я знаю, я мог бы стараться быть лучше во всём но какой в этом смысл? ведь я точно знаю, что скоро всё это пройдёт источник-когда?
— а ты хотел бы летать, сереж? где-то, за открытым настежь окном, щебечут птички, маленькими, тоненькими голосами. томик бесов достоесовских забытый, выпав из руки, неведомо где приземлился. («ниже пола не упадет») ветер иногда пробирается и так свежо свежо становится началом мая, а не серединой июня. миша, глаза закрыв, лежит. давно в таком положении и веки, словно металлом налитые, кажется, и не откроются больше. жмурится иногда и расплываются перед глазами кругами неведомые фигуры. то круги красноватые, то треугольники искрящиеся. когда долго в одном положении находишься, кажется, что все растворилось и ты висишь в воздухе как пылинка, на свету колошишься. но сережа, на чьих коленках так расположился миша («ты как котенок у меня, а мурчать когда?»), иногда, ладонью по волосам проводя, целовал в лоб теплыми, сухими губами. длинные пальцы расправляли непослушные пряди, аккуратно и нежно как сокровище. («непослушные прямо, как их владелец порой знаешь, мишутка?») рука вновь проходится легко, почти незаметно, и даже с закрытыми глазами миша видит как сережа на секундочку хмурится. он всегда так делает («у тебя так морщины к 30 годам появятся, кончай хмуриться») — летать? в смысле как птица? ну с крыльями там? — нет, как карлсон, с моторчиком на голове. не задумывайся так сильно, вот просто летать и все. миша нехотя открывает глаза и, игнорируя расфокусированный взгляд, резким движением переворачивается на живот, опустив голову на руки и с интересом глядя прямо на сережу. тот же захмурился лишь сильнее и на пальцы взгляд опустил. — даже не знаю, миш. любишь ты такие вопросы задавать неожиданно. миша забеспокоился немного. внутри заскреблось что-то коготками острыми маленького котенка. чувство, как когда собака большая и незнакомая напротив тебя останавливается и смотрит пристально прямо в глаза, и гадаешь, нападет ли? сережа таким потерянным выглядел и смущенным. вниз все глядел, а миша будто растворился для него. — сереж? — руку свою на его опустил, присев рядом по-турецки. — ты в порядке? — миш, я- мне страшно. у него на щеке что-то блестит, а в мише что-то, с только ему слышным звуком, ломается тупой болью. он теряется, как в пять лет в лесу потерял маму и кричал срывая глотку истошно. теперь кричать не получается, а страх и непонимание топят его, схватившись за горло. — сережа, я что-то сделал? что-то не так? скажи мне в чем дело, я не понимаю.. сережа прячется в широких ладонях и со всхлипом давит глухое рыдание. он задыхался прямо в полуметре от миши, так неимоверно больно. миша знает сережу уже семь лет и ни разу не видел его таким, в прямом смысле, р а з б и т ы м. сережа был как свободный покой. если миша несся сломя голову вниз по мостовой, то сережа был тем, кто поймает его в объятия и, крепко сжав, спасет от разбитья о камни. сережа лодка, которую миша качает на своих волнах широких. сережа был якорем мишеля, тяжелым, чугунным и надежным как отец за твоей неестественно прямой спиной на присяге в армию. миша тихонько приблизился и обнял его со спины дрожащими руками. они всегда обнимались так, когда ложились спать. сережа на левой стороне кровати и миша позади него, обвив чужую талию руками накрепко и уткнувшись в затылок носом. (спокойной ночи и поцелуй в сплетение лопаток) миша боялся, что сережа оттолкнет. он не был уверен в том, что делает. но сережа положил свои холодные руки на его и мише захотелось раскусить себе губу от того, насколько они были влажными от слез. солнце играло лучами на старом тюле вместе с ветром и золотые тропинки перекрещивались в комнате, образуя фигуры. — мне страшно, миш, — голос будто не слушается.— не знаю как давно, но так сильно. — сережа, что такое, ты меня самого до смерти пугаешь! вот только ты был таким спокойным, а теперь рассыпаешься прямо в моих руках. миша хотел было перевеситься через его плечо и посмотреть в лицо, прочитать что-то на нем, увидеть, но сережа лишь покрепче сжимает его руки на своей талии спасательным кругом. — давай, я расскажу, хорошо? глубокий судорожный вдох. мише боязно от образов, что строит его воображение. — я люблю тебя. я не знаю сколько раз говорил тебе это лично, в сообщениях, другим людям, самому себе, но это такая чистая правда, что у меня внутри все ледяным огнем покрывается. я и не думал никогда, что способен на такое сильное чувство к другому человеку, что готов буду на все, что угодно и..и- его голос срывается, а мише на руку падает горячая слеза. — я просто боюсь надоесть тебе. я никто рядом с тобой, я это понимаю. ты как солнце в человеческом обличии, в твоей голове такие невероятные мысли существуют и появляются. даже вот вопрос твой этот. да я даже не задумался бы никогда ни о чем подобном! а ты так просто, вот интересно и все. ты будто жизнь в себе заключаешь, как тот самый родник в лесу в жаркую погоду. а я просто сергей с филологического и хмурым взглядом. я сливаюсь с серым потоком этого города, в котором нам довелось встретиться. мне страшно, что я проснусь, а ты осознал и исчез как приятный сон с неясными очертаниями. я понимаю, что веду себя как ребенок, но в то же время осознаю, что прав. — неправтычертовдурак! миша, зажмурившись до боли, обвивает его всего собой, ногами, руками еще сильнее и лицом вжимается. задушит будто. — ты дурак, сережа, такой дурак, боже. — шепчет куда-то ему в спину, а пред лицом все бликами идет и слезам литься некуда. — миша, прости мне, не надо было говорить мне это все, расстроил тебя только попусту. — я не рояль, чтобы меня расстраивать! ты дурак, муравьев-апостол, я бы тебе перчатку прямо сейчас бросил и стрелялись бы где-нибудь за углом девятиэтажки с секундантом дядей ваней со второго подъезда, понял?! лето, повезло тебе, неоткуда перчатку взять. — миш. — не мишкай мне тут, сережа. зачем ты говоришь такое? я только с тобой такой, как ты не понимаешь? ты вот говоришь, а я вспомнить не могу, был ли когда-то таким до тебя. ты меня дополняешь, я ради и только из-за тебя все вот это вот, неумеюякрасивоговорить, ты понял меня! если ты без меня никто, то я без тебя ничто. выкинь эти едете мысли, я прошу тебя. сереж, не плачь больше из-за меня, я так не могу. сердце болит, мучается, мается. маленький смешок, вырвавшийся из сережиной груди, тиски на грудной клетке разрезает и вдохнуть глубоко получается. — прости. — и извиняться не смей, а то укушу. — ты такой командир порой и как я тебя терплю. — ну вот только что, миша такой, миша вот такой вот, а уже как терплю, да вы, не побоюсь этого слова, крыса, товарищ апостол. — не путай, апостол, а не трубецкой. — цитирую «я опоздал на стрелу, а не не пришел, господа!» сережа смеется наконец в полную силу и миша, перевесившись ему через плечо, улыбается широко-широко и смотрит хитро. сережа вверх тормашками все такой же неимоверно прекрасный и нереальный, что у миши щемит внутри. такой сережа и такой его. сережа хватает где-то в области плеч и прямо через себя валит на подушки. миша красный весь, кровь к голове прилила, а у сережи глаза от слез пролитых блестят. — да вы самбист, сергей, надо же. — диванные единоборства мои любимые. склоняется к мише и целует его, пальцы переплетая. поцелуй соленый выходит, будто напомнить пытается о том, что было буквально пару минут назад. миша всю соль сцеловать хочет и навсегда забыть этот вкус. целует жадно и дышит быстро. сережина рука в его так правильно ощущается, частью его, мише хочется заверещать прямо сейчас от чувств, что по горлу вверх от сердца поднимаются. сережа п о в с ю д у. его запах забивается в голову и не выветривается, его рука сжимает его собственную крепко-накрепко, а другая прямо на мишиной покрасневшей щеке. сережа целует его невероятно долго и невероятно невероятно, как в первый и последний раз в жизни. лишь бы мгновение длилось вечность отведенную.***
солнце клонится к линии горизонта, закатываясь красно-желтым матовым блюдцем. золотые тропинки на полу их квартиры исчезают одна за одной. сережа слышит как громко и быстро бьется сердце мишеля прямо у него под ухом. обнимая его руками крепко и близко, он чувствовал как его дыхание касается темно-угольной макушки. — так и все-таки, сереж, хотел бы летать? ты только не плачь- ай! это абьюз! в этой квартире щипаться запрещено! — это любовь. нет, не хотел бы, я высоту не люблю. — а если со мной? — а с тобой я уже, миш.