Не обижайте колдуна

Дряхлое лицо медленно выплыло из темноты: — Посмотри сюда. Только внимательно смотри, взгляда не отводи. — Старик придвинулся вперед на скрипучем стуле и начал раскачивать золоченые карманные часы перед глазами девочки. — Смотри. И прислушайся. Ты слышишь тиканье? Боязно всхлипнув, она кивнула. Пыталась сопротивляться, но взгляд ее то и дело возвращался к часам. — Хорошо, — прохрипел старик. — Не бойся. Ты слышишь, как тиканье бьется в такт твоему сердцу? Снова кивок. На этот раз более спокойный. Глаза стали внимательно следить за размеренным покачиванием часов на длинной цепочке. — Замечательно. А теперь сосредоточься на том, что случилось. И замри. С небывалой ловкостью старик подбросил часы и сжал их в кулаке. Взгляд девочки, пустой и безжизненный, замер прямо перед собой. Рот чуть приоткрылся. Несомненно, она вновь вернулась туда, где быть не хотела. — Я заберу это из твоей памяти, — произнес старик и потянулся к лицу девочки. Большие пальцы коснулись лба, указательные легли на виски. Секунда, и недвижимая, точно кукла, она обмякла на диване, на котором сидела. Локоны темные густые, кожа бледная, почти что фарфор. Старик оценивающе посмотрел на девочку, как художник на свое произведение искусство, проверяя, законченно ли оно, и повернулся к темной прохожей. — Можете входить! — громко прохрипел он и закашлялся. В комнату с занавешенными окнами, освещенную настольной лампой, зашли двое мужчин. Один — плотно сбитый, недовольный, с усами под крючкообразным носом, другой — чуть потоньше, в мешковатой одежде и с потекшим от несчастья лицом. — Все кончено? Она ничего не вспомнит? — Спросил тот, что потоньше. — Ничего. — Седовласый старик спрятал часы во внутренний карман пиджака. — Я поставил глухую заслонку. Или стену. Называйте, как хотите. С возрастом, конечно, она может ослабнуть и рухнуть, но это случится не скоро. — Отлично, — отреагировал усач с явным недовольством, сложа на груди руки. Каждым своим жестом, дернувшимся мускулом на лице и тоном он выдавал свою нервозность, показывая, что отдал бы все, лишь бы находиться сейчас в другом месте. — Она станет… Прежней? — обеспокоенно спросил второй мужчина. Его подбородок зарос трехнедельной щетиной, лицо опухшее, как у заядлого пьяницы. — Последние два месяца она только и делала, что молчала, плакала, ссала под себя и пускала слюни, — с отвращением резюмировал усач. — Как ты думаешь, Моррис? Но не успел старик ответить, как девочка зашевелилась и вновь открыла большие и темные глаза. Зрачка почти не видно. Непонятно, что творится внутри этой пропасти. — Дедушка, вы кто? — пугливо поинтересовалась она, взглянув на незнакомца. Ее взгляд изменился, и старик довольно улыбнулся, убежденный тем, что все сделал правильно. — Лучше про меня скажи. — Усач вышел на свет и нетерпеливо развел руками. Синяя рубашка, блестящая бляшка на поясе. Острый взгляд. — Помнишь меня? Девочка насупилась: — А вы кто? — Так-то лучше. Колеблясь, Моррис тоже подошел поближе. — А меня узнаешь? Её лицо мигом осветила детская наивная улыбка, обычно заставляющая взрослых улыбаться в ответ: — Папа. — О, господи! — Мужчина тут же сел на диван и бережно обнял девочку. На его лице заблестели слезы. — Доченька, вернулась! Она впервые улыбается. После всего… — Хорошо. — Старик удовлетворенно кивнул. — Берегите эту улыбку, Моррис. Усач сплюнул на пол: — Соплячка к тебе вернулась. — Его явно не радовал подобный исход. — Ты доволен? — Да. — Отлично. А теперь, Моррис, слушай сюда, — усач подошел к дивану и нагнулся к непутевому отцу. Он заговорил тихо, но от острого слуха старика ничего не утаишь: — Если ты хоть раз об этом где-то заикнешься, откроешь свой поганый рот и попытаешься мне навредить, то я мигом шкуру спущу не только с твоей соплячки, но и с тебя. Ты понял меня? Затем, пробормотав что-то неоднозначное, усач достал из кармана сложенную пачку купюр, перетянутую резинкой, и небрежно кинул ее на стол. Старик нахмурился, глядя на нее: — Я не нуждаюсь в деньгах. Особенно в грязных, которыми вы пытаетесь отмыть свое имя. — Тогда чего же вы хотите? — Вы сказали, что девочке нужна помощь, и я ей помог. Считайте, это ради нее. — Показав, что разговор закончен, старик с трудом поднялся со стула. Одна рука, иссушенная и сморщенная, вцепилась в трость, другая держалась за больные ребра. Хромая к выходу, он сжал челюсти и сипло прошептал: — За платой я приду позже.