Сто ночей

В год Сенку говорит своё первое слово — "папа". В два — "приёмный". Ему всё равно, что это значит. Рядом с Бьякуей Сенку уютно и спокойно, папа знает ответы на все вопросы, даже самые дурацкие, и Сенку даже подумать не может, что мог бы называть так кого-то другого. В три Сенку отказывается спать отдельно. Вылезает из новой кроватки и забирается папе под бок. Зарывается лбом под колючий подбородок, кладёт ладошки на грудь — биение сердца и ровное дыхание расслабляют его и дают уснуть. В четыре Сенку прямо при папиных друзьях залезает ему на колени и целует в губы. Под смех приятелей тот ссаживает Сенку на пол и ласково, но твёрдо просит так больше не делать. — Так целуют тех, кого любишь, — с улыбкой объясняет ему какая-то женщина, пытаясь пригладить непослушные вихры. — Я люблю папу! — Сенку выворачивается из-под её руки и не понимает, почему все опять смеются. Папы вечно мало, папы всегда не хватает. Папа всегда забирает его из детского сада последним. Часто падает без сил и засыпает прямо на диване. Но ещё чаще находит силы прогуляться с сыном хотя бы поздним вечером. Уложить Сенку спать раньше одиннадцати всё равно невозможно — он до последнего прячется с фонариком под одеялом и украдкой читает книжки из папиной библиотеки. К своим, детским, он потерял интерес почти сразу, как научился читать. Сенку знает, что папа кого-то чему-то учит и получает за это деньги, которые платит за сад. Он сердится — почему папа не может учить его сам, зачем он берёт чужие деньги, чтобы отдать их чужой тётке? Так ему приходится познакомиться с тем, как работает экономика. В шесть Сенку сердито смотрит на небо. — Чего она везде за мной следует, Луна эта? — Может, ты просто ей понравился? — смеётся Бьякуя. — Кончай чушь пороть, — морщит нос Сенку. — У меня тут серьёзный научный вопрос. И он узнаёт, что от Земли до Луны — триста восемьдесят тысяч километров. Полгода на машине. Восемь лет пешком. Самое большое расстояние, которое он теперь знает. Узнаёт об оптических иллюзиях. И о том, что его папа мог бы побывать в космосе и, может, даже на этой подозрительной Луне, да провалил тест на плавание в одежде. Когда папа смотрит в небо, его глаза сияют ярче звёзд. И Сенку тоже смотрит — то в небо, то в папины непривычно влажные глаза. И не понимает, от чего дух захватывает сильнее. Сенку хочет узнать больше о дурацкой Луне. И о том, что ещё дальше. И о том, что совсем рядом. Он не с первого раза выговаривает "фотосинтез" или "дезоксирибонуклеиновая кислота", но сразу понимает, что это и как работает. В семь он заявляет на уроке: — Я полечу в космос. "Я выучу абсолютно всё", — говорит он сам себе. И учителям. И Бьякуе. У папы уже давно нет ответов на все вопросы. — Я тебе помочь не смогу, — говорит он однажды. — Но, Сенку, если взялся всерьёз, наука поможет тебе добиться всего на свете. А всё, что нужно, тебе Санта подарит. И правда, пока Сенку придумывает достаточно веское обоснование того, что Санты не существует, дома появляется куча оборудования и материалов. И даже телескоп, в который можно рассмотреть вредную Луну во всех подробностях. Вот только из школы отныне приходится возвращаться пешком. Но это ничего — зато теперь они с папой часто ужинают в раменной по пути. И они болтают, забывая про стынущую лапшу, и Сенку гордится — теперь уже папа засыпает его вопросами. У папы уже несколько лет как морщинки между бровей. Но они разглаживаются, когда ночью он поднимает лицо к небу. И, когда Сенку это видит, его сердце почему-то бьётся чаще. В одиннадцать Сенку узнаёт, что JAXA проводит набор в космонавты. Идея приходит мгновенно. Он создаёт для отца электростимуляционный костюм, который стомиллионпроцентно научит его плавать. Бьякуя никогда ему не скажет — толку от костюма было мало, и он научился плавать сам, лишь бы не разочаровать сына. JAXA даёт зелёный свет — теперь Бьякуя зачислен в новый состав. — Я полечу в космос! — клянётся он. — И буду развивать науку! На данный момент это всё, что я могу сделать, чтобы отплатить Сенку за его помощь! Дома звёзды сыплются из отцовских глаз слезами, но он смеётся. Сенку плохо понимает, как это работает, но смеётся тоже — потому что отец смотрит на него тем же взглядом, что и на небо. Сенку в курсе, что означает его имя и кто его выбрал. Теперь у отца ещё больше дел и ещё меньше времени. Пока неизвестно, в какую экспедицию он попадёт и попадёт ли в итоге вообще, но всегда нужно быть готовым и держать себя в форме. Теперь вечерами они мечтают о грядущем полёте. Вернее, мечтает Бьякуя, а Сенку строит планы. И даже запускает свою собственную ракету с игрушками в виде себя и своих друзей. Теперь Сенку снова может спать рядом с отцом — потому что тот от усталости отрубается, едва ляжет, и не может его выгнать. В космосе холодно — и Сенку, думая об этом, почему-то тоже зябнет, и пытается согреться на отцовской груди. В тринадцать "отец" превращается в "Бьякую" и "старика". Сенку нравится нарушать субординацию, так он чувствует себя взрослее. Кроме Бьякуи мало кто относится к нему на равных — ровесники не понимают, что он говорит, а взрослые не слушают и лишь умиляются, какой он умный и серьёзный. В четырнадцать Сенку целует Бьякую во второй раз. В порядке эксперимента. Чтобы понять, правильно ли интерпретирует сигналы своего тела, которые то подаёт, когда Бьякуя рядом. Бьякуя отшатывается от него, как от прокажённого, закрывая лицо рукой. — Я ведь просил... — едва слышно шепчет он, и Сенку не сразу вспоминает, о чём речь. На улице — поздний вечер, но Бьякуя уходит из дома чёрт знает куда. Сенку всю ночь выглядывает в окно, но взгляд натыкается только на ехидную Луну. Телефон Бьякуи выключен, и Сенку остаётся лишь смотреть в холодный и безучастный жёлтый глаз, который следит за ним всю жизнь. Он снова и снова водит пальцами по губам и не знает, почему ему хочется касаться Бьякую совсем не по-родственному. Бьякуя не разговаривает с ним долго. Сенку и сам не знает, как завести разговор, чтобы тот снова не ушёл. В конце концов он просто приносит из раменной две порции лапши и, протянув ему одну, усаживается рядом и уплетает свою, как ни в чём не бывало. Бьякуя долго смотрит на Сенку, потом грустно усмехается чему-то своему и тоже принимается за еду. Они так и не заговаривают о том, что случилось. Сенку не пытается это повторить. Ему плевать на этику, общественные нормы, закон и что там ещё — но он не хочет, чтобы Бьякуя снова ушёл на всю ночь, а потом неделями с ним не разговаривал. В конце концов, для себя он уже всё выяснил. Гипотеза оказалась верна. Только теперь между ними — словно стеклянная стена. Бьякуя не треплет его по голове, не касается рук. В раменную они тоже ходят всё реже. Ночью Бьякуя всегда закрывает дверь в свою спальню. Сенку исполняется шестнадцать, а вскоре Бьякую зовут в экспедицию на МКС. Он сразу же звонит Сенку и от восторга разве что не пищит в трубку — шутка ли, мечта всей жизни сбылась. Время переваливает заполночь, а Бьякуи всё ещё нет. Сенку пытается дозвониться, но бесполезно — телефон то ли выключен, то ли разряжен. Не в первой — опять допоздна зависает со своими коллегами. Он должен был провести этот вечер со мной, думает Сенку. И гонит от себя эту мысль — нет, не должен. Хоть это и их совместная победа, Бьякуя и так достаточно для него сделал. Имеет право повеселиться с друзьями. Но обида всё равно скребёт рёбра изнутри. Сенку почти засыпает, когда слышит, как хлопает входная дверь. Раздаётся несколько шагов и повисает тишина. Сенку прислушивается, но из прихожей не доносится ни звука. — Старик? Бьякуя молчит. Сенку со вздохом выбирается из-под одеяла и выходит в прихожую, жмурится от яркого света. Бьякуя стоит, привалившись к стене и, кажется, старается не упасть. — Нализался-то, — ворчит Сенку. Подставляет плечо, и Бьякуя виснет на нём всей тяжестью, бормоча неразборчивые извинения. Сенку помогает ему снять пальто и разуться, дойти до кровати. Бьякуя падает лицом в подушку и почти сразу затихает. Когда Сенку уже хочет уйти к себе, Бьякуя вдруг открывает глаза и улыбается. — Сенку... Спасибо. Веки почти сразу опускаются, а Сенку так и сидит на краю кровати, разглядывая безмятежное лицо. Его ведь целый год не будет, думает он. Что бы в жизни Сенку ни происходило, одно остаётся неизменным — папа всегда где-то рядом, не всегда способный понять, но всегда — поддержать. А теперь их на год разделят четыреста с лишним километров и восемь слоёв атмосферы. И от этого не по себе. Из пятисот шестидесяти пяти людей, побывавших в космосе, погибло всего восемнадцать, думает Сенку. Но иррациональное, а оттого ещё более мерзкое предчувствие чего-то нехорошего не хочет его отпускать. Он вытягивается на кровати рядом с Бьякуей. До отлёта остаётся чуть больше трёх месяцев, и Сенку не хочется терять минуты, которые можно провести рядом. Насмотреться на него на год вперёд. Отпечатать на обратной стороне век растрепавшиеся волосы, подрагивающие ресницы и приоткрытый во сне рот. Кончиками пальцев Сенку дотрагивается до щеки Бьякуи. Обводит скулу, линию челюсти, ведёт по контуру губ. Бьякуя тихо вздыхает. Неудачные эксперименты заслуживают повторения, вдруг думает Сенку. Стук сердца отдаётся, кажется, во всём теле, когда он переворачивается на живот и придвигается ближе, нависая над Бьякуей. Медленно наклоняется и почти невесомо касается его губ своими. У Сенку перехватывает дыхание, когда Бьякуя целует его в ответ. Во рту — привкус спиртного, и Сенку сам будто в миг пьянеет, когда горячий язык сталкивается с его собственным. Сенку открывает рот, позволяя Бьякуе скользнуть глубже. Ладонь Бьякуи гладит по спине, притягивает ближе. Сенку неуклюже перебрасывает через него ногу, забираясь сверху, прогибается, прижимается животом. По телу разливается нездоровый жар, будто он болен. А Бьякуя тянет его к себе, прижимает крепче. Свободной рукой зарывается в волосы. — Сенку... — шепчет он и чуть стискивает пальцы на затылке сына. — Сенку... — и ладонь со спины соскальзывает на бедро. А потом Бьякуя вдруг замирает, напрягается всем телом и распахивает глаза. — Сенку?!.. Он тут же убирает руки, пытается отвернуться, но Сенку не проведёшь. Сенку уже всё понял и просто так не отступит. — Перестань, — бормочет Бьякуя, когда Сенку ловит его лицо ладонями и снова поворачивает к своему. — Остановись... Его руки то снова обхватывают Сенку, то опадают безвольными плетьми. Губы то раскрываются навстречу, то на считанные секунды плотно сжимаются. Сенку усмехается, чувствуя, как о внутреннюю часть бедра трётся что-то твёрдое. Если не нравится — чего не оттолкнёшь, зло думает он и жмётся плотнее, кусается. Хватает Бьякую за запястья и прижимает их к постели, не давая мешать ставить метки на шее. Бьякую не понять, он то ли пытается увернуться, то ли, наоборот, подставляется. То ли всхлипывает, то ли стонет. Но не сопротивляется. Когда Сенку отпускает его руки, лишь слабо обнимает. И Сенку движется дальше, ниже, расстёгивает сначала рубашку, а потом и ремень. Бьякуя набрасывает одеяло на них обоих — будто хочет спрятаться, будто кто-то увидит. Шепчет, не переставая — "прости, Сенку, прости, прости", — и тянет вниз резинку пижамных брюк, забирается под неё рукой. Сенку и сам не медлит, и Бьякуя тихо ахает, когда на его члене сжимается горячая ладонь. Сенку тяжело, у него дрожат ноги, возбуждение выкручивает каждый нерв. Он только и может, что упереться лбом в подушку, зарыться лицом во взмокшие отцовские волосы да двигать рукой внизу. Бьякуя сипло, протяжно стонет, вскидывается навстречу, под пальцами Сенку пульсирует, становится мокро и липко. Кулак Бьякуи сжимается крепче, Сенку толкается в него сильнее — и внутри словно рвётся натянутая струна. Мышцы в паху сокращаются, Сенку трясёт как ракету на взлёте. В голове гудят квазары, он без сил распластывается на груди отца и лежит так, пока звук замедляющегося сердцебиения не возвращает его на Землю. Бьякуя молчит и не двигается. Потом осторожно снимает с себя Сенку и, даже не взглянув на него, выходит из комнаты. Сенку слышит, как хлопает дверь ванной, шумит вода. А потом через шум пробиваются глухие всхлипы, которые уж точно ни с чем не спутаешь. Это самый отвратительный и пугающий звук на свете, но Сенку понятия не имеет, как его остановить. Наука здесь бесполезна. Когда Бьякуя возвращается, Сенку сидит в его постели и смотрит исподлобья. Ждёт хоть чего-нибудь. — Паршивый из меня отец, да? — невесело усмехается Бьякуя и устало трёт лицо. — Херню несёшь, — скалится Сенку. — Вбил себе невесть что в голову. Мы же не кровные родственники. Да если и были, какая разница. Я же не забеременею. Бьякуя со вздохом садится рядом. Вздрагивает, когда Сенку толкает его плечом. — И давно ты заметил? — Не знаю, — Сенку зевает. — Наверное, всегда знал. — Это ведь ненормально. Ты должен меня ненавидеть. — Нормы общества меняются раз по десять за столетие. Глупо себя по ним судить. Бьякуя долго молчит. Опять вздыхает и трёт лицо. — Сенку, я... Я не смогу так. Ты ведь ребёнок. Мой ребёнок. — Биология с тобой по обоим пунктам не согласна. А когда я стану совершеннолетним, всем вообще будет плевать. Вуди Аллен на приёмной дочери женился, и ничего. — И был скандал. — Ты не Вуди Аллен, чтобы вокруг тебя скандал устраивать. — И я не Вуди Аллен, чтобы жениться на... тьфу, Сенку! Первый шок проходит, к Бьякуе возвращается самообладание. Он тоже толкает Сенку плечом и коротко смеётся. Но потом снова мрачнеет. — Нет, Сенку. Это плохая идея. — Вот тебе хорошая идея, — Сенку чешет шею. — У нас есть время до твоего отлёта. Попробуем и посмотрим, что получится. — А потом? — А потом у тебя будет много времени на МКС, чтобы решить, как лучше. — Ты даже это превращаешь в эксперимент, — усмехается Бьякуя. — Потому что эксперимент — лучший способ что-то выяснить. — Ты ведь иначе от меня не отстанешь, да? Это звучит не как вопрос, а как просьба. И Сенку уверенно кивает. Сто дней остаётся до отлёта. Сто вечеров они ложатся в одну постель. Сто ночей проводят вместе. Бьякуя никогда не трогает Сенку первым, но отзывается на все его прикосновения. Только смотрит виновато, как нашкодивший пёс, и подолгу не может заснуть. И Сенку не понимает, какого же ответа ему ждать. Перебирает молча ночами светлые волосы с редкой проседью да просчитывает вероятности. В ночь перед отлётом они оба не спят. Бьякуя впервые сам тянется к Сенку. Гладит по голове и лопаткам, целует виски и лоб. Прижимает к себе, и звёзд в его глазах хватает на Млечный Путь. Сенку отирает влажные отцовские щёки и вносит коррективы в расчёты. — Сенку! Знаю, ты не смотришь такие трансляции, — всего несколько часов спустя кричит Бьякуя в микрофон, отобранный у растерянной журналистки. — Но я обещаю привезти тебе... Целую гору научных сувениров из космоса! — Да понял, понял, разорался тут, — ворчит Сенку в экран смартфона и усмехается. Конечно же, он смотрит. А три дня спустя вспышка зелёного света обращает всех людей в камень на долгие века. Всех, кто остался на Земле. В восемнадцать — в три тысячи семьсот восемнадцать — Сенку стоит перед надгробием. Под ним — останки основателей деревни Ишигами, говорит Рури. Останки его отца. Если не истлели в труху, конечно. Под надгробием — колючий подбородок и волосы с проседью, рассыпавшиеся звёзды и неполученные ответы. До Луны — шесть лет пешком. До отца — три тысячи семьсот лет, которые не преодолеть никак. Сенку вытирает мокрые глаза и возвращается к жителям деревни. У них — отцовский взгляд и излом бровей, сила духа и упорство, дерзость и оптимизм. У них — сто историй о Каменном мире. Лучшие научные сувениры. У Сенку в прошлом — счастливое детство и сто тихих звёздных ночей. В будущем — ни много, ни мало — возрождение цивилизации. Он не спрашивает себя, справится ли — спрашивает, как именно. Знает, что победит. Ради отца. Ради науки. Ради человечества.