/не/ любил.

Кай ее не любит. По Уинтер дрожью расходится это чувство, стоит ей на секунду закрыть глаза в очередной попытке заснуть. Зря пытается - все равно ничего не выходит, а только все хуже и хуже становится в этой проклятой темноте, царящей в ее комнате. Андерсон никогда не боялась темноты. Наоборот, любила ее всем сердцем, любила так, как остальным нравятся солнечные дни или же звёзды на небе, освещающие собой ночь. Ей же наоборот, уж лучше было вглядываться в что-то совсем темное, граничащее с чёрным - но по-настоящему чёрного ведь не существует, верно? В каждом цвете куча разных оттенков, и чёрный тому не исключение. И об этом она себе раз за разом твердила, всматриваясь в темноту ночную или темноту собственной комнаты, не давая воспалённому разуму рисовать вокруг себя чудовищ и монстров, которых, прикрывая глаза, она все равно видела, но отчего-то не боялась. Не боялась точно так же, как и сейчас не боится собственного брата. А стоило бы. Невольно Уинтер как-то позволяет себе подметить, что Кай уже и сам превращается во тьму. Причём на этот раз она уже почему-то думает, что в его душе чёрный уже абсолютно полностью преобладает, причём без каких-либо других оттенков, пускай в природе так и не бывает. Но она быстро отгоняет эти мысли, головой качает, вслух себя дурой называет и на секунду в голове все так же украдкой проскальзывает мысль, что ей на тьму в его душе плевать. Она темноты никогда не боялась - так чего же будет бояться ее в человеке, что клянётся никогда не обидеть? Что клянётся защищать и оберегать, что клянётся в том, что она самое важное для него - а сам в этот момент пистолет к ее виску подносит, угрожая вот-вот выстрелить. Второго Уинтер не замечает, лишь слепо верит в слова Кая, вновь и вновь про себя повторяя, как будто для неё они уже успели стать молитвой. Да, так оно и есть, а Кай Андерсон - ее одержимость. И где-то отголоски разума слышатся, что она уже окончательно сходит с ума вслед за братом, а она их прогоняет и вместе с ним падает в пучину безумия. Нет, не падает - он ее затягивает туда, а она и не противится вовсе. Она за Каем Андресоном готова хоть в могилу, хоть в Ад. Но до могилы им ещё далековато - так каждый раз на ухо шепчет Кай, придумывая все более новый и безумный план по достижению таких же сумасшедших, как и он сам, целей; а в Ад Уинтер уже удосужилась попасть, пускай для ее брата он больше походил на собственный Рай, о котором он всегда и мечтал. Но она даже не пытается сказать о том, что ей в его новом мире до ужаса паршиво. Главное, что Кай действительно хочет такого. А Кай-то, на самом деле, уже и не знает, чего хочет. Порой он хочет захватить мир - пока что это желание в нем преобладает; порой - мечтает о хоть капли разума, понимая, что сходит с ума. Но ещё чаще он просто хочет вечность смотреть в глаза Уинтер, кажущиеся в полутьме ещё более широкими, ещё более стеклянными и совершенно не напоминающие живые. Она уже сама выглядит, как смерть - измученно-бледное лицо, глаза, едва ли не кукольные, но потускневшие, и взгляд пустой вечно в его сторону направлен. Но Кай отчетливо помнит, что Уинтер такой всегда была. А может, просто не хочет понимать, что своими действиями, своим безумием, своей проклятой любовью - он это так называет, - все быстрее ее к могиле направляет. Впрочем, проходит совсем немного времени, прежде чем остатки адекватности окончательно покидают его. Он уже безумен, совершенно и точно - и Уинтер впервые за столько лет боится, смотря на брата. Она не боялась его, когда он десятки невинных людей убивал ради своих целей, не боялась даже тогда, когда он Винсента собственными руками лишал жизни - но сейчас, заглядывая украдкой в его глаза, равнодушные и такие холодные к ней, она боится. И боится уже вовсе не того, что он стал тьмой; даже не того, что здравомыслие покинуло его, и уж теперь-то хуже некуда. Боится того, что он перестал любить. Кай уже и не говорит об этом - лишь изредка кивает головой на ее судорожное «ты ведь любишь?», которое во тьме она ему прямо в поцелуй шепчет. И Уинтер не настолько глупа, чтобы не замечать, насколько равнодушна ему и что уж теперь она для него никто - даже сука Элли или хоть один из его бесполезных, таких же конченных, как и он сам, амбалов значит для него больше, чем она. Но Уинтер Андерсон достаточно глупа, чтобы оставаться при этом с ним и дальше; чтобы поддерживать его, - как жаль, что он в этом уже не нуждается, - в каждом проявлении безумия, а вместе с тем и погребальную яму для самой себя рыть. Кто-то в очередной раз шепчет, что ей, дуре безмозглой, нужно бежать от Кая, а Уинтер в ответ на это лишь громко, - подозрительно громко для царствующей в доме тишины вечной смеётся, головой отрицательно качая. И в глазах в этот момент, вечно бесчувственных, вечно стеклянных на секунду страх проявляется. Самый настоящий животный страх, от которого ей хочется разрыдаться, от которого ей хочется умереть, но она лишь сама себе противоречит и клянётся, что Кая не боится, что слишком сильно любит, чтобы бояться. И с улыбкой, на секунду появившейся на побледнелом лице продолжает врать - в частности, самой себе. И все же, в тот момент, когда Кай ее с силой за шею хватает и крепко сжимает на ней руки, она действительно перестаёт себе врать и признаёт, что боится. Но боится не того, что на грани со смертью; боится не того, что умрет сейчас совершенно напрасно, ведь предать Кая никогда бы не посмела; а боится того, что ее страх, убивающий ее изнутри оправдался. Кай Андерсон действительно ее не любит. Никогда не любил. И она в этом страхе - а вовсе не от его сильных рук, перекрывающих путь к воздуху, - задыхается, от него начинает реветь. И Андерсон, не прекращающий ее тонкую шею сжимать начинает в этот момент самого себя ненавидеть, начинает самого себя бояться. Но вместо того, чтобы отпустить, позволить вдохнуть воздух лишь сильнее в пол хрупкое тело вдавливает, начиная и сам взахлеб рыдать. Она и не пытается вырваться, надеется на его благоразумие, на остатки разума, нет - на остатки любви, и лишь губами одними шепчет, что не предавала, что не посмела бы. Но Кай не верит, пускай сердце рискует вырваться из груди и кричит, что идиот он; придурок. Что если кому из оставшихся Андерсонов и стоит сдохнуть, так это ему, но никак не Уинтер. В ее глазах темнеет. Она как будто отдаленно слышит крики Кая; как будто отдаленно слышит собственные крики - скорее уж хрипы. Нехватка воздуха обжигает легкие, а вскоре она и вовсе в ней потопает. Уинтер чувствует, как разум, как жизнь, как все, что угодно покидает ее, и остаётся лишь боль и такая же преданная, ненужная Каю ее любовь. А затем и это испаряется, и девушка проваливается во тьму - совершенно не пугающую, успокаивающую, дающую покой. Слёзы по покрасневшему лицу в последний раз скатываются, но она уже не всхлипывает; не шепчет; не умоляет. Не дышит. Она не дышит - Кай собственноручно проверяет это, когда в себя приходит и с судорожным «нет», раз за разом его повторяя, пытается пульс нащупать, пытается к жизни вернуть, оживить. Но Уинтер не реагирует - она бесчувственно, окончательно заледенившими стеклянными глазами на него смотрит, с той самой собачей преданностью и любовью, о которой она клялась ещё минуту назад. И Кай в этот момент ненавидеть себя начинает - за то, что посмел убить, и громко ревет, совершенно позабыв о десятке чужих людей в комнате. Ему уже плевать, плевать окончательно. Ему бы самому вслед за Уинтер в Ад последовать, самому бы прекратить своё существование, - без его Уинтер кажущееся таким жалким, таким бесполезным, таким ненужным, - прямо сейчас. Но он лишь громко кричит, до хрипоты срывая собственный голос и с силой по полу бьет, костяшки сбивая в кровь. И ненависть уже не только к самому себе его охватывает - а к и Уинтер. За то, что не остановила; за то, что дала убить себя; за то, что, черт возьми, не сбежала от такого чудовища, как он. И в голове раз за разом «сука, сука, сука» слышится. Кай уже настолько сильно сошёл с ума, что позволяет себе ненавидеть Уинтер за то, что собственноручно ее убил. На собственном очередном всхлипе, вглядываясь в лицо Уинтер, мертвое и бездыханное, он резко осознаёт - он любил. И эта мысль по телу дрожью расходится, впиваясь в кожу и сердце как будто тысяча иголок, а душа - то, что он неё осталось, - на части разбивается. И он не знает, в чем винит себя больше - в том, что позволил себе так крепко полюбить ее или в том, что так долго пытался себе внушить, что действительно не любит. Но как жаль, что последней, предсмертной мыслью Уинтер было противоположное. Как жаль, что для неё все закончилось с осознанием того, что Кай не любил.