Сорок четыре

Трибуны взрывались голосами болельщиков. Сотни, даже тысячи человек наперебой кричали что-то, хлопали в ладоши, восторженно визжали. Они, словно огромная масса жуков, копошились там, наверху, вскакивали со своих мест, носились по зоне болельщиков, особенно заинтересованные сбегали по лестнице к первым рядам, чтобы посмотреть поближе. Жуткий гул эхом отражался от высоких стен и возвращался обратно, усиленный в стократ. Гон щурился, глядя на трибуны, но картинка расплывалась перед глазами. Звуки доносились словно сквозь толщу воды, а в ушах стоял звон, будто бы несколько секунд назад рядом прогремел атомный взрыв. Юноша медленно моргал, как маленький котенок, впервые в жизни увидевший свет, и, выпятив руки вперед, силился встать. Когда звон в ушах стих, он повернул голову в сторону судьи. Их взгляды на мгновенье встретились, и Гон услышал: — Падение и чистый удар! Плюс два очка! Техническим нокаутом со счетом одиннадцать — четыре побеждает Хисока! Зал пуще прежнего взорвался криками и аплодисментами. У Гона отвисла челюсть. Он глупо хлопал глазами, глядя то на судью, то на огромное табло со счетом, а в голове вдруг прояснилось — это конец. Он проиграл! Так быстро проиграл! Почему-то сейчас больше всего на свете ему хотелось найти взглядом Киллуа, который сидел где-то среди зрителей, но свет софитов слепил глаза, не давая рассмотреть трибуны, так что вместо того, что хотелось больше всего, Гон сделал то, что делать хотелось не очень — посмотрел на Хисоку. Тот стоял прямо напротив и глядел привычным прищуром хитрых глаз. Позади ликовали зрители, кто-то начал скандировать имя победителя, пытаясь привлечь его внимание, но Хисока смотрел лишь на Гона. Розовая капля на правой щеке мужчины почти стерлась из-за ударов, нанесенных по этому месту, да и в целом Хисока выглядел потрепанным, но все равно стоял с гордо поднятой головой, как и подобает победителю. Юноша, сидевший на коленях, не мог оторвать взгляда, ровно как и сказать что-то, пока не услышал: — Ты сильно вырос. Губы Хисоки расплылись в ехидной улыбке. — Жаль, что тебе не хватает опыта. Матчей через десять у тебя будет шанс побольше, но здесь я с тобой сражаться больше не буду, — добавил он, бросив на мальчика прощальный взгляд смешливых глаз, и, развернувшись на каблуках, направился к выходу. Гон заторможенно повернул голову вслед за удаляющейся фигурой и как-то отстраненно оглядел пыльную одежду, руки, покрытые ссадинами, и растрепанные розовые волосы, которые так красиво блестели в свете софитов. Где-то на задних рядах снова послышался гул, трибуны зашумели, провожая победителя, и это напомнило Гону, что сейчас Киллуа спустится за ним на арену. Потерев ушибленную щеку, мальчик встал на ноги и уже было хотел пойти другу навстречу, когда что-то вдруг как будто кольнуло глубоко внутри, и Гон словно ошпаренный рванул с места. «Хоть бы успеть, пока он не ушел, хоть бы успеть!» — думал он, забегая в темный коридор, являющийся выходом с арены. Чужие шаги эхом отражались от стен и потолка, высокая фигура спокойным, размеренным шагом двигалась вперед, все больше и больше погружаясь в темноту. Гон остановился и изо всех сил крикнул: — Хисока! Шаги прекратились. Хисока обернулся, и юный охотник замер, тяжело дыша. В руках у мужчины был какой-то предмет, и он то и дело запускал его вверх, а потом ловил, как монетку. Кусок пластика круглой формы вращался в воздухе, и Гон разглядел число, которое было на нем изображено — сорок четыре. Значок, который мальчик вернул Хисоке во время боя, сейчас сновал туда-сюда, подбрасываемый умелыми пальцами. — Бабушка, зачем ты выбросила этот цветок? Он же еще не до конца завял! — когда-то давно в детстве спросил Гон, когда они вместе с бабушкой меняли воду в вазе. — Ох, дорогой, как бы тебе это объяснить… Если бы я выбросила только один цветок, то в вазе их осталось бы четыре, поэтому мне пришлось выбросить еще один. — А почему нельзя, чтобы осталось четыре? — спросил Гон, непонимающе склоняя голову. — Потому что четыре — это нехорошее число. Оно приносит несчастье. Хисока стоял в полумраке, выжидающе глядя на юношу. Значок с двумя четверками крутился в воздухе, падал в руку и снова взмывал вверх. Гон стоял столбом, ошеломленно наблюдая за происходящим. О разговоре с бабушкой он уже давно забыл, но почему-то сейчас, когда в паре десятков метров впереди стоял он, воспоминания внезапно нахлынули. Хисока был опасен, от его ауры веяло жаждой крови, и рассказ про несчастливую четверку почему-то уже не казался детской байкой. Видимо, устав ждать, Хисока перехватил значок, опустил руку и, полностью развернувшись к собеседнику, спросил: — Тебе что-то нужно? Гон тут же вышел из внезапной прострации и, склонив голову в знак уважения, крикнул: — Спасибо за поединок! — юношеский голос эхом отразился от стен и вскоре утих. — Ты благодаришь меня за то, что я тебя избил? — немного помедлив, спросил Хисока, расплываясь в улыбке. — Это все равно ценный опыт. Я использую его, чтобы одолеть тебя в следующий раз! — крикнул Гон, крепко зажмурившись. Послышался смех. Хисока откинул голову назад, прижимая ладонь ко лбу, и безудержно хохотал. — Великолепно! Это великолепно! — громко произнес он сквозь смех и медленно двинулся вперед, — жду не дождусь! Услышав шаги, Гон напрягся, но положения не изменил. Волосы свисали вниз, неприятно щекоча лицо, но он терпел, крепко зажмурившись и стиснув зубы. С каждым шагом Хисоки сердце билось быстрее, а на лбу начинал проступать холодный пот. «Что смешного я сказал? Зачем он идет сюда?» — мысли, сменяя одна другую, носились в голове Гона с бешеной скоростью. Мужчина тем временем продолжал приближаться, сверкая своей ехидной ухмылкой. — Когда мы только встретились, я пообещал себе кое-что, — сказал он, делая еще один шаг, — я пообещал, что не трону тебя раньше времени. Я сказал себе, что дождусь, пока ты созреешь, и я намерен сдержать свое слово. Гону казалось, что сердце стучит не в груди, а в горле. Он не понимал ничего из того, что говорил Хисока. Он даже не был уверен, что правильно слышал его слова. Время как будто превратилось в жвачку, которая медленно тянулась, с каждой секундой становясь тоньше и тоньше. Мальчик не сомневался, когда Хисока достигнет его — жвачка порвется. До зуда в пальцах хотелось поднять голову, встать в боевую стойку хотя бы ради собственного успокоения, но Гон не собирался этого делать. Он пришел сюда поговорить, и если струсит сейчас, никогда не сможет назвать себя соперником, достойным Хисоки. Шаги слышались все четче и четче, отдаваясь в голове Фрикса какими-то странными пульсирующими вспышками, и вдруг затихли. Жвачка порвалась. Хисока остановился совсем близко, Гон чувствовал его ужасающую ауру и как никогда осознавал, насколько огромна пропасть между их опытом и силой, однако, вопреки всему, это вызывало в нем лишь трепет предвкушения, как перед опасной битвой. — Да, я сдержу свое обещание, — прошептал Хисока, наклонившись прямо к уху Гона, и тот вздрогнул от потока теплого воздуха, коснувшегося его кожи, — но раз уж ты сам пришел ко мне, я позволю себе небольшое послабление, надеюсь, ты не обидишься. Гон широко распахнул глаза, когда чужие пальцы коснулись его виска, очертили скулу и замерли на подбородке. — То, как быстро ты растешь, твоя решимость — это подкупает, — Хисока поднял голову мальчика, чтобы заглянуть тому в глаза, и улыбнулся своей самой обольстительной улыбкой, — но твоя наивность… Она очаровывает меня до смерти. Гон вскинул брови и хотел было спросить, что именно имеет в виду Хисока, но не смог. Все произошло слишком быстро: что-то теплое коснулось губ, и юноша даже не понял сначала, что именно. Он поднял глаза, чтобы посмотреть на Хисоку, но с ужасом заметил, что лицо мужчины было слишком близко. Непозволительно близко. Понимание наконец угналось за ощущениями, и до Гона дошло, что здесь происходит. Он перестал дышать, его тело словно оцепенело, ему показалось, что время остановилось, а потом наоборот полетело с бешеной скоростью, и прошла уже вечность, когда на самом деле едва ли закончилась третья секунда. В ушах почему-то зазвенело, Гон бездумно уставился на желтую полустершуюся звездочку под глазом Хисоки, пока тот прижимался к губам мальчика своими. Навряд ли это можно было назвать поцелуем, скорее легким прикосновением, но ладони у юноши все равно предательски вспотели. Когда ему в голову пришла запоздалая мысль о том, что надо бы оттолкнуть Хисоку, тот отстранился сам. Повисло молчание. Гон тут же отпрыгнул на несколько метров назад, сверкая алеющими ушами и щеками, зажал рукой свой рот и ошарашенно уставился на Хисоку. Хисока облизнулся и одарил Гона ехидным прищуром янтарных глаз, в которых плясали бесята. — Т-ты что делаешь?! — крикнул Фрикс, все еще не веря в случившееся и ощупывая пальцами свои губы, которые, казалось, пылали настоящим огнем. Сердце выстукивало бешеный ритм и было готово вот-вот выпрыгнуть из груди. — Говорю же, само очарование, — не слушая собеседника, прошептал мужчина и прикрыл глаза, впадая в настоящий экстаз. — Ответь на вопрос! — настойчиво крикнул Гон, закрывая руками алеющие щеки. — О чем ты? Разве я что-то сделал? — очнувшись, невинным голосом спросил Хисока, расплываясь в улыбке и одаривая юношу хитрым прищуром. Гон дар речи потерял. Он даже не знал, что можно ответить на такое издевательство, поэтому просто стоял, ошеломленно уставившись на человека напротив. — По-моему, ты просто пришел поблагодарить меня за наш поединок, разве нет? — продолжил Хисока, стрельнув глазами, и Гон нервно сглотнул. — Что ж, я принимаю твою благодарность, — усмехнулся мужчина и вскинул руку, показывая мальчику тыльную сторону значка, — возьми это. Легким и изящным движением руки предмет отправился в полет, и Гона отнесло на несколько метров назад, когда он поймал его — столько силы было вложено в бросок. — Он не нужен мне! — крикнул Гон, вскидывая голову и решительно смотря на Хисоку, — я ведь вернул тебе тот удар, так что забери его! Хисока засмеялся. — Мой у меня, — ответил он, вытаскивая руку из кармана и демонстрируя Гону значок с номером сорок четыре. — Что? Но как же… — Гон раскрыл руку, в которой сжимал только что пойманный кусок пластмассы, и обомлел, когда увидел на нем знакомое число — четыреста пять. Сейчас он совершенно точно держал в руках свой собственный значок. Хисока стащил его точно так же, как это сделал Гон на экзамене охотников, и теперь они были квиты. Но когда Хисока успел провернуть это? Они ведь не контактировали, кроме момента, когда… Лицо и уши юноши снова вспыхнули как маков цвет, и он, зажав рот рукой, поднял на Хисоку растерянный, полный непонимания взгляд. — Ты… так это было, чтобы значок..? — неловко спросил он. Мужчина, до этого момента с особым энтузиазмом рассматривающий свои ногти, поднял глаза и одарил собеседника очередной ехидной улыбкой. — Может быть, а может и не быть, кто знает? — многозначительно выдал он. «Ты знаешь», — мелькнуло в мыслях Гона, но он ничего не сказал, лишь хмуро глядя на собеседника. Хисока посмотрел в ответ хитрым прищуром и пуще прежнего заулыбался. — До встречи, Гон, — произнес он вдруг, особенно посмаковав на языке последнее слово, развернулся на пятках и, вновь подкинув в воздух свой значок, направился вглубь коридора. Фрикс зацепился взглядом за две злосчастные четверки и подумал, что Хисоке очень подходит его номер, потому что там, где появляется Хисока, всегда происходит что-то нехорошее. На арене тем временем уже скапливались рабочие, которые грузили в тележки разломанные плитки, чтобы потом вывезти их на свалку. Зрители медленно расходились, и шум начал затихать. Иногда чьи-то особенно громкие голоса достигали коридора, но Гон их не слышал. Он молча стоял, смотря вслед удаляющейся фигуре, пока та полностью не скрылась в темноте. Но даже когда Хисока окончательно и бесповоротно ушел, Гон не сдвинулся с места. «Твоя наивность… она очаровывает меня до смерти», «говорю же, само очарование», — пронеслось вдруг в голове. Мальчик прикрыл глаза, мягко касаясь пальцами своих губ — ему казалось, что они все еще горели. Образ ухмыляющегося Хисоки тут же возник в мыслях, и Гон со всей силы ударил по стене, чтобы отвлечься от него. Штукатурка в месте удара тут же потрескалась и осыпалась, с характерным звуком ударившись о пол. — Глупый Хисока, — прошептал Гон, хмурясь. Простояв еще несколько минут, он, одолеваемый противоречивыми эмоциями, и с краснеющими ушами, развернулся и побрел обратно к выходу на арену. Должно быть, Киллуа уже заждался. Надо бы поскорей придумать хорошее оправдание.