, как кровь, потому что продолжает глупо пялиться на то, как Минджи тихо вздыхает и чуть-чуть улыбается ей. — В-вот, — едва выдавливает Юхён из себя. — В-вот о чём я… — Ты правда очень красивая. — П-посмотри на это… — И нравишься мне. Это… Юхён теряет дар речи. У неё такое чувство, как будто её сознание внезапно остановили, и стоп-кадр выдался так себе — она раскрывает рот, продолжая бессмысленно оттягивать всё более и более краснеющую прядку. — Уже давно нравишься, — продолжает Минджи, чуть вздыхая, и Юхён видит, как дрожат её губы, пока она пытается продолжать улыбаться. — Я бы хотела… Предложить тебе… Дальше Юхён просто не слышит. Её мозг блокирует поступающую информацию. Минджи продолжает съедать её своим прекрасным и добрым взглядом. И игнорировать то, что цвет её волос меняется каждую секунду, перебирая вообще все возможные и невозможные оттенки красного и розового. — Т-ты не видишь этого. — Чего?.. — Мои волосы… — едва сглатывает Юхён ком в горле, стараясь не смотреть Минджи в глаза, но у неё не получается. — Они красные. Минджи нервно смеется и выдыхает: — Хорошо. — Они были розовыми секунду назад. — Ладно, — соглашается она, улыбаясь уже более расслабленно, чем ранее. — Т-ты… Пожалуйста? Я не настаиваю, я просто… Я просто предлагаю, ты можешь отказаться, хотя, конечно, ты откажешься, ты меня почти не знаешь… — Минджи, — твёрдо заявляет Юхён, чувствуя, как у неё похолодели руки. — Прекрати. — Я не знаю, на что я надеялась, но я решила, что раз мне удалось познакомиться с тобой, то удастся и это… Она продолжала бормотать что-то себе под нос, периодически размахивая руками в разные стороны, пока Юхён не схватила её за ладонь и не прекратила эти душевные метания. — Они меняют цвет. Минджи ошарашенно смотрит на неё, и взгляд её мечется между их скрепленными ладонями и лицом Юхён. — В зависимости от эмоций, — вымученно добавляет Юхён, мысленно готовясь к катастрофе. — Они каштановые, когда я спокойна. Сейчас они то красные, то белые, потому что я смущена и до смерти напугана одновременно. Выражение лица Минджи меняется с катастрофической скоростью. Мгновение назад она была взволнована и увлечена, а сейчас её взгляд внезапно потух и стал каким-то грустным. У Юхён что-то защемило внутри, хотя она вообще была не в состоянии чувствовать что-то, кроме панического ужаса. Минджи чуть отодвинулась от неё и опустила взгляд. — Я… Я не вижу. — Я ничего не понимаю, — практически взмолилась Юхён, чувствуя себя на грани того, чтобы заплакать от отчаяния. — Тебя не смущает, что это как бы несколько не нормально? Минджи кладёт руки на свое лицо и вздыхает, протирая глаза. Она убирает ладони спустя секунду, чтобы посмотреть на Юхён. — Я не вижу, — повторяет она, пока глядит на неё тем же грустным взглядом, который Юхён уже видела в галерее. Но на этот раз, в отличие от предыдущего, Минджи улыбается как-то чересчур довольно. — К-как… Как это можно не… — Я не вижу цвета. Юхён подрывается с места, пошатываясь и запинаясь: — Подожди, я включу свет… Минджи усмехается, и улыбка её уже — не такая безобидная, как до этого. Юхён улавливает в ней какие-то вызывающие нотки, прежде чем отвернуться. — Юхён, перестань. Мне правда всё равно. Её рука замирает в считанных сантиметрах от выключателя, когда она оборачивается на сидящую на полу Минджи. — В смысле… Минджи поднимается с пола, и Юхён замечает то, как она слегка пошатывается. Она вдруг подходит к ней, улыбаясь своей самой теплейшей в мире улыбкой, и Юхён отчего-то чувствует себя самой глупой на свете. Минджи кладёт руку ей на плечо, и Юхён вздрагивает от этого жеста. Она буквально чувствует, как цвет её щёк слился с цветом волос, которые — она уверена — сейчас красные до жути. Минджи приближается к ней до невозможного близко и наматывает прядку на пальцы, пока тихонько проговаривает: — Я спрошу ещё раз. Что мне сделать, чтобы ты перестала сходить с ума? И Юхён бы ответила (О, Боже, Юхён много что могла ей ответить в тот момент. Например: поцелуй меня. Она в шоке распахивает глаза, стоит этой ужасной мысли всего на секунду промелькнуть в её голове.) — Я… Юхён мямлит, и язык чувствуется совершенно не родным, пока она пытается сформулировать хоть что-то мало-мальски приличное и связное в своей голове. Она смотрит на Минджи, в её прекрасные глаза, на то, как теплый свет отражается на её скулах, и вспоминает все-все яркие улыбки, что она дарила ей в галерее и потом; и даже те, что она дарила ей до того, как они познакомились. И Юхён сейчас — почему-то — готова поклясться, что утонула бы в её солнечных глазах, если бы взгляд её не упал на столь же солнечную улыбку. И тогда Юхён тонет на самом деле. Ужас и волнение смешиваются у неё в животе. Она абсолютно не контролирует себя, когда наклоняется и целует Минджи. Она проводит своими вымазанными в виски и чае губами по её, и Минджи, к её величайшему стыду — не отказывается от поцелуя. Она целует её в ответ и кладёт свои руки ей на щеки, чуть сжимая и притягивая к себе. Юхён сходит с ума, когда чувствует, как Минджи улыбается в поцелуй. Она абсолютно не понимает, что она делает и почему она, черт возьми, целуется с девушкой, которая видела её аномалию, которая — сто процентов — абсолютно ненормальная, у которой губы, взгляд, всё на свете — самое сладкое и приятное из всего, что Юхён видела и чувствовала в своей жизни. И когда Минджи отстраняется, до невозможного довольно улыбаясь, Юхён уже плевать на то, что пряди её красных волос каким-то образом прилипли к её губам. — У меня ахромотопсия, — говорит Минджи спустя минуту молчания. Спустя минуту молчания, когда Юхён пялится на её губы и на то, как её черт-возьми-красные-волосы-к-ним-прилипли. — Цветовая слепота. Юхён требуется целая вечность для того, чтобы вспомнить их разговор и распахнуть рот в каком-то немом то ли ужасе, то ли восторге. Минджи тянется рукой к своим губам и убирает оттуда пряди её волос, чуть наматывая их себе на пальцы. — Так что мне, в общем-то, без разницы, меняют твои волосы цвет или что. Так ты будешь моей девушкой или нет?***
Юхён, честно говоря, просто необходимы были эти пятнадцать минут истерики, чтобы осознать всё, что произошло. А затем… А затем она согласилась.