Чародейство и биологические особенности

      Даже вампиры умудряются подскальзываться на крови. Шлеп! Внутри разливается приятное тепло, кровь позволяет разогреть кончики пальцев, возвращая им почти человеческую чувствительность. Хорошо. Запахов в современном городе так много — не надышаться. И все новые и новые распускаются словно цветы. Особенно, после дождя. И хорошо идти, почти не шатаясь опьяненными, еще лучше возвращаться домой. Капелла — всегда твой дом после смерти. Тысячелистник клонит макушку к земле, как Тремер, что тянется под крыло крыши этого восхитительного магического здания. Школа смерти, твоя библиотека, твой темный крестный отец. Король-чародей милостив ко всем. Словно отеческая ладонь, что гладит по темечку, и бьет как обнимает, отправляет на смерть. Нести ее в себе, как ледяное дитя в утробе. Давать себе волю на жестокость.       — Ты бы по-осторожнее, — у Беккета голос обволакивает, как шоколад нёбо.       Тремер даже не думает подниматься, смеется, лежа на крыше в луже крови, смеется в городскую ночь. Тихо-тихо. Искренне.       — Здесь так хорошо. Просто погляди, — скашивает взгляд на историка. — Сколько до рассвета?       Но времени почти нет. Даже у бессмертных не хватает его. Сложно контролировать года, которые подобны песчаным дюнам, не стоят на месте ни секунды. Осыпаются, двигаются. Года — песок, совсем не море.       Женщина встает. На черном крови почти не видно.       — Нужно возвращаться, — звучит как вопрос.              Клоун тихо смеется, глядит в зеркало и поправляет платье. Боже-боже, как интересно жить стало. Приглаживает длинные волосы ладонями, помнит лицо, словно вчера видел, а ведь прошло больше десяти лет. Когда идешь на встречу с Королем, нужно выглядеть соответствующе.              Тремер напрягается, носом ведет, словно русская борзая. Тонкая, всё она — движение, словно струна. Беккет тоже знает, чужаки в городе. Не вампиры вовсе. Нечто с востока. Все эти твари, словно вода, отражают всех, кого видели. Прикидываются кем хотят. Проблема пока не его, поэтому историк растворяется в городе, среди смертных. Тремер глядит вслед. Всегда самой разбираться. Но в капелле чужая аура дрожит, переливается. Знакомая, до приятного спазма в сердце, что больш

***

е десяти лет назад случился. Шаг ускоряется. В капелле есть Штраус, значит там безопасно, даже с чужаком. Даже если сам чужак.       За входной дверью никого. Ученики, словно тени, заползли в трещинки стен. Прошелестело у виска: «там твой». И сомнений не осталось, как и терпения. Но замерла перед витражной дверью. Голоса за ней: регентов и… ее собственный.       — Проходи, мы тебя ждали, — Штраус приветлив, вздыхает облегченно, пропуская сквозь себя запах пришедшей, смешанный с чужой кровью. Кровью ему неугодных.Он еще что-то успевает сказать, но как же это неважно. В кресле сидит почти точная копия. Смотрит гульими глазами, склера черная, словно нефть, радужка красная, мерцает угольком в свете камина. Почти улыбается. Оба почти радуются встрече.       — Ваш приезд оказался внезапным, господин Ута, — регент говорит вкрадчиво, словно щепотка соли в сладкий торт, — но мы снабдим вас пищей завтра ночью. Прошу отнестись с пониманием, ваше меню имеет ключевое отличие от меню сородича.       — Все в порядке, — наглец все еще имитирует. Тремер даже любуется им. До чего красиво. — Я был готов к такому, ведь мой приезд оказался внезапным даже для меня. В любом случае, благодарю за содействие. А сейчас я бы хотел отправиться в апартаменты, я очень устал.       Когда гуль голоден, у него мигрень. Тремер помнит. Ее просят проводить прибывшего до его временного места жительства.       Они вместе выходят из кабинета Короля. Вместе выходят за порог капеллы. Его (ее) пальцы тянутся к чужой ладони и стискивают в небольшом кулачке. Непривычно, в его руке ее всегда помещалась без проблем. Гуль нюхает город, чуть улыбается, глядит по сторонам, совсем как девица. Играет идеально.       Ночь поздняя, но выходные, людей по-дневному много. И он глядит в каждого, за темными стеклами очков сияет какуган. По-человечески радостно. Уже в лифте, что поднимается на последний этаж, Тремер глядит ему в лицо, в отражение в зеркале на стене кабинки:       — Ты сделал меня слишком красивой.       — Сделал, какой запомнил, — смотрится в зеркало тщательно, с удовольствием, будто в самом деле сравнивает. — Я просто хотел побыть самой красивой девочкой на свете.       Она смеется и дотрагивается холодной рукой до его (ее) щеки. Она горячая, словно и десять лет назад.       Тремер нравится чувство, которое рождалось рядом с ним. Что-то несуществующее для других, делающее их от других независимыми, закрытыми. Нечто очень интимное. Порождающее желание разогнать кровь, лишь бы чувствовать острее и вообще иметь возможность наслаждаться. Делать наслаждение значимым. Старый знакомый присаживается на диван, посреди гостиной, немного хмурит лоб и трет виски. Тремер уже гонит витэ по жилам капельку быстрее, хочет быть чуточку более живой и менее проклятой.       — Голоден? — голос глухой, она присаживается на корточках напротив гуля, стискивая чуть прохладными пальцами чужие, так похожие на ее собственные, колени. Сухим поцелуем касается черного чулка, тонкой кожи под ним и острой косточки.       — Не критично.       Можно попытать счастье в морге или в заброшенной больнице.       — Не хочу, чтобы тебе приходилось терпеть до следующей ночи, — Тремер гостеприимная. О таком госте хочется позаботиться. Больше десяти лет назад начавшееся знакомство спиралью снова сомкнулось и свело их вместе на другой стороне планеты. Ее очередь организовать кров, кровь и мясо.       Подобные ему на этой стороне не водятся. Но трупоедов найти можно.              -Серьезно? — Пиша вскидывает брови, не скрывая удивления, улыбка открывает острые зубы, расползаясь сама собой.       Тремер разводит руками, мол, такие дела. Чародеям верить нельзя. Чародеям можно оказывать услуги, и потребовать ответную в будущем.       — Мне не нужно много. Завтра ночью организуют поставку. В любом случае, я не прошу за даром.       Нагараджа почти смеется. Политические игры Камарильи ее не касаются, но с Королем-чародеем появился шанс лучше обосноваться в городе. Немного задержаться ради себя и своей нежизни, своего искусства. Вампиры не водят дружб, но она поворачивается спиной (доверие?) и идет к холодильнику.       Пиша думает, чего ей хочется получить от чародейки. Книга? Реликвия? Может, гомункул? Нож режет свежее мясо, серебристый взгляд почти мечтательный. Все не то. Ее просто попросили поделиться запасом. Важная просьба, но вряд ли реликвия, оцененная в размере оказанной услуги, будет представлять из себя что-то интересное. Попросить опять привести ей жертву? Вот это будет уже дружбой.       Тремер благодарно принимает сверток.       — А глаз у тебя нет, случайно?       Нагараджа открывает было рот, чтобы сказать, что глаза она не ест, а только использует в магических ритуалах, как кто-то проникает на первый этаж больницы, звучно спотыкается и с грохотом и руганью валится на пол. Вампирши все-таки начинают смеяться, а Пиша кивает головой, указывая наверх:       — Будут ему глаза.              Ута выходит из душа и смотрится в запотевшее зеркало. Головная боль усиливается. Взгляд цепляется за белый махровый халат, висящий рядом на крючке. Гуль отдает должное организации Камарильи. Апартаменты были готовы к его прибытию. Можно было найти все необходимое. Кроме пищи. Неужели, вампиры действительно хотели подготовить к его прибытию свежую человечину? Подкупающе. Чуткий слух улавливает движение на первом этаже квартиры.       Тремер поворачивает в сторону спускающегося по лестнице, в глазах мелькает удовлетворение. Сейчас он стоит рядом с ней в своих естественных пропорциях, которые она помнит. Сутры татуировок охватывают бледное тело, их она тоже помнит. И помнит чувствительное место какухо на спине под лопаткой.       — Ты нашла мне еды? — выглядит расстерянным.       На белой тарелке лежит красивый кусок когда-то красивого человека. Стакан кофе из ближайшей кофейни. И бокал, наполненный кровью, напротив.       — Ты очень красивый.       Длинные руки обхватывают тонкие плечи, притягивая ближе. И невозможно за десять лет забыть, как целовать друг друга.       — Но я думала, ты останешься в моем образе.       — Тебе было бы это интересно?       — Обязательно попробуем, но в первый раз, хотелось бы видеть тебя.