Правда или действие?

— Вот же черт! — в сердцах ругался мокрый до последней нитки Леорио, выжимая из прямых плечей пиджака влагу, что положение ну совсем не спасало, зато рисовало лужи у него под ногами. — Надо ж было дождю впервые за два месяца пойти именно в день твоего приезда, да и не просто дождю, а ливню с грозой, — продолжал он бурчать, снимая туфли. — И не говори, — пятерней Курапика потрепал светлые пряди собственных волос, чтобы они так противно не липли к ушам и лбу, пуская холодные ручьи по и без того замёрзшей шее. — Но, к сожалению, над погодой мы не властны и предсказать ее не всегда можем. — Он снял пальто, больше походившее на вымоченный в луже мешок из-под картошки и прошёл по коридору вперёд, к Леорио на кухню. — Ну, знаешь, в прогнозе погоды стояло солнце, — все никак не успокаивался Паладинайт. Он тоже уже снял верхнюю одежду, оказавшуюся бесполезной в такой сильный дождь, под ней все было мокрым, и направился следом. — А ты знаешь же, что им верить можно в последнюю очередь, — изогнув бровь, улыбнулся Курута, уже сидя за столом и чуть дрожа. — В любом случае, я, наконец-то, тут. И нам не мешало бы согреться, так что, может, чай поставишь? Леорио прокрутился на пятках и в поисках залез сначала в один, потом в другой навесной шкаф. Долго в них копался, после чего выдал: — У меня только кофе. — Таким поворотом я оскорблён до глубины души, но, что поделаешь, вари. Главное же — согреться, — Курапика обнимает сам себя за плечи и чихает. А Леорио, отодвинув пакет с мукой, совершает невероятное открытие. — Смотри! — он поставил тяжелую бутылку с громким «бух» прямо перед Курутой, от чего тот едва на стуле не подпрыгнул. — Одногруппники на двадцать один год мне подарили, а я и забыл. Курапика недоверчиво смотрел на янтарную жидкость за толстым стеклом: — Он же почти год простоял там, испортился уже, наверно? — Курапика, это же ром. — И что? — с наивностью трёхлетнего ребёнка спросил юноша, уставившись на друга. А ведь тот думал, что Курута очень умный. — Он не портится. Наоборот, чем дольше стоит, тем лучше. — Ну раз так, — изящные пальцы сомкнулись в замок на середине стола, а лицо Курапики приняло какое-то непонятное для Леорио выражение, — То наливай. Греться будем.

***

Почему-то снять мокрую одежду никто из них не додумался, так что сейчас оба сыро сидели на полу рядом с широким диваном, красные от смеха и алкоголя, все ещё дрожащие от дождя, дико счастливые просто так. — Курапика, — резко прекратив смеяться с очередной шутки, серьезно начал Паладинайт, — А давай в правду или действие? Обычно холодный и рациональный ум Куруты и вовсе покинул его, так что он, сделав большой глоток рома прямо с горла подарочной бутылки, уверенно закивал, соглашаясь с предложением. Леорио забрал у него алкоголь и сам глотнул пару раз. — Тогда начинаю я, — дно бутылки стукнуло о пол, Леорио деловито поправил очки на носу. — Правда или действие, Курапика? — Правда, — моментально, чуть заплетаясь языком, ответил он, хоть и в стельку пьяный, но не капитальный придурок, чтобы в этой игре выбирать действие, тем более — в самом начале. — Ты когда-нибудь участвовал в оргии? — лицо, полное серьезности, повернулось к Курапике, подавившемуся воздухом и сразу покрасневшему до ушей. — Нет, — аж капельку протрезвев отрезал он, для убедительности отрицательно замотав головой и задёргав руками. А потом до него дошло, что теперь его очередь. — Правда или действие? — Правда, — Леорио положил голову на согнутые колени, продолжая смотреть на гостя. — Твой любимый цвет? — очевидно, над вопросом долго не думали. — Синий. Ты девственник? — Леорио даже не моргнул, упрямо уставившись на бедного парня, снова переставшего дышать и краснеющего пуще прежнего. А ещё не заметившего, что его, вообще-то, даже не спросили, что он выбирает: ответ на вопрос или выполнение загаданного действия. — У тебя все вопросы на похабные темы? — В ответ Курапика получил изогнутую бровь. — Мне обязательно отвечать? — Узрел несколько медленных утвердительных кивков. — Да, я девственник. — Глаза за линзами очков удивлённо округлились. — Правда или действие? — Правда. Курапика честно пытался придумать неудобный, каверзный вопрос. — Любишь гавайскую пиццу? — оказалось максимумом его интеллектуальных способностей в данный момент. Лицо Леорио чуть скривилось, голова вжалась в плечи: — То, что я извращенец, ещё не значит, что больной ублюдок. Боже… пицца с ананасами… — молодой человек помассировал виски и поправил очки на носу. — Правда или действие, а? Пьяный мозг Курапики соображал как мог. Ещё никогда он так сильно не напивался и отныне точно этот опыт повторять не будет. Взвесив все «за» и «против», решив, что ещё одного неудобного вопроса он не выдержит, Курута ответил: «Действие». У Паладинайта глаза загорелись адским пламенем, Курапика готов поклясться, что увидел там чертят. Он вмиг выпрямился, даже на ноги вполне твёрдо и ровно вскочил. — Наденешь юбку? Уверенность в том, что вопросы «какого черта?», «ты серьезно?» и «совсем из ума выжил?» четко читались на его лице, у Куруты была, так что он ответил лишь: — А у тебя она есть? — Да, поэтому и предложил, — минуту помявшись, он пояснил: — От девушки осталась, она забыла забрать, когда уезжала. Даже себе Курапика не признается, его немного задело то, что у Леорио, оказывается, была девушка, с которой он ещё и жил. Но ладно, это бы была та обида, которую испытывают друзья, когда узнают, что один скрывал от другого что-то важное, настолько масштабное. Нет, это была обычная ревность, которую прежде Курута никогда не испытывал, вот и не понимал, что это вообще за чувство в груди. — Хорошо, давай, — рука сама потянулась за бутылкой, в то время, как Леорио моментально отправился к шкафу, на поиски злосчастной тряпки. Уже через минуту Паладинайт протянул ему в руки юбку заместо бутылки, которую убрал подальше — на кофейный столик у телевизора, после чего присел обратно на своё место. — Я в ванную, — с трудом протянул слова Курапика, не будучи уверенным в том, что в принципе это вслух произнёс, и с ещё большим трудом поднялся на ноги. — Но ты можешь и тут… — начал было почти-врач, но был перебит достаточно четким «Нет, в ванной». Так что ему осталось лишь наблюдать за тем, как чуть шатающаяся фигура удаляется по коридору в уборную, а спустя несколько минут идёт обратно. Курапике было ужасно неловко, до красных щёк и ушей стыдно, но он боец, он не сдаётся до конца и эту битву он тоже выиграет, отказаться от выполнения задания было бы равно проигрышу. Так что он проходит по холодному дереву пола голыми ступнями путь от ванной до ковра у дивана и встаёт перед Леорио в «боевую» позу — руки в боки и ноги, расставленные по ширине плеч. — Правда или действие? — чуть наклонившись вперёд, к Леорио, спрашивает Курута, пытаясь держать серьезное лицо, хотя краснеет как вареный рак. А Леорио ответить ничего не может, смотрит на такие ровные, бледные ноги, с красивым рельефом мышц, совсем не женские, но от этого ещё более привлекательно смотрящиеся в обычной чёрной юбке-плиссе до середины бедра. И Курапика перед ним в целом на девушку особо не похож, особенно сейчас, повзрослев, возмужав… Паладинайт громко сглатывает и все же отвечает: — Правда. — Нравится? — Курута внимательно смотрит на него, а тот все пилит глазами его ноги и, особо не думая, отвечает «чертовски да». Тогда Курапика садится на корточки, руку поставив так, чтобы юбка не задралась, а заструилась на пол, огибая ноги, и выжидающе глядит на Леорио. — Правда? — спрашивает наконец тот, все же оторвав взгляд от ног и приковав его к лицу их обладателя. Получив утвердительный медленный кивок и ответный размытый взгляд, спрашивает, — Можно потрогать? И Курута лишь ещё раз кивает, садится на пол и вытягивает ноги, поправив юбку. Вздрагивает, когда на лодыжку ложится широкая ладонь, чуть дрожит, когда она ползёт вверх, гладит икру, аккуратно оглаживает коленку, мягко щипает за ляжку, густо краснеет, стоит кончикам пальцев оказаться под юбкой, а потом двинуться обратно к ступням. — Я выбираю правду, — как ни в чем не бывало говорит Леорио, понявший, что от Курапики вопроса ждать ещё долго придётся. — Как долго мы ещё такими пьяными будем? — растерянно спрашивает Курута, уставившись в пол. — И это твой вопрос? — Леорио видит кивок, — Часа два точно, тем более, у нас ещё есть, — пальцем указывает на столик рядом. — Тебе нехорошо? — Нет, все нормально, — Курапика пальцами цепляет бутылку с горячительной жидкостью за горло и подносит к губам для очередного глотка. — Я правду выбираю. — Ты хотя бы целовался когда-нибудь? — растягивая гласные произносит Паладинайт и аж очки протирает, когда видит отрицательный кивок головы напротив. — Действие. Курапика сжимает в кулаках края юбки, губу закусывает и брови вместе сводит, а ещё на Леорио совсем не смотрит и нервно, со смешком выдыхает. — Поцелуешь меня? — бледные щёки уже в который раз за вечер трогаются ярким румянцем, а сам парень, наконец, поднимает взгляд на того, к кому обращался. И Курута ожидал увидеть что угодно, но точно не так же сильно краснеющего Леорио. — Если не хочешь, то ты, конечно, не обязан! — сразу начал извиняться юноша, смущенно жестикулируя руками. — Давай я сейчас придумаю другое… — Нет, — Леорио взял бессвязно двигающиеся ладони в свои тёплые пальцы, останавливая. — Что «нет»? — Курута непонимающе упёрся в руки взглядом. — Нет, не надо. Я тебя поцелую. — Сухие, горячие, дрожащие пальцы касаются острого подбородка, поднимают лицо Курапики так, чтобы он, наконец, взглянул на Леорио, успевшего оказаться слишком близко. — Готов? Курапике и слово сказать страшно, испуганный взгляд устремлен в темные глаза напротив, он хочет медленно кивнуть, но рука, держащая его за подбородком не даёт этого сделать. А Леорио, почувствовав давление на пальцы и приняв это за согласие, осторожно накрывает чужие губы своими. Всего одно легкое касание, после которого Паладинайт сразу же отстраняется, а Курапика успевает протрезветь и опьянеть с новой силой обратно, хватается за ворот чужой рубашки и тянет ее на себя, сам подаваясь навстречу, неумело соединяя рты вновь, неловко размыкая губы и языком обводя те, что рядом. Курута стонет, Леорио путает длинные пальцы в светлых прядях, тянет за них, заставляя менять угол или притягивая ближе к себе. Младший отстраняется, вызвав у Леорио разочарованный вздох, но сразу же перебирается к нему на бёдра и, обвив руками шею, снова вовлекает парня в поцелуй. — Правда или действие? — губами Паладинайт улыбается в чужие — такие мягкие и идеально гладкие, совсем не такие, как у него самого — сухие, шершавые, но Курапику, похоже, это совсем не смущало. — Действие, — Курута ластится к парню, трется щеками и губами о его лицо, пальцами обводит каждый миллиметр шеи, — Что мне сделать? А Леорио и не знает, чего же он от него хочет. И пытается быстрее сообразить, пока горячий язык обжигает ему ухо, пальцы лезут под рубашку, а ноги сильнее сжимают его бёдра. — Разденешься? — произносится ломающимся от волнения и смущения голосом Паладинайта, на что губы Курапики складываются в доброй усмешке, а сам он, вместо ответа, расстегивает три верхние пуговицы рубашки и легким движением снимает ее через голову. И Леорио хочет сказать, что этого уже достаточно, хочет прикоснуться к голым плечам, провести ладонью по плоскому животу, расцеловать грудь, но парень привстает над ним и стягивает юбку, выбирается из неё сначала правой, потом левой ногой и усаживается обратно в одних боксерах. Он вжимается членом Паладинайту в пах, трется о него, дышит ему прямо в губы, а Леорио говорит: — Я выбираю правду. Курапика полностью теряется на секунду, ибо ожидал «действие», но быстро соображает, ногтями перебирает короткие волосы на затылке парня под собой, смотрит в темные глаза и шёпотом спрашивает: — Возьмёшь меня? — Прямо тут? — Леорио вспоминает, что они, вообще-то, на полу гостиной сидят, оперевшись на диван, что особо романтичным не назовёшь. — Прямо тут, — поцелуй в уголок губ, — Пожалуйста, — Курапика весь очаровательно-красный от смущения, горячий от желания и неловкий из-за неопытности, незнания, но уверенный и даже упрямый. Он аккуратно расстегивает все пуговицы на рубашке Леорио, пока тот сидит в ступоре, не зная, что сделать, что сказать. Одни руки перехватывают другие, расстегивавшие последнюю пуговицу, нежно сжимают их, гладят большими пальцами тонкие запястья, а губы Паладинайта целуют те, что напротив, мягко, осторожно, трепетно, пытаясь вложить в это касание все то, что он чувствует уже несколько лет. Леорио поцеловал Курапику так, как хотелось уже очень, слишком давно. — Да, — Паладинайт слишком нежно для всего происходящего прижимается к чужому лбу своим и сцепляет их пальцы между собой. — Может быть больно. Курапика высвобождает руки, ведёт пальцами по открытому животу, груди, снимает белую рубашку, оглаживает широкие плечи ладонями и теперь красным горят не только его щеки, но и радужки глаз, которыми он сверлит темные глаза напротив. — Знаю, — руки с плеч перемещаются на спину. — А ещё я выбираю действие, — от пьяной улыбки, появившейся на лице юноши после этих слов, что-то внутри Леорио натянулось ещё сильнее. — Просто поцелуй меня снова. И Курапика целует, но не так осторожно и неловко, как было до этого. Он языком раздвигает Леорио губы, кусает нижнюю, тянет за волосы так, чтобы голову назад откинули и рот шире раскрыли, давая больше доступа. Слюна течет по подбородкам, поцелуй становится все глубже, даже когда Паладинайт думает, что глубже уже некуда, то Курапика удивляет его, дотянувшись языком ещё на миллиметр дальше. Леорио мнет упругие бёдра, с удовольствием гладит ляжки, отвечает на поцелуй, который прекращается ровно в тот момент, когда рука с тазовой косточки переползает на стоящий член, скрытый бельём. Курапика резко выдыхает и закусывает свою губу, издаёт что-то наподобие скулежа, когда пальцы Паладинайта гладят ствол через ткань, нервно толкается навстречу. — Леорио, — с трудом и задыхаясь шепчет он, закрывая глаза, стоит только всей ладони сжать его член, — Е-ещё… — ногти впиваются в плечи, за которые он отчаянно держится, а стоит чужой руке залезть под мокрые боксеры, так Курапика с силой сжимает пальцы, вероятнее всего, оставляя синяки. Леорио одной рукой спускает трусы ниже бёдер, другой — ласкает текущий смазкой член, с трудом хватающего воздух парня. Курута опирается на колени, чтобы полностью избавиться от белья и, начиная новый поцелуй, толкается в узкую, медленно двигавшуюся ладонь, стонет, толкается ещё и снова стонет, сводя Паладинайта с ума. Леорио кладёт разгоряченного юношу на ковёр и оглядывается по сторонам. — Вот черт, — трезвая часть его мозга пытается думать, но выходит не очень. — У меня нет смазки. — А просто слюны не достаточно разве? — с детской уверенностью в голосе отвечает Курута, приподнявшись на локтях. — Нет конечно, придурок! — Леорио хмурит брови и заправляет Курапике выбившуюся прядь волос за ухо. — Слишком больно будет. — Я могу потерпеть, не девочка же, — начинает блондин, однако взгляд, так и говорящий «я врач и я говорю, что нет», заставляет его промолчать. Но, откинувшись обратно на пол и выгнувшись в спине, Курута продолжает: — Тогда придумай что-нибудь поскорее, пожалуйста… И Леорио сразу же придумал. Он переворачивает Курапику в коленно-локтевую, заставляя его максимально прогнуться в спине, снова гладит чуть дрожащие бёдра, пропускает мимо ушей тихое «Боже, как смущает» и открывает бутылку с остатками рома. — Что ты делаешь? — Курута хотел было повернуться, чтобы с непониманием посмотреть назад, но его заставили принять прошлое положение. Леорио не ответил. Он пролил алкоголь на задницу Курапики, облизал собственные пальцы и обвёл подушечкой большого пальца смоченный ромом вход. Ввел указательный палец, крепко держа партнера за бёдра, чтобы не дергался, спустя какое-то время — средний, развёл их чуть в стороны, слушая всхлипы и хрипы, меняя угол проникновения, в поисках нужного. И когда он его нашёл, то до ушей донёсся не то стон, не то крик, а бёдра подались навстречу пальцам. Курапика кусает себя в предплечье, брови хмурит, задницей назад подаётся, звезды ловит с каждого движения уже трёх пальцев внутри себя, но хочется ещё больше, ещё глубже и ещё сильнее. — Правда? Действие? — хрипит он, а Леорио весь замирает. — Что выбираешь? — Действие, — он ещё раз глубоко вводит пальцы, давя на простату и наслаждается сладким стоном Курапики. — Тогда, — парень все же изворачивает голову так, чтобы взглянуть на Леорио. У того вид такой, что Куруте становится ещё жарче и он готов вот-вот кончить прям так: с пальцами внутри себя и таким лохматым, красным и сосредоточенным Леорио за собой. — Возьми меня уже. Не пальцами! — И смотрит. Смотрит, как Паладинайт снимает брюки вместе с бельём, как мочит ромом руку и водит ей по своему члену, в этот же момент снимая очки и откидывая их куда-то на диван. А ещё чувствует, как пусто без пальцев, как они самые сжимают левое бедро, а ещё как по ягодицам снова льётся алкоголь, стекая по ногам на ворсистый ковёр. А дальше Курапика закрывает глаза и чувствует лишь то, как в него входят одним болезненным толчком; ведут рукой по его позвоночнику, заставляя прижаться грудью к полу, а бёдра поднять как можно выше, как что-то говорят, наверняка успокаивающее, доброе, может даже, любящее, но Курапика не слышит. Он тяжело дышит, пытается расслабиться, ноги шире расставляет и хрипит на выдохе. А когда, наконец, расслабляется, то чувствует, как сжимают оба бедра, насаживают его на член, и за ладонь себя кусает, чтобы не застонать в голос от точного попадания по простате. — Правда, действие? — Спрашивает Леорио, замерев. И не будь Курапика участником происходящего, он бы засмеялся с такой ситуации, анекдот какой-то. — Ну? На выдохе, закатив глаза, Курапика все же отвечает: — Действие. — Не сдерживайся. Курута уже было хотел ответить, что было бы с чего, но бёдра вновь соединились, головка члена прошлась по простате, его тело бросило в дрожь. И все, что он чувствует дальше — это огонь, расходящийся по всему телу, такой приятный и так давно нужный. Каждое движение чужих и своих бёдер отдаётся будоражащим теплом внизу живота. Руки, то гладящие, то сжимающие, обнимающие — ощущаются как солнечные лучи в летний день, до костей прогревают и заполняют все вокруг. Поцелуи в острые лопатки заставляют таять, сильнее прогибаться, хотя, казалось, сильнее и некуда. А рука на члене, движущаяся в такт толчкам по простате, заставляет всего сгорать, чтобы, как феникс, родиться вновь и так по кругу. И со всего, с каждого действия, движения, слова — Курапика стонет, иногда вскрикивает, говорит слова, которых и сам уже не помнит, зовёт Леорио по имени, извивается словно змея и пальцы в ковре путает. А Паладинайт просто умирает с того, как ему горячо, узко, так хорошо, как никогда не было. Он смотрит на блестящую от пота спину, на ровные ягодицы, руки, ломающиеся в поиске того, за что бы схватиться, а ещё на красивый профиль, открытый рот, жадно глотающий пропитанный спиртом воздух, красные щеки и дрожащие ресницы, и дыхание перехватывает. Движения сбиваются с четкого ритма, как бёдер, так и руки, глаза держать открытыми невозможно и, когда он чувствует влажность в ладони, а до ушей доносится несколько ругательств, собственное имя и протяжный стон, то он покидает тело и доводит себя до разрядки парой плавных скользящих движений между ягодицами, изливаясь Курапике на спину. Оба тяжело дышат, позу поменять сил не имея, а в ушах стоит лишь собственное сердцебиение. — Правда или действие, Леорио? — нарушает тишину вопрос, произнесённый сорванным хрипящим голосом. — Правда. — Я тебе хотя бы нравлюсь? — Курапика и сам слышит, что звучит он сломано, но ничего с этим поделать не может. И понимает, что вопрос глупый, но ответ ему по-глупому необходим. — Нет, — такое оглушающее сейчас и в алых глазах моментально наворачиваются слёзы и хочется уйти, спрятаться, но сил нет на банальное встать с колен. Но это делают за него: переворачивают и заставляют сесть к себе лицом, после чего продолжают: — Ты мне не просто нравишься, я люблю тебя. — И Курапике сразу расхотелось куда-либо уходить, захотелось остаться, счастливо улыбаться и слёзы пускать в крепких объятиях лишь от счастья. Что он, собственно, и делает.