***
Объятия. Их силу недооценивают. Точнее, недооценивают силу их недостатка. Тепло, что разливается в этот момент, ни с чем не сравнимо. То, какими беззащитными мы становимся, словно в утробе матери, говорит о безоговорочном доверии обеих сторон. Дыхание, что становится размеренным и одним на двоих, если это объятия близких людей. Поэтому, когда Тина проснулась не в объятиях своей любимой, как это было в прошлый раз, а в холодной одинокой квартире, она поёжилась, сильнее кутаясь в подобие одеяла. Что Юли нет, стало понятно сразу. Её присутствие отпечатывается в любом месте; её трепетом, искрящейся улыбкой, обескураживающим взглядом и конечно же ароматом. Ничего из этого здесь не было. Лишь небольшие отголоски парфюма остались на диване и бархатной коже. Скомканный листок бумаги привлёк к себе внимание. Листочек выглядел немного жалко и в некоторых местах видны разводы. Неужели там сопливая благодарность за проведенную ночь? Как-то это слишком банально, для столь творческого человека. Может стихи? Что еще более сопливо. Написано немного, но и навести фокус удаётся не сразу. Юлин почерк с красивыми и немного неровными буквами — услада для глаз. Но нарастающая тревожность с начала прочтения омрачает эффект каллиграфического написания. «Пишу письмо. Тебе. Чувствую себя немного глупо, мы всё-таки не герои фильма, для всего этого.» Тина поджимает губы, пряча в них крохотную улыбку. «Перед тем, как ты прочтёшь его, ты должна знать одну очень важную вещь. Я люблю тебя. До беспамятства. До дрожи. Так сильно, что аж страшно.» Как же она права, описывая всё то, что чувствует. Но от этих слов становится тревожно. Вернее, не от самих слов, а от того почему они написаны, а не высказаны лично. Не хотелось читать дальше. Может остановиться на этом? Будто в следующую секунду всё рухнет под одним несокрушимым «но». Тина, как мягкую игрушку в детстве прижала к сердцу измученный кусок бумаги, оставляя на нём еще больше вмятин. Не хотелось отпускать его и почему-то глаза стали предательски наполняться слезами. «Так нельзя.» В голове пронеслось немного эгоистичное «можно», которое так и останется лишь в мыслях. «Но, в тебя невозможно было не влюбиться. В то, как ты заправляешь свои волосы за маленькое ушко, смешно морщив нос. Как ты жуёшь, немного надувая свои детские щёчки. Твой смех. Его можно ставить на мелодию звонка и я прибегу на него в любую точку земли. Я могу перечислять очень долго, эти маленькие вещи, которые делают тебя тобой. Я всегда стремилась к тебе, но, даже в самых смелых мечтах не могла себе представить, что буду лежать и смотреть на то, как ты спишь.» Это было мило. Правда, мило. Тина не сдержалась и вслух засмеялась от того, что она сама наблюдала как Юля спит. Она просто не могла налюбоваться на ровно вздымающуюся грудь, спадающие на подушку темные волосы, немного приоткрытые губы и изредка подрагивающие музыкальные фаланги пальцев. Она была такой красивой, но совершенно не подозревала об этом. «Ты достойна человека, который будет любить тебя и только тебя. А так, я не смогу.» После прочтения этих слов, настроение резко сменилось. Тина больше не могла тянуть, поэтому следующие строки прочла залпом. С каждым словом все сильнее и сильнее, она сжимала этот чертов листок бумаги, пока он не стал рваться от нажима, продавливая ногтями полумесяцы. Она хотела вдохнуть полной грудью, но это были лишь жалкие попытки. Читать становилось невозможно от слез, которые противно собирались в уголках глаз, изредка спадая на щеки и скатываясь солёной струйкой в рот. «Я пишу это только потому, что не скажу это лично. Глядя в глаза. Я вновь утону в твоих небесно-голубых. Пишу это заранее, потому что, если всё так как и должно быть, то мы были близки не только духом, но и телом. Может если я уйду так, то ты меня возненавидишь, вдруг и я сумею. Не могу потерять, всё то, что у меня сейчас есть. Весь мой мир рухнет, а может быть и уже рухнул, когда мы стали больше чем друзьями. Если в этот момент в твоих глазах стоят обжигающие слёзы, значит я не одна утопаю в них. Некоторое время спустя, я могу пожалеть об этом решении, но лучше сделать это сейчас, пока мы не привязались друг к другу настолько сильно и не погрязли во лжи слишком глубоко; скрывая наши чувства. Я пойму, если ты не захочешь говорить или пересекаться со мной, где бы то ни было. Мы не останемся друзьями. Когда-нибудь думала, что это будет про нас? И я нет. В любом случае, я хочу чтобы ты была счастлива, если не со мной, то с кем-нибудь другим.» Бред. Какой же это бред. Первые слова, которые смогли образоваться. Она хочет чтобы я была счастлива? Тогда зачем растаптывает всё, что было? Почему? Почему сейчас, именно тогда, когда счастьем можно было питаться через кислород, вдыхаемый рядом с ней? У меня нет слёз. Нет, разрывающей на куски, боли. Нет. Ничего нет. Я просто под водой. Не могу всплыть, крикнуть или вдохнуть. Я вижу лишь ускользающий луч света, где-то там на поверхности. Три…два…один. И он погас. Свет. Какой идиот играет со светом? Включите его немедленно. Ничего не видно. Только звон резонирует по всему телу.***
Первым желанием спустя двадцать минут тотального ступора, было просто позвонить. Тина берёт телефон в руки, которые совершенно не слушаются и не попадают по нужным местам. Дрожь. Кажется, что это мир трясется вокруг, а не она, словно маленький кораблик в бушующем океане. Юля отвечает буквально через несколько секунд после вызова: — Привет, — Тина настолько спокойно это говорит и Юле даже кажется, что её послание осталось незамеченным. — Эм, привет, — она растеряна до невозможности, сидела в машине возле тининого подъезда. Она не уехала. Хоть и заводила машину несколько раз. Выжимала сцепление. Но, до газа дело не доходило. Нога просто не желала делать никакого движения. В голове было несколько вариантов развития событий. Одним из них был звонок. Но, как оказалось, она была к этому не готова. Слышать её голос было сравнимо со звуком разрывающихся фейерверков под ухом. Было бы проще, если Тина просто не стала больше говорить с ней. Но её можно понять. Она просыпается после ночи, проведённой вместе, совершенно одна, с признанием в любви и просьбой «быть счастливой с кем-то другим.» — Мне, — Тина пытается связать слова вместе, теперь уже начиная осознавать произошедшее, — больно. Тишина по ту сторону, лишь подтверждает это. Юля бы хотела сказать хоть что-то, но не может. — Юля. — Тина. Произнося имена друг друга, они утопают. Пропадают со всех горизонтов. Произнося имена друг друга, они разбиваются. Рассыпаются на осколки. Но, абсолютно всё понимают. Нельзя. Нельзя было доводить до этого. Всё случилось так, как должно было случиться с самого начала. Они это знали. И этому пришел конец. — Это всё? — Всё.