Холода.

      На мгновение забываю как дышать. Волны похоронили меня под собой, не давая выбраться из ловушки холода и стали — мое тело ледянеет. Я не чувствую своих ног — пытаюсь ухватиться за что-то, делая рывок. Камнем из груди выбивается комок крови. Мои лёгкие рвутся, как струны, натянутые до предела — ещё рывок, и ещё. От них ничего не остаётся. Вода и моя собственная кровь сливаются воедино. Я перестаю чувствовать. Погружаюсь во тьму, идя к самому дну.       Резко оказываюсь посреди зеркального лабиринта. Хрусталь скрипит на моих зубах — я освободил самого себя из клетки, и ищу выход из своей собственной ловушки, словно загнанная в неволю птица молю бога о возможности исполнить свою последнюю песню. Издавая измученный рык, из последних сил бью кулаком по ровной поверхности идеально отполированного бронзового диска — осколки разлитаются повсюду, попадая мне в лицо. Шипя от боли, бью ещё сильнее, обрекая свои конечности на острые ощущения в течении долгого времени. Выдыхаю, отрывая кусок ткани от своего одеяния. Перевязываю — белое полотно тут же покрывается рубиновыми мазками. В белом инии обломков, я замечаю механическую птицу — она сидит на самой вершине зеркальной тюрьмы и смотрит на меня своими черными, как смоль, глазами, вглядываясь в каждую чёрточку тела. Склонив свою маленькую головку, сделанную из резаной стали, на бок, она издает пронизывающий до мурашек звук, и отталкиваясь, взмывая в небо, рушит основы из золота и серебра, хороня меня заживо под ними. Пожалуйста, помоги мне. Пожалуйста, освети мой путь. Пожалуйста, протяни мне руку. Протяни мне руку. Протяни мне руку. Протяни Мне Руку.       Я молюсь в предсмертной агонии: сражение застыло в моих глазах, и единственное, что я хотел бы сейчас увидеть на прощание — твою улыбку. Почувствовать твое касание. Быть твоей линией пересечения. Мои кости переломаны. Я не могу пошевелиться. Закат розовой дымкой опускается на меня, обволакивая холодными объятьями ночи. Ее руки нежно обнимают меня, оседая гадкой пылью в лёгких. Свист пушек не покидает даже на смертном одре. Запах земли, пота и путресцина — запах моей смерти. Земля под мной холодная, продрогшая, твердая. Я не слышу своего сердцебиения. Я боюсь закрыть глаза и окончательно сдаться своей участи. Я не хочу уходить, зная, что никогда больше тебя не увижу. Пожалуйста, обними меня. Пожалуйста, поцелуй меня. Пожалуйста, согрей меня. Пожалуйста Пожалуйста Пожалуйста. Иний оседает на твоих светлых ресницах. Ты смеешься, обнимая меня, с гордостью называя «своим». — Владик, смотри! -, говоришь ты, хватая меня за руку. Я оборачиваюсь, но не нахожу ничего удивительного. Обращаюсь к тебе, но вместо объяснения своей выходки ты целуешь меня в губы, вскрывая мою грудную клетку к чертям собачьим. Целуешь неумело, но смело. Обнимаешь меня за шею, впутывая свои пальцы в агат моих волос. Я не сопротивляюсь. И прижимаю твое хрупкое тело к себе с новой силой. Ты, как обычно, не думаешь о последствиях, и когда тебе перестает хватать воздуха, ты мягко отстраняешься от меня. Что я вижу? Ты покраснела? У твоей наглости всё-таки имеются границы? — Ты ещё такой ребенок, — усмехаясь, отвечаю я, утыкаясь носом в твою ключицу. От тебя веет ароматом елей и сосен. — И ничего я не ребенок, — раздражённо подмечаешь ты, фыркая. Иногда ты ведёшь себя как котенок, которому учтивый хозяин уделил недостаточно своего внимания — царапаешься, утыкаешься мне в руку, постоянно требуешь от меня объятий и развернутых ответов на твои, порой, слишком глупые и наивные вопросы. В отместку ты кусаешь меня за нос, торжественно смеясь. Ты чертова нахалка! Как я только полюбил тебя? За этот подвиг мне должны были вручить медаль и выписать похвальную грамоту. Но, почему-то, этого до сих пор никто не сделал.       Цепи шелком обвивают мои запястья. Мое тело изранено, покрыто бесчисленными шрамами и усеяно синяками. Священник наклоняется ко мне, читая последнюю молитву. Заканчивая, он отдает знак палачу. Я, как прокаженный, осыпаю их и собравшихся простаков на главной площади проклятьями, извиваюсь змеёй, желая им скорой кончины. Меня грубо хватают под руки, затаскивая на эшафот. Я не должен был жить так. Я не должен был кончить так. Где кроется моя ошибка? Просыпаюсь от того, что кто-то нежно проводит своею рукою по моему позвоночнику. Вся моя подушка пропитана слезами. Нет, я не могу успокоиться. — Владик, все хорошо? -, обеспокоено спрашиваешь ты, смотря мне в глаза. Твои огненные локаны рассыпаны золотом по подушке. Ты проводишь большим пальцем по моей щеке, утирая слезы, и целуешь. Целуешь. Целуешь. Целуешь, покрывая лёгкой ноткой эйфории весь мой лик. Я молча киваю, заключая тебя в объятья, и шумно выдыхаю. Ты, хихикая, кладешь свою голову мне на грудь и закрываешь свои глаза, растворяясь в моих руках. Я чувствую, как солнце дотрагивается до моей кожи. Мне тепло. Я наконец-то узнал, что это такое.