Герои все ещё здесь

Жизнь — странная штука. Она беспощадна, несправедлива и, в то же время, священна. Люди любят жизнь, любят жить, желают, чтобы она никогда не заканчивалась и по-детски игнорируют смерть. Когда человек проживает свою жизнь, становится старым, с сожалением или без, но он принимает смерть. В этом мире или в любом другом редко можно найти человека, что принял бы смерть без лишних мыслей, не думая о том, что если. По истине почти невозможно найти человека, который бы не сожалел о чем-то за всю свою жизнь, не важно, будь то глупое жаль, что я тогда был в жёлтой футболке или душераздирающее я должен был помириться с ней, с которыми уже ничего не поделаешь. Жизнь была дана людям, чтобы жить в конце концов. Нет инструкции по «жизни» и каждый живёт её так как считает нужным. Их конец — Смерть и её успокаивающие, в иные моменты, устрашающие объятия — на 90% является результатом их собственных действий, хороших-плохих выборов, упущенных-использованных шансов и образа невнятных-человеческих мыслей. Человек, что прожил яркую жизнь без сожалений должен быть благословен свыше. Айзава Шота не был, к сожалению, таким человеком. Он умер, и умер, как обычный человек. С сожалениями, со смирением, с печалью, со страхом. Он умер, думая о тысячах возможностей, о сотне невысказанных слов, о миллиардах неправильных выборов, о своей жалкой прожитой жизни. И все же, закрывая усталые красные глаза, он улыбался. Он улыбался, потому что, несмотря ни на что, эта жизнь была его собственной. Со всеми ошибками и успехами. Шота видел худшие времена, видел лучшие, сожалел о глупостях, гордился своими достижениями, радовался, печалился, злился, удивлялся, любил, ненавидел — он жил, и жил полной грудью. Шота мог сожалеть о многих вещах, но он бы соврал, если бы сказал, что без них его жизнь была бы полноценной. Человек учится на своих ошибках, он растет, сколько бы ему не было лет и Айзава Шота выучил множество уроков. Уроков, что он преподал своим ученикам и научил их лучшему, чем это. В конце своей жизни, Айзава Шота сожалел о многих вещах, однако, не мог заставить себя хотеть их исправить, по иронии судьбы. Жизнь — это жизнь, со всей болью и радостью, но самое главное, что перед тем, как умереть, он помог своим ученикам, направил их, и просто принес людям хоть немного пользы, будучи профессиональным героем. Так что, возможно, Шота не сожалел так сильно, как мог бы. Он умер, и умер, как человек, который взял от Жизни всё, что ему было нужно. …Но, похоже, Жизнь не забрала то, что ей было нужно от него. Что именно, он даже в новой жизни, так и не понял. Северус Снейп должен был жить, как человек, который любит зелья, любит тень, любит мать, любит Лили Эванс, ненавидит несправедливость, ненавидит свою неполноценность, ненавидит этот мир и людей в нем, и просто желает быть счастливым с единственной любимой женщиной, даже если та уже давным давно похоронена под землёй, человек, что отдал всё ради будущего. Это должна была бы его история. Правда, должна была. Но, так же, как и в случае с остальными любимыми историями Судьбы, ехидных звёзд, любопытной вселенной — и эта история подвержена развращению. Северус Снейп, тот, что жил свою жизнь и до собственного рождения, любезно открыл глаза в новом чуждом мире. Он плакал как и любой младенец, однако, оплакивал он лишь свою давно ушедшую жизнь. Айзава Шота никогда не был особо набожным, но вселенная не оставляет ему выбора, да? Эйлин Принц и Тобиас Снейп не знали, что их дитя, плод их угасшей любви, был мужчиной в теле младенца. Это звучит безумно даже для мира волшебников. Так что нет ничего удивительного в том, что они оба предпочли проигнорировать слишком осознанный и умный блеск его в глазах, который физически не мог принадлежать новорожденному. А Северус, новый, если бы мог, то бы громко и грязно воскликнул бы Какого хрена! и попытался бы задохнуться в тонком пледе. Жаль, что не мог. Но нельзя было не признать, что объятья новой матери, совсем чужой, совсем родной, были такими нежными и тёплыми, что он не мог не тянуться к ней, как мотылек к свету огня. Её любовь как изысканное вино, которое он употреблял раньше на мероприятиях, устраиваемых в основном Хизаши и когда-то Ширакумо. Так же легко опьяняли. И он провалился в сон, надеясь, что всё это тоже сон. Спойлер, нет, это оказалась жестокая реальность и несправедливая жизнь, которая не хочет давать ему заслуженных покой. А перерождение (что-то внутри него содрогается при этой мысли, какая-то его часть молится и умоляет существ на небе, которые смеются над ним, о чем-то о чем он не хочет молить. Его внутренний атеист задыхается в своем отрицании) со всеми воспоминаниями — ужасно унылый процесс. Пытаться понять язык «родителей», который вроде как английский, который Хизаши преподавал в Юэй и иногда самому Шоте, но Шота всегда пренебрегал этими уроками, не желая учить ничего кроме основного, а карма та ещё сука, было моральной болью. Пытаться не умереть от смущения во время… во время тех мерзких вещей, которые делают младенцы, и он имеет ввиду нечто более отвратное, чем сопли и плач, тоже больно. Жить заново впринципе очень и очень больно ударяет по психическому здоровью тяжёлой кувалдой, не забывая при этом уязвить и без того уязвленую гордость. Но Айзава мужчина прагматичный и рациональный. В любой ситуации всегда есть выход, хотя он и не уверен, что есть «выход» из конкретно этой ситуации. Но он предпочитал выжидать, впитывать информацию, а потом делать анализы того, кто, где и когда. Он бы выпил чего по крепче, если бы не был буквально младенцем. Шота быстро сделал вывод о том, что находится где-то в Великобритании, Англии. Это легко понять по очевидному акценту, знакомому интерьеру, совершенно чуждому образу жизни его «родителей». Там, где японцы придерживаются традиций и правил, англичане дотошны и свободны от старых обычаев, хотя и стараются их соблюдать. Это почти знакомо, Япония его воспоминаний подверглась влиянию Запада из-за чего не все традиции начали соблюдаться или в редких случаях немного менялись, модернизировались. А Айзава устал, действительно, но если Бог дал ему шанс на новую жизнь, то было бы кощунством его упустить, верно? И всё же, что есть перерождение неверующему? То же самое, что и для наивного — жестокая реальность. Её можно пытаться отрицать, лгать самому себе, игнорировать, но нельзя сказать, что она не реальна и тверда, как камень под сапогами. Реальность и мечты переплетаются между собой, но важно уметь распутывать этот клубок и видеть, что небо, а что земля. Отрицать можно долго, однако, это все равно что душить себя собственной глупостью. Айзава не наивный и уж точно не глупец, а потому ему придется смириться с этой реальностью так же как и он смирился со своей смертью. Но это не значит, что он благодарен. Серьезно, перерождение — это удар ниже пояса, Боги, Судьба, Вселенная! Он готов проклинать этот мир до конца своей второй жизни, потому какого хрена он не мог просто сдохнуть блять Он взглянул на «родителей», молодых, усталых, сломленных под гнетом жестокой реальности, и закрыл глаза. Эйлин убаюкивала его, тихо пела колыбель, целовала его тысячами поцелуев и улыбалась. Тобиас морщился. Он смотрел на них обоих, как на грязь, которую забыли убрать, и ворчал себе под нос оскорбления, что, несомненно, не ускользнуло от полусонного внимания Айзавы. Не успел я прожить и дня, как я уже чувствую приближающуюся мигрень… Эйлин проигнорировала своего мужа, обращаясь к своему ребенку. Она шептала истории о магии, волшебстве и Хогвартсе, прекрасно зная как её муж их ненавидит. Её дитя, наверняка, такое же волшебное, как и она, рано или поздно станет частью этих историй, о, в этом она не сомневалась. Знал ли об этом Северус? Нет, но этот сюрприз был одним из худших в его жизнях. Хотя, это история для будущего. Для другого раза. А пока, время идёт, что-то меняется, что-то безвозвратно уходит, а что-то приходит, мир двигается в своем ритмичном темпе, направляясь в неизвестную никому сторону. Вместе с его течением, тянутся и годы. Один за другим, как солнце сменяет луну. Годы не прошли быстро, они прошли так же как бы воспринял бы их взрослый человек. То есть долго, скучно, медленно и плюс ко всему новая правда, причинившая головную боль сильнее, чем факт перерождения. Потому что, что? Магия? Он слишком стар для этого дерьма. Даже если его телу только что исполнилось шесть лет. Сейчас жаркое лето. Деревья вокруг пышные и зелёные. День долгий, погода безмятежная. Шота лежал на траве. Он ушел из дома пару часов назад, обещав Эйлин, вернуться через три часа. – Привет, как тебя зовут? – Айзава услышал чей-то звонкий детский голос, такой приятный для слуха, такой невинный. Он лениво открыл глаза и увидел девочку, примерно его нынешнего возраста. На её лице улыбка. Её кожа поцелованна солнцем, видны небольшие ямочки на щеках, её глаза большие, наивные и радостные, настолько, что почти сияли изумрудным светом, а рыжие красивые волосы трепещут на ветру. – Я Лили Эванс! Он смотрел на неё, скептически, не удосужившись даже встать с зелёной травы. Но это не его вина, она сама потревожила его. И все равно он ответил: – Северус Снейп. Девочка в белом платье, что так похожа на какую-нибудь фею или принцессу, протянула ему свою руку. – Давай дружить! Шота, естественно, решил отказаться от столь глупого предложения. Дружба с кем-либо, тем более маленькой девочкой, едва ли поможет ему разобраться с хаотичностью тока времени и его медленно умирающим здравомыслием. – Нет. Лили нахмурилась и надула губы. – Почему? Айзава почти закатил глаза, но с титанической силой воли этого не сделал. – Я не хочу. Его чертовски раздражало слышать юность в своем голосе, как бы это не было свойственно его телу. – Но... но почему? Я что-то сделала? – Лили перестала хмурится. Её глаза слезились... Ох, боже. Вот почему ему нельзя доверять детей. Его сознание не кстати показало ему изображение маленькой Эри, сидящей у него на коленях, но эй, это было в другой жизни. Буквально. В этой жизни у него не было ни сил, ни желания нянчиться с детьми. Однако, Шота не простил бы себе оставить девочку плакать. – Нет, не поэтому... Я просто не хочу ни с кем общаться, понимаешь? Мне это не нужно. В этом нет твоей вины, правда. Лили вытерла глаза, её щеки покраснели. – Почему? Мама говорит, что это плохо. Никто не должен... ну, быть один. Одиноко – плохо! Эта блаженная наивность... Шота почти завидует. – Ну, такой уж я, – он сказал и лег обратно на траву. – Вернись к себе домой, поиграй с подружками или погладь своего кота. Без разницы. Айзава не услышал шагов. Черт. – Я... Я не хочу домой... И подружек у меня нету... И кота... тоже, – девочка сжимала подол платья, не нужно быть зрячим, чтобы это знать. – Сестра на меня злиться, а я... Я не знаю, что делать и с кем общаться... Она... Я... Это раздражает. Раздражает и то, что ему хотелось помочь. – Да, черт с тобой. Давай дружить, – он резко встал, напугав Лили из-за чего она издала визг. Её глаза загорелись надеждой, и ему стало невыносимо тесно в груди. – Правда? – Правда-правда... Лили, маленький солнечный ураган в детском теле, улыбнулась широко-широко, что у Шоты начали болеть щеки просто от вида. – Обещаешь, что мы всегда-всегда-всегда, навсегда будем дружить? Не давай обещаний, если не можешь их сдержать. Его сердце облилось кровью, грязной, старой и гнилой. Он вспомнил прошлое, вспомнил двух мальчишек и себя, что клялись всегда быть вместе. – Я... Постараюсь, – он отводит взгляд. Лили начала смеяться. – Какой ты смешной, Северус! Он ощетинился. – Нет. – Ага! Ты такой странный! Боже, во что он только что ввязался? – Лили! Лили! Иди домой, детка, мама испекла печенья! – слышится мужской голос где-то сзади. Северус обернулся и увидел высокого мужчину с ярко-рыжими волосами. У него мягкий голос, полный любви и доброты. Без сомнения, он тот, кто воспитал Лили. Её отец, неоспоримо. – Ты с кем-то подружилась? Он приблизился. С интересом рассмотрел Айзаву, его улыбка оставалась нежной. – Привет, малыш, как тебя зовут? Прежде чем он успевает ответить, Лили уже сделала все за него. – Это Северус, папа! Он мой друг! Она повернулась к нему. – Это папа, Северус! Мужчина слегка посмеялся. – Конечно, я папа. Но у Северуса наверняка тоже есть папа. – Ой! Тогда как он тебя называть будет? – Можешь звать меня Джаред. Друзья Лили – мои друзья, – и он протянул руку, смехотворно большую в сравнении с рукой Северуса сейчас. Как будто бы он всерьез знакомился с ребенком и воспринимал его как взрослого. Но, возможно, это была доброта этого человека, любовь к жизни, тепло или ещё что, что заставило Айзаву уважать этого человека, который смог сохранить свое сердце чистым. Бог, знает, что мало кто в состоянии это сделать, ни даже Айзава. Но, может быть, этому человеку просто повезло жить беззаботно. – Мистер Джаред, – Северус протянул и свою малюсенькую руку. Они пожали руки друг другу, как коллеги по работе. Со стороны это определенно выглядело нелепо. – Хочешь присоединиться? Уверен, тебе понравятся печенья моей жены! В его груди стало туго. Северус издал смешок. Он должен перестать рыть себе яму. – Нет, спасибо, сэр. Моя... моя мама наверняка уже разволновалась. – Ты уже уходишь? – Лили грустно спросила его. – ты обещал, что мы будем дружить всегда-всегда-всегда -всегда! Врунишка! Она отвернулась. Джаред нежно начал гладить её по голове. – Нет, солнышко, он прав. Его мама очень очень любит его и хочет, чтобы он пришел домой. Маму всегда надо слушать, верно, милая? – Ну, да... – Лили вдруг виновато взглянула на Северуса. Ох уж эти дети с их переменчивым настроением. – тогда... тогда... – Увидимся завтра, – Северус устало вздохнул. Если Джареда беспокоит слишком взрослое поведение шестилетнего мальчика, то он этого не показал. – Здесь же. Обещаю, что приду. Лили засияла, Святой Иисус, он будет жалеть об этом решении. – Ура! – Увидимся, Северус, – попрощался Джаред, подняв Лили на руки. Они начали уходить, но Лили все не переставала ему махать. – солнышко, нельзя обзывать своих друзей... И осторожно! Если ты упадешь, то что мама скажет?! Какая милая семья. Северус смутно припоминает свою собственную с их вечными ссорами и обидами. Дождавшись пока они уйдут, он вновь лег на траву. Дружба с Лили Эванс была... интересной. Девочка была энергичной, веселой и доброй. Она всегда громко выкрикивала его имя каждый раз, когда они встречались (прямо как Хизаши...). Вместе они играли во всякие глупые детские игры, в которые Северус всегда позорно проигрывал, и гуляли по городу, иногда по лесу. У Лили была спокойная, но строгая мать, Роза Эванс, которая часто ругала дочь за громкое поведение (не работает). Немного застенчивая старшая сестра, Петуния (у неё всегда были странные глаза, когда внимание переходило на Лили). Джаред оставался оптимистичным и дружелюбным. Они все часто звали его на ужин или прогулки, что всегда смущало Северуса. Эвансы были открыты и добры. – Ох, Северус, хочешь зайти на чай? Поверь мне, он самый лучший в городе! – Роза Эванс гордо кивнула сама себе. У неё были красивые длинные каштановые волосы и теплые карие глаза. Лили унаследовала её черты лица. Она погладила Петунию по голове. – Верно, милая? Петуния неопределенно что-то промычала. Роза Эванс посмеялась. – Не будь такой стеснительной! Кажется, как будто бы я вынуждаю тебя сказать, что мой чай вкусный, хотя на самом деле он ужасный! Петуния зарылась маме в юбку. – Я бы хотел попробовать, – Северус сказал с улыбкой. Весь городок любил их, в особенности маленькую милую Лили. Ну, во всяком случае, это было в основном связано с её необычно красивой внешностью и приятным характером. Их город в любом случае маленький, а Снейпы жили на его окраине и редко выходили в люди, так что часто жители города принимали Северуса за какого-нибудь приезжего. – Эй, малыш, подойди-ка! – вдруг его позвала миловидная старушка в зелёном у киосков. – Да? – Попробуй мои фирменные пирожки! Я сама их пеку и даю каждому приезжему по одному бесплатно! За второй пирожок, конечно, придется заплатить, – она подмигнула ему. – вот, возьми. – Но я не приезжий. Я тоже здесь живу, – Северус сказал. – О? – старушка удивилась. – Ой, неужели ты один из сыновей Клары? Прости-прости. Совсем забылась, старушка я глупенькая, – она посмеялась над собой. – Нет, – он качнул головой. – Я сын... Эйлин. – Эйлин? – старушка удивилась. – Эйлин Джейсон-Джонс? Она же уехала в Шотландию два года назад, после того как развелась с Роджером. Насколько я помню у неё не было детей? – Нет! Я сын Эйлин... – Северус запнулся. Принц, он хочет сказать. – Эйлин Снейп. – Снейп? Она, что, жена Тобиаса? О боже, я и не знала, что у него есть жена! Он так редко посещает нас, что я и совсем забыла про него, – взгляд старухи стал странным. – Он... знаешь, а ты ведь и вправду похож на него. Почему это ощущалось как оскорбление? – Как неожиданно... Он всегда был таким... хулиганом. Удивительно, что в него кто-то влюбился, – старуха усмехнулась и положила пирожок ему в руку. – вот, возьми. Ты все равно ни разу не пробовал мои пирожки. – ... Спасибо, вам...? – Северус сжал пирожок. – Зови меня бабушка Грейси, – старуха улыбнулась ему. – Спасибо, бабушка Грейси. Всего хорошего! Он откусил кусочек. Пирожок был вкусным. Этот новый мир был до жути странным. Технологии не были столь же продвинуты, как в его время, а дата отставала на почти триста лет. Айзава считал, что переродился где-то в будущем, но в итоге оказалось совершенно наоборот. Он путешествовал во времени? Эта теория была крайне сомнительной и её отвергала "Магия", существующая в этом мире. Потому что Айзава был на 120% уверен, что в его мире не существовало магии. Были причуды, да, но это другое. Это человеческая эволюция, новая ступень в развитии живых организмов, это было научно объяснено. Магия, с другой стороны, нет. Нет никакого научного объяснения для латинских слов, способных превратить крыс в бабочек. Нет, вообще никакого объяснения тому, как взмах палочки в состоянии создать... материю? Барьер? Из буквально воздуха. Это даже на причуду не похоже! Самое ужасное в этой ситуации, это то, что он сам обладает магией! Северус – скептик, уставший человек и магия не будоражит его сознание. И все же, он должен с ней жить. Тем более по словам матери в одиннадцать лет ему придет письмо из Хогвартса. Он будет молиться, чтобы оно не дошло до него. – Почему ты такой грустный, сынок? – однажды Эйлин спросила его, сидя в гостиной и читая книгу. – что-то случилось? Северус устало присел на кресло. – Мама, я не хочу быть волшебником. Эйлин в шоке уронила книгу и она с громким стуком приземлилась на пол. – Что? – Я. Не. Хочу. Быть. Волшебником. Разве можно его винить? Ему было достаточно иметь причуду. Хотя, он не был уверен, сохранилась ли она вообще или исчезла. Ну, даже если бы она была вместе с ним, то это было бы бесполезно. Зачем ему стирающая причуда в мире, где ни у кого нету причуд? – Почему бы и нет, Северус? Всегда приятно уметь превращать грязь в воду. – Да, конечно... Я просто не хочу. Хочу быть обычным как... папа. – Как папа? – она слегка кривила лицо. – ты правда хочешь быть как папа? – Нет! Я имел ввиду, что хочу быть нормальным. Эйлин притворно ахнула. – Хочешь сказать, что я ненормальная? Северус слишком стар для этого дерьма. – Мама. Ты прекрасно понимаешь, что имею ввиду. – Да, я понимаю. Ты только что назвал свою мать сумасшедшей. – ...Ты это сказала, я этого не говорил, – он скрестил руки на груди. – Северус! – Мама! Они уставились друг на друга. Затем Эйлин не выдержала и засмеялась. – Если серьезно, то скажешь маме почему ты не хочешь летать на метле и разговаривать с тыквами? – Если серьезно, то я хочу мирной жизни. Ну такой скучной. Простой. Обычной. Хочу просто... жить без всяких приключений. Потому что ему их хватило сполна. Улыбка спала с лица Эйлин. – О как. Северус кивнул. Это окончательный выбор. Он не изменит его. – Знаешь, сынок, иногда мне кажется, что ты уже прожил всю жизнь. Ты всегда ведёшь себя по-взрослому... Временами даже я ощущаю себя девочкой по сравнению с тобой, маленьким стариком, – она слегка улыбнулась и о, как она была права. Волосы Эйлин спадали ей на её бледное лицо. – я к тому, что ты ещё не прожил даже половины своей жизни, а уже говоришь как какой-то ветеран. Это неправильно. У тебя вся жизнь впереди. Магия – её часть и ты не можешь от неё отказаться. Это все равно, что родиться с третьей рукой и ампутировать её. Какой смысл? Если оно у тебя есть, если оно было даровано тебе, то как можно от этого отказаться? Даже если все вокруг осуждают тебя, ненавидят за это... это твой дар. И конечно Северус понимает эту концепцию. Все равно, что родиться с причудой и не использовать её. Но магия – не причуда. – Я знаю, что... не должна навязывать это тебе, сынок. Если хочешь жить как маггл, то пожалуйста. Я не запрещаю, – Эйлин положила руку ему на плечо. – Магию нужно уметь контролировать. Даже если ты не будешь использовать её, то она все равно проявится. Прежде чем жить обычной жизнью, ты должен по крайней мере убедиться, что сможешь ограничить её. И она была права. Конечно, это очевидно, что магия куда более неконтролируемая сила, чем причуды. Причуды можно просто не использовать, но Магию? Она зависит от эмоций, чувств и её намного тяжелее обуздать. – Я должен закончить Хогвартс, – это не вопрос. – Да. – ...Ладно, – Северус безмятежно пожал плечами. – потом я стану магглом. Улыбка Эйлин была маленькой, а в её глазах стояло разочарование. На следующий день Лили пригласила его в гости. Он попытался отказаться, но она была очень упряма и настойчива. За месяцы их дружбы, Северус заметно вырос, как и Лили. Она стала почти на голову выше его, что было очень неприятно. Ах, как он скучал по своему росту. Лили злоупотребляла своим ростом, чтобы насмехаться над ним. – Сегодня Петуния приглашает своих подруг со школы! Мама испекла тортик! – Лили нетерпеливо дёргала его за рукав. – Какое это имеет отношение ко мне? – Конечно имеет! И большое отношнияние! Отношение! Ты мой друг! Ах, вот так. Лили не хочет быть одна, видя как радостно Петуния проводит время со своими друзьями. – Понятно, – Айзава никогда не перестанет повторять: Он. Слишком. Стар. Для. Этого. Где его вечный покой? Звонкий смех Лили эхом отдался в пространстве. Она словно светилась, вот-вот взлетела бы, если бы Северус не держал её за руку. Ах, ясно. Лили тоже была волшебницей, не так ли? У порога дома Эвансов их ждала необычно мрачная Роза Эванс. Её морщины углубились, вместе с тенями на лице. – Лили? Где ты была? – Привет, мама! Я была с Северусом! Можно он побудет у нас дома? Можно? Роза Эванс прикусила губу. – Нет. Прости, милая, Северус. Не сегодня. Сегодня мы с твоим отцом... Ах, неважно. Иди домой, Северус. Лили, заходи. – Но это нечестно! Почему Петунии можно приглашать подруг, а мне – нет? – Петуния не пригласит подруг сегодня, – холодно ответила миссис Эванс. – слушай, Лили, заходи внутрь. Не испытывай мое...! Затем она вздохнула и потеряла переносицу. – пожалуйста, Лили, я устала. – Ой, мама, что случилось? – Лили подошла к матери и схватила ту за руку. Роза ощетинилась и оттолкнула руку дочери. – Мам? – Домой. Живо. Сделай уроки. Скоро школа, – Роза Эванс строго взглянула на свою дочь. – завтра с Северусом погуляете. И ты тоже. Уходи. Какая грубость. Раньше она была милой и приветливой женщиной, но что случилось? Что же, не его это дело. По крайней мере, сейчас. – Конечно, миссис Эванс, прошу прощения за беспокойство. Он бросил последний взгляд на Лили и улыбнулся. Она неуверенно помахала ему, прежде чем зайти домой. Становилось холоднее. Близилась зима. Через месяц, в декабре, когда деревья облысели, а день стал короче, Лили со слезами на глазах призналась, что её родители продолжают ссориться. Она плакала и плакала, обнимая себя руками. Лили спрашивала его, была ли здесь её вина, на что он естественно отвечал отрицательно. – Но почему тогда они продолжают ругаться? – слезы кристалликами катились по её розовым щекам. – И Петуния такая злая... Ничто не длиться вечно. Семейное счастье Эвансов – не исключение. Хотя и Северус уже знал об этом, но ему все равно было грустно. Миры могут быть разными, но не люди. Они везде и всегда одинаковы. Строят свое счастье, рушат его своими же руками, заставляя страдать своих детей. Северус знал, что счастье – это карточный домик на ветру, хрупкий, шаткий и очевидно не долговечный. Все подвержены боли и концу. – Они взрослые. У них взрослые проблемы. Так... Всегда, – Северус поднял голову на небо. Облака были все такими же белыми и изменчивыми. Они безмятежно плыли по голубому небу, такому ясному и чистому, что оно казалось блестело. На секунду ему показалось, что он увидел попугая. – когда взрослеешь. Лили прижала колени к груди. – ...не хочу взрослеть. Тебе придётся. Всем нам. И разве это не жестоко? Дети должны быть детьми. Им не нужно так рано взрослеть. Тем более маленькой семилетней Лили. – Знаешь, мои родители тоже ссорятся, – он вдруг сказал. – Правда? Ох...– Лили взглянула на него с сочувствием. – мне жаль. – Мне тоже. Они продолжили болтать. Разговор плавно перетек на что-то менее несправедливое и более спокойное. Лили и Северус разошлись в конце дня. Через три года родители Лили развелись. Она и её сестра начали жить с отцом. Роза Стивенс, в прошлом Эванс, равнодушно собрала вещи и оставила свою семью. Ещё одно доказательство того, что ничто не может длиться вечно. Даже любовь. Северус повернулся ко спящей матери. Она бледнее, чем обычно, пот стекает по её лицу, она хмурится. Он сжал её ладонь. – Все будет хорошо, сынок, – мама слабо улыбнулась. – я просто устала. А Северус прожил долго. Целую жизнь. И давно научился различать ложь от правды. Эйлин Принц заболела. Она умерла летом. Одним жарким днём. Когда Северус был на прогулке, а Тобиас рубил дрова во дворе. Какая спокойная смерть. Его даже не было, чтобы услышать её последние слова. И Северус мог лишь молиться за её душу. На следующий день пришла Минерва Макгонагалл, чтобы передать ему письмо о поступлении в Хогвартс.