Всего лишь утешение

      «Сука», — сокрушенно прошипел Егор, бросая букет роз на дорогу и притаптывая его носком начищенного до блеска ботинка. На душе мерзко скребли кошки, и очень хотелось навсегда вычеркнуть одного человека из своей биографии и памяти. Но сделать это Егор был не в силах.       К этому дню парень готовился так, как готовятся обычно к чему-то сверхважному. Выбрал самую белую из всех своих бессчетных рубашек, обувь начистил чуть ли не до дыр, купил самые дорогие конфеты. Он даже съездил в ближайший городок за пышным букетом алых роз. А шикарный букет из цветочного магазина — это не подзаборный веник тёти Тани, это приличный подарок от приличного молодого человека.       Оказалось, что ни стильный внешний вид, ни шоколад, ни роскошный букет роз, ни даже самое искреннее признание влюблённого Вальке Кузнецовой, избраннице Егора, не нужно было. Он приходил к ней уже несколько раз, пытался начать разговор, позвать погулять или просто сделать комплимент, но Валентина смотрела на него волком, да сердито велела не отвлекать её от важных дел по дому. Но Егор надежды не терял и решил без обиняков сказать всё, как есть, ибо отняла Валька у паренька сердце его чуткое.       Выяснилось, что до этого Валя была сущим ангелом и только предостерегала Егора от последствий, всячески угрожая бойкой дворовой собакой Машкой. Но дворняга была не единственной защитницей Вальки. У Вали был парень.       Той весной Егор впервые в жизни приехал в село. Он был изнежен городской жизнью и не привык особо размахивать кулаками. Но когда дело доходило до дамы сердца, Булаткин не мог оставаться в бездействии. Парень Вали имел довольно грубый и неотёсанный вид, плевал через плечо в конце каждого предложения и вставлял мат после каждого слова. Для Егора был удивителен такой выбор Вальки, но именно по дикому поведению молодого человека он предположил, что проиграет в схватке. И оказался прав.       Наверняка Егор не сдался бы после одного поражения и продолжил бы покорять сердце Валентины Кузнецовой, если бы не вся та брань, коей девушка не стыдилась осыпать его во время драки. Булаткин уже лежал на земле, почти поверженный, но она всё насмехалась над парнем и науськивала на него Игоря. Девушка вела себя крайне грубо, и Егор впервые прозрел и понял, какова эта сердцеедка на самом деле. В итоге ему разбили сердце. И губу. И, по ощущениям, почку.       Егор скривился. Нижняя губа всё ещё больно ныла, но кровь остановилась. О Вальке думать не хотелось. Хотелось забыться, провалиться сквозь землю, упасть в пропасть, лишь бы уйти от этого всего. Егор пошарил в кармане и достал пачку сигарет. Но вспомнил, что зажигалка вылетела из его кармана, когда парень Вальки швырнул его на землю. − Бля-а-а, − горестно протянул он, пряча пачку. Как вдруг Егор услышал шорох шагов и знакомый голос: — Возьми, — молодой человек в синей спортивной кофте поверх белой футболки поднёс ему свою зажигалку. Булаткин не заметил, как приятель к нему подошел, и хотя желания говорить не имел, зажигалку всё же взял. Закурил. — Игорь отмудохал? — произнёс Даня, тот самый друг Егора, глядя в пустоту улицы перед собой. Темнело. — Зачем спрашиваешь, если сам знаешь? — раздраженно ответил Булаткин. Когда он возвращался от Вали с огорчительным поражением, на его лице отражалась глубокая трагичность бытия, ещё и разбитая губа светила, как красный глаз светофора. Егор проходил мимо магазина, где только собралась молодежь, чтобы купить выпивки и устроить весёлую попойку. Конечно, нашлось несколько ребят, которые издалека заметили несчастливца и начали язвить. Егор бы, может, подошел да дал кому-нибудь из них в нос, но как бы его не задевали слова компании, он мог только поднять на них злобный взгляд. И увидеть меж них Даню.       Егор всегда был простым и добрым человеком, несмотря на то, что родился в богатой семье. Он приехал в деревню по воле отца — тот хотел, чтобы его сын узнал, каким тяжелым трудом добывается всё то, что он привык иметь в холодильнике почти даром. Помимо этого Егор был из тех людей, кого называют белоручками. Этим объясняется то, что, даже переехав в село, каждый день он надевал новую белую рубашку и носки, мыл руки как можно чаще и принимал душ ежедневно. Отец парня хотел, чтобы он научился носить потрёпанную одежду и перестал бояться ходить босиком по земле.       Изменить Егора было трудно. А такого, каким он был, ни одна компания в деревне не принимала. Первым и, пожалуй, единственным, кто тепло к нему относился, был Даня Поперечный. И хотя сам Данила твердил, что Егор ему никоим образом не нравится, он всё же помогал Булаткину.       Они увиделись впервые, когда Егор пришел в магазин за продуктами с одной только кредитной картой. Оказалось, что не во всех сельских магазинах есть терминал. Парень немного растерялся и спросил, как далеко отсюда есть какой-либо другой продовольственный магазин. Продавщица внятно объяснила ему маршрут, и тут появился рыжий, как тот кудрявый бархатец из маминой клумбы, парень, который предложил Егору свою помощь.       Почему Даня решил помочь незнакомцу? Пока его товарищи высказывали всяческие грубости о Булаткине, собравшись на улице, Поперечный заметил, что приезжий парень совершенно безобиден. А услышав диалог между ним и продавщицей, он понял, что если Егору не помочь, то он скорее тут завянет, как тот не политый помидор на солнцепёке, чем чему-либо научится.       Поперечный, как и его друзья, находил Булаткина немного странным. Хотя он понимал, что не может злиться на Егора за то, что тот отличается особой чистоплотностью, Даня не собирался становиться ему другом.       Как-то раз они с товарищами делали шашлыки у Поперечного дома, и он на правах организатора гульбы пригласил Егора. Сделал он это, поскольку был понятливым и человечным: у Булаткина здесь не было ни друзей, ни семьи, так что Даня решил помочь ему хоть как-то скрасить одиночество.       В тот вечер они неплохо повеселились, несмотря на то, что парни изначально не обрадовались появлению Егора. К полуночи все довольные разошлись по домам. И только Булаткин остался, чтобы помочь Дане убрать. Хоть по характеру Поперечному он не нравился, но его доброта и отзывчивость не могли не вызывать симпатии. «Может, он не так уж и плох», — задумался Даня тогда.       Однажды Поперечный собирал вишню для компота неподалёку от своего двора. Проходящий мимо Егор напросился ему в помощники, потому что считал должным отблагодарить приятеля за недавние поиски терминала. Но Даня не обрадовался. Как было сказано ранее, другом Егору он становиться не собирался.       Булаткин полез на дерево. Снизу на него с очевидным негодованием глядел Поперечный и думал, как смешно будет, если Егор свалится с ветви на упавшие спелые вишни и в ужасе пойдёт отмывать свою белую рубашку от красных пятен. Но вот уже двадцать минут Булаткин смело стоял на ветке и тянулся за бордовыми ягодами. Поперечный уже готов был признать, что ошибался в навыках парня. Именно в тот момент, когда он об этом подумал, Егор сделал свой последний шаг по ветке. Его нога скользнула по гладкой коре, и потерявший бдительность Даня еле успел подбежать. Словить Булаткина он не словил — на землю они упали вместе. Но смягчить падение Егора собственным телом он смог и, прижав его к себе со спины одной рукой, спас драгоценную рубашку от вишни. Рука Дани какое-то время так и держала парня, они оба лежали в неком аффекте. Егор очнулся первым, вскочил на ноги и стал отряхиваться (видимо, это было привычкой, потому что ни одна его часть тела не коснулась земли, кроме ботинок). Даня тоже поднялся, снял с себя и без того потрёпанную кофту и начал вытряхивать из неё косточки прилипших вишен. Егор с тревогой на него глядел. Как вдруг Поперечный громко засмеялся: — Блять, Егор, ну ты даёшь, — в этих словах не было ни толики упрёка, и Егор тоже улыбнулся. У Дани, как оказалось, был очень заразительный смех. А у Егора — Поперечный выяснил методом ощущений — дорогой, но весьма приятный одеколон.       Таких интересных случаев было много. Однажды, например, Егор на свою голову решил пить с сельскими мужиками на спор. В городе он был первый гуляка в своей компании, но пить с мужиками, которые с пятого класса поступательно совершенствуют своё мастерство бухать, было весьма опрометчиво. Много выпить Егор не смог. Вернее, количество выпитого им по его собственной шкале измерения достигло высшей отметки «дофига», но оказалось, что его «дофига» — это мало. Когда стало совсем плохо, Булаткин позвонил единственному человеку, который сейчас мог дотащить его до дома — Дане. Волоча еле идущего Егора, Поперечный всю дорогу на него кричал. Потому что «Какого черта ты звонишь мне в десять вечера, когда я помогаю бате в гараже?», потому что «Что ты забыл в другом конце села?» и потому что «Ума на то, чтобы антисептик с собой таскать тебе хватает, а на то, чтобы не пить с кем попало — нет?»       Когда они уже были дома у Егора, Даня наконец-то выдохнул и успокоился. — Даня… Даня, Данечка, спасибо, — Булаткин попытался его обнять, но ничего толкового из этой затеи не получилось, и Поперечный его оттолкнул. — Ты… ик… настоящий друг. «Как же заебал», − подумал Даня, но промолчал, чтобы не развязывать язык пьяному, и ушел, велев немедленно ложиться спать и толкнув Егора на кровать.       На следующий день он встретил свою подругу Оксану. Они жили в соседних домах и когда-то учились в одном классе, потому Поперечный доверял ей как лучшему другу. Не обо всём можно рассказать пацанам, а Оксана и выслушает, и тумаков надаёт, и посочувствует, и советом дельным поможет.       Конечно, он жаловался ей на выходки Егора. — А знаешь, что я думаю? — без намёка на смех произнесла она. — Я думаю, что ты влюбился. — Чего, блять? — Поперечный принял услышанное за шутку. Девушка улыбнулась. — Я серьёзно. Ты пошёл за ним в другой край села в десять часов вечера. Ты уверен, что он тебе даже как друг не нравится? Оксана недолго пыталась убедить Даню в своей правоте, но тот всё время упрямо доказывал, что дело не в том, что ему нравится Егор, а в том, что он просто чуткий и человечный.       Сейчас Поперечный удивился и даже немного испугался. Егор стоял, опёршись спиной о забор, в испачканной землёй рубашкой, в пыльной обуви и с парой ссадин и не бежал домой с матерными криками, чтобы отстирать пятна и обработать раны. Даня решил, что на этот раз дело как никогда серьёзное. — Держи. Тебе нужнее, — он протянул ему начатую им же бутылку пива, которое они с парнями покупали в магазине пятнадцать минут назад. Но тут Даня вспомнил о чистоплотности Егора и забрал бутылку: — блять, гигиена, забыл. Булаткин скривился и резким движением отнял у парня выпивку: — Похуй. Егор сделал несколько больших глотков и вытер губы рукавом, забыв о ране. Губа снова начинает болеть. Хреново.       Даня молчал. Он совершенно не умел утешать людей. Все его предполагаемые реплики сводились к фразе «Говорил я тебе, чтоб отстал от неё». Как говорить с таким Егором он не знал. — Да ну её нахуй, Вальку эту, — сокрушенно выпалил Булаткин, делая очередной глоток из бутылки. Даня нахмурился. Сейчас жалеть Егора он не собирался. — Быстро ты сдался, — Булаткин обратил на него свой взгляд. — За бабу бороться надо. Слова Поперечного задели парня. Разве он не боролся? Боролся! Он не раз ходил к Вале, цветы ей дарил, комплименты говорил. А она только то и делала, что гнала его. В конце концов, Егор даже в драку из-за неё влез, но Кузнецова в его сторону даже краем глаза не глянула, бессердечная. Стоит ли такая девушка того, чтобы за неё боролись? — Смысла бороться, как ты говоришь, больше не вижу, — и снова делает глоток, пока во второй руке тлеет сигарета. Егор думал, что чувств к Вальке у него не осталось никаких. Одно лишь отчаяние и тоска по тому времени, что он потратил впустую, бегая за ней, его не отпускали. — Слабак ты, Егор, — вздохнул Даня, глядя в темноту перед собой. Ему казалось, что жесткое обращение — это то, что сейчас нужно Егору. Но он не представлял, как его упрёки досаждали парню. Булаткин считал Даню своим другом и рассчитывал на хоть несколько тёплых слов поддержки. — Не слабак, — хрипло ответил Егор. — Не слабак? — Даня отошел от стены, о которую опирался, и стал прямо перед Булаткиным. — Докажи! Ударь меня прямо сейчас!       Поперечный был несносным. Неужто он не понимает, как больно донимает Егора? Лицо Булаткина исказила гримаса ярости. Он вцепился в Данины плечи, резко прижал его к забору и с неистовым блеском в глазах со всей силы прошелся кулаком по его щеке. Поперечный медленно вернулся в прежнее положение и коснулся уязвлённого лица. «Нихуя себе», — подумал Даня, изумлённо глядя на свирепствующего Егора. Сейчас его лицо было достаточно близко, чтобы рыжий заметил окровавленную разбитую губу и бешеный взгляд блондина. Даня разбудил монстра. — Пиздато, — еле выдохнул ошарашенный Поперечный. Егор выбросил недокуренную сигарету и безмолвно схватил его за край расстегнутой спортивной кофты. Он был очень зол на грубость Дани, и никакая похвала этой злобы не остановила бы. — Ещё один камень в мой огород, — рычал сквозь зубы он, — и я за себя не ручаюсь!       Поперечный проглотил язык. Не потому, что боялся — сдачи он мог дать в любой момент, а потому что был ошарашен. Ещё утром Егор был привычно весел и улыбался ему набившей оскомину сладкой улыбочкой, а сейчас он растрёпанный, грязный, сердитый и горящий желанием выбить ему пару зубов. Булаткин тяжело дышал, на его глаза небрежно спадал белый локон челки, а рукой он всё ещё держал Даню. Поперечный даже успел подумать о том, что Егор всё же на самом деле естественно красивый, а не оживший Кен, каким его называли Данины друзья.       Даня слышит шорох колес проезжающей мимо машины, на мгновение отвлекается, глядя на дорогу, и упускает момент, когда Егор, вжимает его в заборную стену и жадно впивается в губы. Он целует с напором, рассчитывая на серьёзное сопротивление, но Даня в состоянии аффекта почти не пытается его оттолкнуть. Поперечный поддаётся, позволяя Булаткину углубить поцелуй, но отвечать не решается. Во рту появляется неприятный металлический вкус — рана на губе Егора открылась, и в последнее мгновение Даня чувствует трепетное желание ответить дерзкому порыву, утопая в новых ощущениях, как вдруг Булаткин отстраняется. Поперечный чуть не задыхается, и в полном непонимании происходящего выкрикивает: — Че за пиздец, Егор? Но Егор молчал. Даня мог бы заметить, как огонь в его глазах чуть потух, но он до сих пор не мог прийти в себя. Булаткин отвечать не собирался. — Да ты в зюзю, Егор, — уже сравнительно спокойно произнёс Поперечный, отстранившись. — Трезв, как стёклышко, — строго отрубил Булаткин, сверля друга взглядом. Он был настолько твёрд и уверен в своих словах, что Даня почти разуверился в своём. Поперечный заставил Егора пойти домой. Пьяного, как он считал, Булаткина да ещё и в таком состоянии пустить одного он боялся, так что пошел вместе с ним. Давайте уясним: не потому, что с Егором могло что-то случиться, а потому, что если с ним что-то случится, то первым делом звонить он будет Дане, которому такие проблемы ни к чему.       Поперечный завёл Егора в дом. Они вдвоём дошли до гостиной и Булаткин устало рухнул на диван, пряча лицо в ладонях. Было очевидно, что методы Дани не помогают и сейчас парню очень плохо. Поперечный сел рядом. Егор был пьян, и Даня был готов к тому, что он сейчас может разреветься или начать кричать, как сумасшедший. Но шли минуты, а Булаткин не издавал и звука. Поперечный пристально на него глядел. Ему не верилось, что такой миловидный и опрятный городской парень будет бегать за глуповатой грузной Валькой Кузнецовой из деревни. Да и саму Валю он не понимал. Егор был идеальным парнем; состоятельный, красивый, добрый и заботливый он мог осчастливить любую другую девушку, но почему-то выбрал её. Кузнецова должна была быть на восьмом небе от счастья! Раньше Даня об этом не думал, но, окажись он на месте Вали (то есть, будь он девушкой), то ради такой хорошей партии бросил бы не только узколобого Игоря, он бы половине села дулю под нос пихнул бы ради Егора. — Да забей ты! — Даня попробовал другую тактику. — Многое эта Валька понимает в мужиках, − он не думал, что «понимает в мужиках» больше, но Даня ведь не дурак. — Она цветы раз в год на день рождения получает. И то — какие-нибудь маки подзаборные. Вот и тупит. — Как будто бы ты много в мужиках понимаешь, — лица Егор не показывал, но по интонации было понятно, что он улыбается. Даня скорчил недовольную мину и через минуту продолжил: — Егор, ты пиздатый пацан, найдёшь себе ещё кого-нибудь, — он не вкладывал в это глубокого подтекста, но Булаткин резко поднял голову и посмотрел на Поперечного в упор: — Есть кто-то на примете? — еле слышно спросил он. Даня смотрит на внимательные голубовато-серые глаза, видит в них толику волнения и собственное отражение, и ловит себя на мысли о том, что Валька проёбывает очень хорошего парня. Когда Егор тянется за поцелуем, он несмело отвечает. Целовать его оказалось куда приятнее, чем получать от него тумаки. Егор тёплый, его касания приятны, а напор с каждым поцелуем всё сильнее и сильнее. Он нежно шепчет имя Дани на ухо, смотрит внимательно, и Поперечный, балованный ласковыми руками, вдруг оказывается на коленях Егора. Даня думает, почему никогда не целовал Булаткина раньше, почему не замечал собственного вожделения, почему глаза Егора так красиво светят в темноте голубым хрусталём, почему его волосы так приятно сминать и перебирать пальцами, почему ему так жарко, когда руки Булаткина пробираются под футболку, и так холодно, когда он отстраняется. Поперечный открывает глаза только в перерывах между поцелуями, во тьме его ощущения обостряются, а в редкие мгновения зрительного контакта пьянеет от голубых огней напротив.       Даня шумно выдыхает, когда Егор внезапно разрывает поцелуй. Поперечный выжидающе смотрит, переводя дыхание. Булаткин встаёт, взяв его за запястье, и ведёт из гостиной в спальню. Они снова целуются, но теперь полулёжа на подушках, и впервые за всё время среди шептания Даниного имени раздаётся негромкое, но настойчивое «Егор». Поперечный аккуратно его отталкивает, и Булаткин смотрит на него с недоумением и некой досадой. — Я не хочу быть твоим минутным пьяным утешением, — заявил Даня. За короткое время, что они добирались из гостиной в спальню, он вспомнил о том, что Егор вообще-то выпил. — Я трезв. Я уже говорил, — как нельзя серьёзнее уверил парня Булаткин. Даня не верил. Но на свой риск, немного повременив, вновь его поцеловал. Егор опустился к шее Поперечного и скоро освободил Даню от кофты и футболки. Булаткин смотрел на него с обожанием и восхищением, но Поперечный в смущении отводил взгляд и, когда Егор снова прильнул к его шее, начинал расстёгивать его рубашку.       Булаткин был очень обходительным любовником. Обнажённый Поперечный, подмятый им, очевидно, ощущал некую неловкость, но Егор всё время нашептывал ему на ухо всякие милые и порой слишком сладкие вещи, его обольстительные касания быстро успокаивали Даню, вводя его в приятное блаженство. Поперечный медленно таял в руках Егора, пока полностью не отдался влечению.       Даня хорошо помнил пристальный взгляд Булаткина и торжество, что испытывал он, овладев этим взором, помнил боль, плавно переходящую в удовольствие, помнил, как светлая челка падала Егору на глаза, когда он набирал темп, помнил каждый его тихий стон и каждое произнесённое с нежностью «Данечка».       В объятиях Булаткина было так удобно, что его, Егора, тепло Даня не мог сравнить с теплом ни одного шерстяного шарфа. Хотелось продлить этот момент на вечность. Егор уснул довольно быстро, но Поперечного, в отличие от него, не покидали тревожные мысли. Случившееся только что казалось ему сном, и он был абсолютно уверен, что Булаткин был пьян. Даня вспоминал их поцелуи, и ему казалось, что он даже ощущал запах перегара, исходящий от парня. Он невольно нахмурился. Нет. Что-что, а позориться Поперечный не будет. Выпрашивать признания и объяснения на утро он не хочет.       И потому к утру Дани не было ни в Егоровой постели, ни в его доме вообще.

***

      Поперечный проснулся в своей комнате, в родной постели. Было холодно. Он щурился на солнечный свет, попадающий в комнату сквозь оконные стёкла, и с некой горечью вспоминал, что с ним произошло вчера. Даня чувствовал себя опустошенным.       В такие моменты Поперечный всем сердцем радовался тому, что живёт в деревне, а не в городе. С утра нужно принести в дом воды из колодца, а если на дворе весна — повыдёргивать бурьян в огороде, полить овощи, накормить дворового пса, а если на дворе зима — затопить печку, раз в неделю — вымести двор, выбить ковёр из прихожей и помыть там пол. Братьев и сестёр у Дани не было, так что все эти обязанности ложились на его плечи. Обычно они отвлекали от навязчивых мыслей, но в тот день перестать думать о Егоре у Поперечного получалось с трудом. У Дани всё валилось из рук, и ни одно дело он так толком и не сделал.       Поперечный рассчитывал на два варианта. В первом случае Егор ничего не помнил, а во втором — помнил, но делал вид, что всё в порядке. Оба исхода Даню вполне удовлетворяли. Большего он желать не мог, потому что был полностью уверен − между ними ничего быть не может.       Они с Егором не виделись весь день. Поперечный прожил последние двенадцать часов в бесконечных мучениях и терзаниях. Он в страхе ждал того момента, когда им придётся встретиться. Даня считал Егора слабаком и трусом, но теперь понимал, что сам он ничем не лучше, и от этого становилось ещё досаднее.       Потеряв всякую надежду увидеть Булаткина сегодня, Поперечный нёс пустое ведро к колодцу. Солнце медленно спускалось за горизонт, окрашивая небо в приятный светло-пурпурный цвет. Даня взялся за ручку и принялся вращать ворот. Набрав в ведро воды, он начал вращать ворот в обратную сторону и уже почти поднял ведро, как вдруг увидел сквозь колышки забора знакомую фигуру. Даня потерял почву под ногами и случайно отпустил ручку. Цепь громко зазвенела, ведро опрокинулось, и вся вода вернулась туда, где была изначально.       Поперечный затаил дыхание. Он мог просто стоять, как истукан, и наблюдать, как Егор подходит всё ближе и ближе. А мог собраться и выдать какую-нибудь непринуждённую фразу, которую обычно выкрикивал, когда видел Булаткина. Даня тяжело выдохнул. Второй вариант был лучше. Но сложнее.       И снова эта белая рубашка, эта милая улыбка, букет цветов и какой-то пакет в руках. У Поперечного затряслись колени. Неужели он снова идёт к Вале? — Ты бы Игоря побоялся! — Даня постарался вести себя обычно и очень надеялся, что получается правдоподобно. — Какого Игоря? — удивился Булаткин, перегибаясь через забор. — Валькиного, — Поперечный посмотрел на него несколько раз вскользь, стараясь сосредоточиться на ведре с водой. Не хотелось снова его упустить. — А кто сказал, что я к Вальке иду? — Даня до беления костяшек сжал ручку от ворота. У Егора появилась новая избранница? Шестилитровое ведро вдруг стало как никогда тяжелым. — А к кому же ты идёшь? — запыхавшись от тяжести ведра, спросил Даня. Говорить было тяжело. — К тебе, к кому же ещё? — улыбнулся Егор, когда Поперечный наконец вытащил злополучное ведро и поставил его на край колодца. И чуть снова его не опрокинул.       Даня поднял ошарашенный взгляд на Егора. Булаткин улыбался. Ну не может же всё быть так хорошо! Где здесь скрытая камера? В ветвях вишни спрятана, что ли? Какой гнусный розыгрыш! — Неужто ты мне не рад, Дань? — немного огорчившись, спросил Егор. Даня вздрогнул. Как можно спрашивать такое? Конечно, он рад. Только сказать об этом не может. — Я шаурму взял. Выйдешь ко мне? — снова улыбнулся Егор, протягивая над забором руку с тем самым кульком с неизвестным содержимым. — Подожди пять минут, я занесу воду в дом и переоденусь, − наконец осмелел Даня. — Можешь прихорашиваться сколько посчитаешь нужным, не каждый же день на свидание зовут, − засмеялся Егор. — Да иди ты нахуй, пидор ебаный, − чуть улыбаясь, весело ответил Даня, переливая воду в другое ведро. Он взял его и понёс в дом, слыша брошенное в спину «Сам пидор!» Поперечный усмехнулся. А ведь вчерашнее пиво было безалкогольным.