Все, наверное, хорошо

— Это же та тварь, что показывал мне Феликс. Очередько видит в чужих глазах крупицы страха. Мир разрушается прямо у них под ногами. МЧК разрушено. Теперь его больше никто не сможет собрать обратно. Это последняя жизнь. Павел хмурится. — Нам пизда? — Яна переглядывается с ним. —… Еще нет. Сжимает ладони в кулаки. Он — единственный выживший. И должен выполнять свою работу до конца. Здесь и костыли не нужны, чтобы дойти до разлома и заткнуть эту бездонную дыру. Последняя воля Феликса и всей организации сейчас сосредоточена в нем одном. И это безумно давит на плечи. Его небьющееся сердце судорожно колотится. Паша понимает, что пути обратно уже не будет. Но сработает ли? — Я попробую кое-что. — Достаёт из кармашка иглу, показывая девушке. — Здесь еще должен быть заряд. Он попробует. Лицо Яны моментально искажается, являя ее внутреннего демона. Балор кричит так, что Паша не сразу понимает, что тот от него хочет. — Ты идиот?! Ему хочется думать, что Балор просто не хочет, чтобы тот умирал. Не хочет, чтобы жертвовал собой ради этого блядского мира. Но, когда тот сам пытается пырнуть его, мозги у Очередько встают на место, и Павел уверенно бьет ногой по чужой челюсти, стараясь не думать, что за этой иллюзией стоит Яна. — Мир не сдохнет. А я могу. Тебе настолько похуй на меня?! На Яну?! Чем мне торговаться с ангелами, блять?! В чужом голосе — отчаяние. Паша хочет сказать, что негде будет торговаться, если эта тварь сейчас разрастается. Они просто подохнут все. Спасать будет некого. Бывший чекист просто хочет объяснить ему, что они еще смогут найти способ разделить их, не уничтожив при этом обоих, и не обязательно при этом жертвовать всем миром. Он хочет надеяться на лучшее. И он поговорил бы с Балором, как раньше, будь у них хоть немного времени и чуть более спокойная обстановка вокруг. Когда тот ударяет его ножом в спину, Паша понимает, что вряд ли они смогут хоть еще раз поговорить. Очередько больше не увидит Яну и ее хмурого выражения лица. Больше не будет спорить с Балором и пытаться избавиться от его компании. Он больше не поест пельменей вместе со всеми, не поговорит с Данилой о том, как тяжело жить в это время, не поможет Псу на даче. Вся его жизнь в мгновение обесценивается вместе с этим ударом, а Павел лишь продолжает идти вперёд, не замечая криков Балора где-то позади. Последние наручники закованы вокруг чужой худой лодыжки. Крик Морока больше похож на стон боли. На плече мужчины остаются капли чужой крови. Он все еще старается не думать о том, что с ними будет дальше. Будет ли это «дальше» вообще. Даже Яна жертвует чем-то, чтобы помочь ему. А Балор все еще не понимает, как это важно для всех них. Будто не он сам каждый раз доставал Пашу ради собственного удовольствия. Будто это не он каждый раз прятался у него за спиной, стоило демонам прижать их. И разве это не он целовал Очередько, чтобы, якобы, вернуть Яну обратно? Паша больше не оборачивается. Перед глазами проносится вся жизнь, как в дешёвом сопливом фильме. Очередько вспоминает себя еще ребенком: как ездил с роднёй на море, как ему подарили куколку, будущий амулет. Добрые глаза матери. Все те слова, чтобы он хотел сказать ей сейчас. Он заново проживает свое детство и юность. Армия вместо высшего образования, дешёвые сигареты и банка балтики с пацанами за гаражами. Снова получает по шее от старших. Чертов взрыв и подземка. МЧК и день сурка с постоянным перерождением. День, когда он перестал быть просто Пашей и стал очередным зомби. А потом организация развалилась, подобно совку. Все те поражения, победы, ситуации, за которые бы ему было стыдно раньше. Все то, что он не смог сказать близким ему людям и теперь жалел об этом. «Вы же мне как семья теперь» —вертелось на языке, когда они сидели всей командой, разделив небольшой диван и стараясь решить, что им сегодня посмотреть по тв. Пес что-то шаманил на фоне, стараясь настроить антенну. Данила только закончил с приготовлением еды, хотя ему сто раз предложили просто заказать пиццы. Яна скромно сидела рядом с ним, и Паша ощущал исходящее от нее тепло. Как в детстве. «Милые тапочки.» Паша корчит недовольную мину вместо этого, рукой отпихивая от себя Морока, чтобы тот так нагло не сувал голову ему на плечи. «Вы классные.» Поднимается с дивана, чтобы пойти перекурить, и Балор тянется за ним следом, будто медом ему намазано у него, Павла, в украинской башке. «Я люблю вас, ребята.» Снова ругается с ним, почти без причины. А потом они долго молчат и кошмар примирительно кладет щупальца ему на плечо. Паша чешет его по волосам и тихо вздыхает, понимая, что слишком привязался даже к нему. — Завязывай курить, Параша, пасет от тебя просто пиздец. Фе. — Так не лезь мне в рот и пахнуть не будет. Нашел, куда язык свой поганый совать. Сейчас все эти мелочные ссоры кажутся ему такими глупыми и наигранными. Со стороны. Если бы он мог, то поговорил бы с Балором так, без всей этой напускной ненависти и презрения друг к другу. У чекиста же есть, за кого умирать, как бы банально это не звучало. Теперь — по-настоящему. И только сейчас Паша понимает, как устало его тело от постоянных воскрешений. У него чужие ноги. Он просто ебаный кусок конструктора, который каждый собирает и разбирает так, как ему угодно. И теперь он наконец-то принесёт настоящую пользу. На глазах застывают слезы, но так и не скатываются по щекам. Тело сдаётся в лучах кровавого рассвета. Где-то на задворках освободившийся от оков Балор до боли закусывает губу, смотря на рассыпающееся перед глазами будущее. Москва горит. А ему почему так больно, и дело даже не в руке. — Урод… — так тихо, чтобы никто не услышал. Он бы хотел просто забыть чужой взгляд, и Пашу всего. Не вспоминать. Он может удалить его из воспоминаний Яны, чего Балор не делает. Пусть они делят эту пустоту в сердце пополам.