***
Проснулся Шэнь Цинцю уже не в повозке, а на широкой кровати. И сразу же отметил — на единственной в комнате. Поскрежетав зубами и выместив зло на одеяле, он все же поднялся. Тело ныло. Каждый шаг давался с трудом. Шэнь Цинцю вышел и, ежась от холода, устроился на крыльце. В глубине двора Лю Цингэ, обнаженный по пояс, колол дрова. В нем проглядывалось что-то дикое, необузданное, звериное. Взмахом топора он порождал ветер². — Цинцю, как ты себя чувствуешь? Юэ Цинъюань, перепугав всех, вышел из-за дома с корзиной, в которой лежали картошка и редис. Лю Цингэ воткнул топор в пень и начал суматошно одеваться. Шэнь Цинцю вздрогнул, нервно хмыкнул, будто его застали за чем-то непристойным. Во рту пересохло. — За домом огород, — объяснил свое неожиданное появление Юэ Цинъюань и, не дождавшись хоть какого-либо ответа, принялся рассказывать о привычном укладе жизни. — Неподалеку есть поля маша и риса, но урожай скудный. Когда совсем плохо, приходится питаться корешками и ягодами, что собираем в лесу, — вздохнул он и рассмеялся. — Незаметно для себя я превратился из главы школы в крестьянина. Юэ Цинъюань умолк. Прищурился, глядя вдаль и постукивая пальцами по корзине. — Что еще? Ах да… Животных в этом мире нет. Рынков тоже, мало кто из заклинателей решает торговать. Здесь не появляются простые люди, поэтому приходится разбираться во всем самостоятельно. Первое время мы часто ошибались и голодали. — Как это — нет животных? А паутина? И я слышал пение птиц сквозь сон, — недоверчиво прищурился Шэнь Цинцю. После чего, проанализировав услышанное, отметил еще одну странность: — Разве вы не практикуете инедию? — Паутина, следы, клочки шерсти и звуки случайно попадают к нам из мира живых. На второй вопрос Юэ Цинъюань ничего не ответил. И Шэнь Цинцю сделал мысленную пометку вернуться к этому позже, когда думать будет не так больно. Раньше, при необходимости, они могли долгое время обходиться без пищи. Неужели здесь эти навыки оказались бесполезными? Стоило разобраться, как устроено это место и какое влияние оказывает на вернувшихся к жизни людей. —Есть еще что-то, о чем мне следует знать? — Не так уж много, — Юэ Цинъюань сел рядом, и Шэнь Цинцю не отодвинулся, предпочитая его компанию пронизывающему ветру. — Днем всегда пасмурно, холодно, погода почти не меняется. По ночам нельзя зажигать огни: если рядом источник света, становится больно и плохо. Я так и не смог выяснить, с чем это связано. — Какое замечательное место. — Так и есть, — подал голос Лю Цингэ, не заметив сарказма. — Но иногда руки чешутся перебить пару десятков демонов. Взглянув на него, Шэнь Цинцю вспомнил поговорку: платье небожителей не имеет швов — настолько безупречно тот выглядел. Трудно было поверить, что Лю Цингэ только что перестал колоть дрова. От его сияющего облика сводило челюсть. — Мирная жизнь не для лорда пика Байчжань, — съехидничал Шэнь Цинцю. Подразумевал, что Лю Цингэ ничего не умеет, кроме как махать мечом, но тот, казалось, не только не заметил подтекста, но и воспринял его слова как комплимент. — Сразимся, раз уж ты здесь! — Цингэ… Он еще слаб и не может драться. — Подожду. — Не стоит себя утруждать, — предельно вежливо и холодно произнес Шэнь Цинцю. — У меня нет желания драться. — Когда захочешь размяться. — Не захочу. — Неужели стру… — Будет вам, — перебил Юэ Цинъюань, вставая между ними и вручая корзину Лю Цингэ. — Запеки картошку, — приказал он, после чего обратился к Шэнь Цинцю. — Подожди внутри, там теплее. Шэнь Цинцю вскинул подбородок и, не удостоив никого взглядом, скрылся в доме. *** Ужин удался на славу: запеченный картофель, нарезанный редис, травяной суп. Просто, но вкусно. — Как тебе? — поинтересовался Юэ Цинъюань, заглядывая в лицо Шэнь Цинцю. — Не самая плохая еда, — ответил тот, переводя взгляд на Лю Цингэ. Лю Цингэ поперхнулся, а затем прижался губами к краю миски и разом проглотил ее содержимое. Следом сунул в рот целую картофелину и едва не выплюнул обратно — она была настолько горячая, что от нее поднимался пар. Шэнь Цинцю поморщился, попытался отвернуться. Но они сидели так близко, что он неизбежно видел либо безобразно довольного Юэ Цинъюаня, либо неаккуратного варвара Лю Цингэ. Шэнь Цинцю не мог больше этого выносить и поднялся из-за стола. — Тебе нужно больше есть, чтобы набраться сил... — Ешь, если не хочешь мне проиграть. — Я был подлецом, знаю, но чем заслужил подобное?.. — Что?.. — Наелся, говорю. Казалось, Юэ Цинъюань колебался. — Не заставляй себя, если не хочешь. Но все же попытайся съесть больше завтра. — Прекращай изображать из себя Му Цинфана и оставь меня в покое. — Шиди Му здесь нет, поэтому позволь позаботиться о тебе. — Лучше скажи, где я буду спать, — чрезмерное внимание выводило Шэнь Цинцю из себя, поэтому он поспешил сменить тему. — На кровати. — И ты? — Там же. — А он? — Тоже там. — Я мог бы переночевать в Бамбуковой хижине! Но вы притащили меня сюда, чтобы тесниться втроем на одной кровати?! — Не впервой. — Цингэ прав. Да, мы уже давно не соученики, но неужели ты не понимаешь? Я ведь рассказывал, как тяжело нам приходится! Если захочешь уйти, не стану останавливать. Но только после того, как полностью восстановишься. — И долго, по-твоему, я буду восстанавливаться? — Как знать. Шэнь Цинцю раздраженно дернул плечами и лег лицом к стене. — Шисюн может спать рядом со мной, — снисходительно разрешил он, надеясь, что сможет уснуть. *** Ночь выдалась беспокойной. Шэнь Цинцю так и не сомкнул глаз. — Шисюн липнет как репейник, а у варвара Лю Цингэ до безобразия длинные ноги… — ворчал Шэнь Цинцю, стащивший все одеяла и устроивший себе гнездо под деревом в одном чжане³ от ворот. Он развел костер, пытаясь согреться. Юэ Цинъюань не соврал — стоило огню разгореться, как внутренности словно сжала невидимая демоническая рука. Но разве шло это хоть в какое-то сравнение с пытками Ло Бинхэ? Подобный уровень дискомфорта он вполне мог выдержать. Холод был гораздо страшнее. К счастью, об этой его слабости враги не знали. Стоило Ло Бинхэ призвать Мобэй Цзюня, и Шэнь Цинцю, позабыв о гордости, молил бы о пощаде. Но тот даже не догадывался, что мог получить желаемое без особого труда. Мысли о пытках во дворце Хуаньхуа окончательно испортили настроение. Мир вокруг безмолвствовал. — Я думал, ты сбежал. Голос Лю Цингэ раздался почти у самого уха. Шэнь Цинцю вскочил, подхватывая одеяла. Они кружили вокруг костра, обмениваясь подозрительными взглядами. Вскоре Шэнь Цинцю выдохся и, пытаясь справиться с накатившей тошнотой, опустился на землю. Лю Цингэ, отвернувшись, сел рядом. Тени и отблески игриво ласкали его шею. Настолько изящную, словно она принадлежала лесной царевне или луне, спустившейся с небес в человеческом обличье. Но не тому, кого Шэнь Цинцю про себя называл не иначе как глупым варваром. Зачарованный и все еще неспособный поверить, что зарождающаяся перед его взором вселенная могла быть чем-то настолько раздражающим, он провел пальцами по светлой коже. Касаться Лю Цингэ было куда приятнее, чем всех тех девушек, которых Шэнь Цинцю встретил за свою жизнь. — Ты чего меня трогаешь?! — А ты зачем меня преследовал? Шэнь Цинцю с интересом наблюдал за Лю Цингэ: его лицо забавно вытянулось, покраснело и походило на кипящий котелок. Казалось, будто бы из цицяо вот-вот повалит пар. Или хотя бы пойдет кровь горлом. — Ты!.. — Шиди стоит вернуться в дом. — Не буду, — огрызнулся Лю Цингэ, кое-как совладавший со своими эмоциями. — Я могу… — Что? — Со… со… Лю Цингэ притянул Шэнь Цинцю к себе, забрался под одеяла и крепко его обнял. — …греть. Теперь пришла очередь Шэнь Цинцю превращаться в кипящий котелок. Он спиной ощущал жар тела Лю Цингэ, затылком — дыхание, а руки… Да-а, и в самом деле «согрел». Настолько, что Шэнь Цинцю захотелось нырнуть в ледяное озеро. Немедленно. — Тебе не кажется, что такая близость для двух заклятых врагов несколько… неуместна? — Ты мне не враг. — С каких пор шиди Лю считает меня другом? — Не считаю. Не другом. — О? И кто же я для тебя? — Шэнь Цинцю. Шэнь Цинцю закатил глаза. — Я ошибался, — вдруг уточнил Лю Цингэ. — Думал, ты злой, эгоистичный, при случае ударишь в спину. Но оказалось, ты просто… Шэнь Цинцю. — И как это понимать? — Злой, но в беде не бросишь. — Совместная жизнь с шисюном не идет тебе на пользу… — Ты пытался спасти меня в пещере Линси. — Но ведь не спас! Неужели в твою тупую голову не приходило, что это простое притворство? Лю Цингэ недоверчиво хмыкнул. Шэнь Цинцю вырвался. Но не отодвинулся, а развернулся, обхватывая Лю Цингэ руками и ногами, прижался к нему. Вновь стало жарко. — Если шиди будет вести себя так неосмотрительно, — шепнул он, — я могу неправильно понять. Лю Цингэ побледнел, а затем сократил оставшееся расстояние. Губы едва соприкоснулись, но этого хватило, чтобы влечение захлестнуло их обоих. Желание было столь сильным, что мысль об абсурдности происходящего сгорела, обратилась пеплом и унеслась прочь в потоках холодного ветра, слившись с чернотой неба. Их губы поначалу встречались торопливо, обжигая, но каждый новый поцелуй становился все более тягучим и глубоким. — Цинцю? Цингэ? — Юэ Цинъюань появился так неожиданно, словно и за этим деревом у него был огород. Шэнь Цинцю и Лю Цингэ попытались отскочить друг от друга, но запутались в одеяле и повалились на землю. — Не думал, что помешаю вам, — сладко улыбнулся Юэ Цинъюань. — И все же вы выбрали не самое подходящее место, чтобы… наладить отношения. Не хватало еще вам обоим слечь с простудой. — Не понимаю, о чем шисюн говорит, — Шэнь Цинцю спрятался за краем одеяла. Замена вееру получилась паршивой. — Этот Шэнь очень устал и вынужден вас покинуть. Он поспешил спрятаться в доме, но все же успел услышать, как Юэ Цинъюань сказал: «Цингэ, тебе не нужно извиняться, мы ведь уже все обсудили».***
Когда утром Шэнь Цинцю вышел во двор, то увидел, как Лю Цингэ топтался в бочке с мыльной водой, а Юэ Цинъюань развешивал уже постиранную одежду. Они негромко переговаривались, улыбаясь друг другу. И до жути напоминали счастливых супругов. В этот миг у Шэнь Цинцю появилось подозрение, что своими необдуманными действиями он что-то испортил. Мало того, что в прошлом стал причиной гибели их обоих, так и после смерти умудрился вклиниться в уже устоявшиеся отношения. — Цинцю, ты голоден? — улыбнулся ему Юэ Цинъюань. Шэнь Цинцю разозлился. Неужели Юэ Цинъюань и дальше собирается закрывать глаза на его поведение? Прощать все?! С нездоровой тягой Юэ Цинъюаня разрушать собственную жизнь надо было что-то делать. Но что именно, Шэнь Цинцю не знал. Стоило уйти как можно скорее, но прямо сейчас это было бы сродни самоубийству: в таком состоянии он не мог добывать себе еду. Или можно было постараться оттолкнуть Юэ Цинъюаня. Эта идея нравилась ему больше. Но опыт показывал, что этот план не работает. Другой вариант — оттолкнуть Лю Цингэ. Задача простая, а вот последствия страшные. Мысль о возможных драках совершенно не воодушевляла. Оставалось только держать дистанцию. — Цинцю?.. — Умолкни. Шэнь Цинцю вернулся в дом, едва переборов желание что-нибудь сломать. Держать дистанцию, как же! Им даже есть и спать приходилось вместе! Да и уходить некуда: маленький дом, кухня, двор и огород — вот и все хозяйство. Ощутив прикосновение к предплечью, Шэнь Цинцю обернулся, пытаясь испепелить Юэ Цинъюаня взглядом. Тот растерялся, но быстро натянул привычную маску непоколебимой доброжелательности. — Чего тебе? — Если будешь пропускать приемы пищи, выздоровление затянется. — Ладно, давай свой завтрак. Юэ Цинъюань просиял и принес миску с травяным супом. — Не смотри так, я сварил новый. — Вы что, ничего другого не едите? — Я не очень хорошо готовлю, — смутился Юэ Цинъюань. Шэнь Цинцю удивленно приподнял брови. Вспомнил, что в детстве и в ученичестве тот часто сжигал продукты. Но в голове подобное все равно не укладывалось, ведь их жизнь была достаточно долгой для того, чтобы выучить хотя бы несколько простых рецептов! — Ты говорил, что в лесу растут ягоды. А грибы? — Думаю, можно найти. — Если соберешь, я что-нибудь придумаю. — Сяо Цзю, я так скучал по твоей стряпне! — Не называй меня так! — рявкнул Шэнь Цинцю, но, заметив, как опустились плечи Юэ Цинъюаня, устыдился своей резкости. — Однажды ты спросил, отзовусь ли на это имя, если мое сердце больше не будет сковывать тоска. Я ответил тебе тогда — это невозможно. — Прости. Я надеялся, ты смог забыть о прошлых печалях. — Не знаю, почему ты нарушил обещание, но нет нужды заботиться обо мне. Достаточно. — Я не пришел, потому что… — Уже не важно, почему Юэ Ци не смог забрать Шэнь Цзю. Имеет значение лишь то, что Юэ Цинъюань делал для Шэнь Цинцю. Ты мне больше ничего не должен. — Ся… Цинцю, ты мне дорог. Разве я могу перестать заботиться о тебе? — Меня тошнит от этого! Прекрати надоедать! Как только появится возможность, я уйду. И, надеюсь, хотя бы тогда ты перестанешь лезть со своей заботой! — Нужны и грибы, и ягоды, так? — Юэ Цинъюань достал плетеную корзину. — Я постараюсь не задерживаться. Скорее ешь суп, пока он не остыл. Проводив его тяжелым взглядом, Шэнь Цинцю схватил миску, замахнулся и… поставил ее на стол. Как снова дошло до того, что он наговорил Юэ Цинъюаню обидных вещей?! Он ведь собирался объяснить, что больше не держит зла и хочет, чтобы тот тоже освободился, но… Если мстительный ублюдок Ло Бинхэ объявится, чтобы вновь насладиться пытками, лучше бы ему начать с заливания раскаленного железа в поганый рот Шэнь Цинцю!***
Шэнь Цинцю давился супом, старательно игнорируя тяжелый взгляд Лю Цингэ. Тот вошел и, пододвинув стул как можно ближе, сел рядом. Смотрел. Молча. Словно пытался всем своим видом показать, насколько сильно осуждает. Или Шэнь Цинцю это сам додумал? Мог ли несообразительный Лю Цингэ разглядеть печаль за улыбкой Юэ Цинъюаня? В таком случае он бы стал живым доказательством эволюционного процесса в живой природе. Если даже он начал думать головой, то и обезьяне не составило бы труда слезть с дерева, примотать камень к палке и начать формировать золотое ядро. Хотя Шэнь Цинцю больше нравилась теория про спустившихся на землю небожителей. И если Лю Цингэ вполне мог оказаться потомком примата, то он сам — никогда. Слишком уж он был непревзойденным, чтобы его предки кидались друг в друга фекалиями и дрались членами. Представив всевозможные непотребства с Лю Цингэ в главной роли, Шэнь Цинцю почувствовал себя лучше. На душе теперь ничего не скреблось, а глаза напротив вызывали лишь смех. И этот смех некстати вырвался наружу. Лю Цингэ нахмурился сильнее и засопел. Шэнь Цинцю дернул рукой, пытаясь открыть веер, но никакого веера, конечно же, не было. — У меня есть кое-что твое. — Взял мою вещь без разрешения, чтобы поглумиться? — Нет! У меня условие! — Как бесчестно с твоей стороны брать чужое и пытаться этим шантажировать, — поддел Шэнь Цинцю. Он с чувством собственного превосходства ткнул в раскрасневшегося Лю Цингэ ложкой. Прямиком во вздувшуюся на лбу вену. Шэнь Цинцю отмахнулся от едкого внутреннего голоса, настойчиво напоминавшего, что он сам часто воровал и шантажировал. Не только в далеком детстве. Даже будучи лордом пика Цинцзин он не гнушался подобных методов психологического давления. Веселье схлынуло, когда Лю Цингэ положил на стол его вещь. Самую ценную и желанную из всех. Шэнь Цинцю стремительно схватил веер, но его рука тотчас была прижата к столу. Чужая ладонь оказалась холодной и твердой, как скала. И такой же тяжелой. Даже прибей Лю Цингэ его руку гвоздями, было бы проще освободиться. И Шэнь Цинцю даже жалел, что тот выбрал другой способ, из-за которого в голову настойчиво лезли мысли о длинных тонких пальцах и фарфоровой коже. Прямо как в низкосортных любовных романах. Эту мерзость Шэнь Цинцю читал в особо паршивом настроении, и только когда никто не видел. И уж точно не ожидал от себя, что однажды тоже будет мыслить подобным образом. — Условие, — напомнил Лю Цингэ. — И чего же желает шиди? — процедил сквозь зубы Шэнь Цинцю. — Два условия. — А не слишком ли ты наглеешь? — Я могу сломать веер, если тебе он не нужен. Шэнь Цинцю мысленно выругался. Теперь-то он знал наверняка, кто в этом доме хуже всех прочих. — Прекращай ходить вокруг да около! — Будь мягче с шисюном. — Второе? — Шить. — Что?.. — Шить. Прямо сейчас. Со мной. —Как пожелает шиди. Этот Шэнь готов сотрудничать. Получив свой веер обратно, Шэнь Цинцю начал неистово обмахиваться — запястье привычно тянуло от повторяющихся движений. Если бы он мог, то целый день занимался бы этим. Ведь совсем недавно он не имел такой возможности: сначала во дворце Хуаньхуа он лишился конечностей, затем в мире мертвых обрел их, но не успел проверить содержимое ящиков Бамбуковой хижины. Сейчас же он познал простой рецепт счастья — всего-то и нужно, чтобы были при себе руки и веер. Лю Цингэ поставил корзину с одеждой на стол, достал первое попавшееся ханьфу и начал кривыми и грубыми стежками зашивать большую дыру. Даже нитки в цвет ткани не подобрал. — Шиди Лю… Позволь я покажу, как надо. Шэнь Цинцю забрал ханьфу и перерезал нити. А затем принялся шить, проговаривая вслух каждое свое действие. Убедившись, что Лю Цингэ понял теорию, он вручил ему иглу и предложил проявить себя. Тому потребовалось около десяти попыток, чтобы вышло хотя бы приемлемо. За это время Шэнь Цинцю, упиваясь собственным мастерством, вышил на другом ханьфу рыбку кои. Лю Цингэ уставился на рыбку кои в немом изумлении. — Как ты это сделал? — выдавил он наконец. — Нет того, чему бы этот Шэнь не мог научиться, — самодовольно ответил Шэнь Цинцю. — Я предпочитаю развиваться в разных сферах, а не только махать кулаками. Как некоторые. Не мог же он и в самом деле признаться, что за возможность спать в ее комнате Цю Хайтан просила заниматься интересными ей вещами вместе. А став лордом пика Цинцзин, он самостоятельно расшивал свои веера, потому что делал это лучше прочих.***
Рисовая каша кипела в котле. Юэ Цинъюань перебирал ягоды, промывал их и передавал горсточками Шэнь Цинцю. Его руки были холодными и влажными — искреннее касание в противовес лживой улыбке. — Мне жаль, — прошептал Шэнь Цинцю, крепко сжимая его ладони. Сок ягод тяжелыми каплями стекал по коже и разбивался о пыльный пол. — Я не хотел причинять тебе боль. Раньше — да, но не теперь. Тогда мне казалось, что нет ничего важнее моей гордости… Я был кругом не прав. — Цинцю… — Не подумай лишнего. Мне не стыдно, и я не собираюсь играть с вами в семью. — Если ты захочешь остаться, мы примем тебя. Нет нужды играть в семью, если можно стать ей. — Не говори ерунды! — вспылил Шэнь Цинцю, отступая и поворачиваясь к котлу. Руки дрожали, иссиня-черные и липкие. — Выйдет невкусно, если продолжишь действовать мне на нервы! — Тогда не отвлекаю. Шэнь Цинцю не понимал, как перестать сводить любой разговор к нелепой драме. Раньше было не важно, ранят его слова кого-то или нет, правильно их понимают или нет, но так не могло продолжаться. Он обязан стать лучшей версией себя, не допустить прежних ошибок. …На столе стояли рисовая каша, салат из крапивы, которую Шэнь Цинцю собрал рядом с домом, запеченные грибы, кувшин с морсом из лесных ягод и мяты. От того, с каким восторгом смотрели на него Юэ Цинъюань и Лю Цингэ, волосы на руках вставали дыбом. Шэнь Цинцю знал, что идеален, и подобное обожание лишь подкармливало его самолюбие. Возникло жгучее желание показать на собственном примере, как можно хорошо вести хозяйство. Даже если придется задержаться подольше. — Теперь ты будешь готовить, — заявил Лю Цингэ, стремительно уминая свою порцию. — Не стоит его напрягать... — возразил Юэ Цинъюань. — Считайте это платой за проживание, — отмахнулся Шэнь Цинцю, добавляя каши в миску Лю Цингэ. — Но если еда не пришлась шисюну по вкусу… — Цинцю готовит даже лучше, чем я помню. — Тогда решено. — Но… — По-твоему, я не способен оценить свои силы? — Нет. Дай знать, если понадобится помощь. Шэнь Цинцю небрежным жестом пододвинул к Юэ Цинъюаню кувшин. Вспомнилось, как Шэнь Цзю и Юэ Ци ходили в перелесок, разводили огонь и варили морс под уханье сов. Воду использовали дождевую или из ручья, а ягоды срывали с кустов — их было так мало, что они легко умещались в детскую ладонь. У Шэнь Цзю получался не сладкий морс, а кисловатая вода, но разве это было важно? Звезды в те ночи сияли ярче драгоценных камней, и можно было часами мечтать о странствиях по миру. Юэ Ци говорил, что они будут помогать босякам и сиротам, когда станут известным заклинателями, а Шэнь Цзю язвил, не понимая, зачем им заботиться о ком-то еще — достаточно, что они есть друг у друга. Юэ Цинъюань сделал глоток и замер, прижимая стакан к губам. Казалось, он вот-вот разрыдается. — Простите, я… слишком счастлив. Шэнь Цинцю сжал палочки так сильно, что одна из них треснула. Встал. — Ты ничего не съел, — встрепенулся Юэ Цинъюань. — Если это из-за меня… — Я поел, когда готовил. Хочу немного отдохнуть. — Тебе плохо? — помрачнел Лю Цингэ. Он выглядел так, словно собирался накостылять болезни Шэнь Цинцю. Или самому Шэнь Цинцю. — Помочь? — И каким же образом? — Могу сделать массаж. Шэнь Цинцю передернуло. От одной только мысли об этом в ушах стоял треск ломающихся костей. — Не отказывайся, у Цингэ золотые руки. Тело болело, и он едва не согласился. Но ощущение жара внизу живота заставило передумать. Не хватало еще поддаться похоти и сделать то, чего он не сможет себе простить! —Я спать, — отрезал Шэнь Цинцю, забираясь в кровать.— В другой раз.***
Время текло медленно. Шэнь Цинцю раскрывал и закрывал веер, глядя сквозь него на тусклое солнце, одетое в тонкий саван из облаков. Он уже смирился с жизнью с Юэ Цинъюанем и Лю Цингэ, но отсутствие тепла все еще угнетало. — Цинцю, посмотри, — присел рядом Юэ Цинъюань и протянул веер из нежно-голубой ткани с желтыми нитями узора. — Сегодня заходил в мастерскую в городе, они смогли добыть голубой пигмент. Подумал, тебе понравится. — И что пришлось отдать за эту безделушку? — недовольно бросил Шэнь Цинцю, но, взглянув на погрустневшего Юэ Цинъюаня, решил смилостивиться. — Я как раз хотел новый, однообразие утомляет. — Через пару месяцев мы сможем позволить себе еще один. — Не стоит. Сделаем сами. — Я правда не помешаю? Глаза Юэ Цинъюаня заблестели. Шэнь Цинцю ощутил укол вины. В последнее время он старался быть добрее, и часто сталкивался с подобной реакцией. Чем сильнее Юэ Цинъюаня трогало нормальное обращение, тем очевиднее становилась истинная природа их прошлых отношений. И тем сильнее Шэнь Цинцю стремился измениться. Но не потому, что пообещал Лю Цингэ или не хотел испытывать совесть на прочность. Избавившись от прошлых обид, он смог разглядеть настоящего Юэ Цинъюаня за его искореженным образом в своей голове, искренне захотел узнать его. Шэнь Цинцю словно очнулся после длительной спячки, из-за которой утратил важные воспоминания о близком человеке. Как он смеется? Боится ли щекотки? Какую еду любит? Поднимает ли шишки с земли? И каждое новое открытие нежностью прорастало в сердце: от смеха у Юэ Цинъюаня появляются лучики морщин в уголках глаз, он ежится даже от легкого касания пера и любит запивать печеную картошку морсом, а шишки поднимает, еще как поднимает, и создает из них забавных зверей.***
Холод облизывал запястья, подобно дикой кошке, сдирающей мясо с костей шершавым языком. Шэнь Цинцю сидел на полу кухни, обнимая себя руками. Его била крупная дрожь. Одеяло осталось в комнате, возвращаться за ним не было сил. Печка манила черными внутренностями, но разжечь огонь Шэнь Цинцю не решался, не знал, зацепит ли волна боли тех, кто спит в доме. — Что случилось? — спросил сонный Юэ Цинъюань, усаживаясь рядом. Шэнь Цинцю придвинулся, запуская руки под тонкую ткань нательной рубахи и прижимаясь ладонями к теплому животу Юэ Цинъюаня. — Ты совсем замерз, давай вернемся в дом. — Нет! — Шэнь Цинцю впился ногтями в кожу. А затем спохватился и отстранился. — Не сейчас. Юэ Цинъюань взял его ладони и начал растирать, время от времени пытаясь согреть их своим дыханием. — Я здесь, все будет хорошо, — шептал он, прижимаясь губами к пальцам. — Сяо Цзю?.. Шэнь Цинцю скривился, но исправлять не стал. Он готов был притвориться кем угодно, отозваться на любое имя, лишь бы это тепло не исчезло. Сяо Цзю? Пожалуйста! Да пусть хоть Ло Бинхэ называет, но будет здесь, рядом, теплый, ласковый… — Ни разу не возникло желания забиться в темный угол и скулить, вспоминая, как мелкий ублюдок отрывал мне руки и ноги, — Шэнь Цинцю уткнулся носом в шею Юэ Цинъюаня. Говорить о своих чувствах было непривычно, сложно. — А далекое прошлое не отпускает. Я убил придурка, но до сих пор страшно. Словно он в любой момент объявится, а я… Беспомощно, сплевывая кровь и глотая слезы, смогу лишь прятаться за юбкой Цю Хайтан… — Если объявится, мы тебя защитим. Любой, кто задумает недоброе, поплатится за это. Неважно, призраки прошлого, Ло Бинхэ или сам Верховный Демон. Я не позволю навредить тебе. Больше никогда. — Очень холодно. Обними меня, Ци-гэ.***
Шэнь Цинцю сидел на крыльце, по обыкновению кутаясь в одеяло. Он наблюдал за тем, как Лю Цингэ носит солому. Юэ Цинъюань вернулся из огорода, где работал с часа Кролика. Замер в центре двора, огляделся. — Зачем тебе столько? — поинтересовался он у взмокшего от усилий Лю Цингэ. — Шэнь Цинцю попросил — я принес. — Будем плести сандалии. — Ты умеешь плести сандалии?! — В библиотеке пика Цинцзин хранилась книга с секретами изготовления обуви, — пожал плечами Шэнь Цинцю и хлопнул ладонью по доскам, предлагая сесть. — Это легко. И выгодно — мы сможем обменять сандалии на что-то еще. Вскоре рядом с Шэнь Цинцю выросла гора аккуратных сандалей. Юэ Цинъюань работал медленно, но справлялся неплохо, а Лю Цингэ долго пыхтел, пытаясь сплести вместе несколько соломин, но у него ничего не выходило и, разорвав их на мелкие кусочки, он вскочил, собираясь уйти. — Почему бы шиди не продолжить? Лю Цингэ зло обернулся, но увидел только кокон из одеяла с раскрытым веером вместо лица. Шэнь Цинцю наблюдал за ним сквозь небольшое отверстие в черном глазу тигра и откровенно веселился. — Цингэ, ты освоил даже шитье, а сейчас так легко сдаешься?— мягко упрекнул Юэ Цинъюань. — Я никогда не сдаюсь, — возмутился Лю Цингэ, возвращаясь на место. Шэнь Цинцю и Юэ Цинъюань по очереди направляли его руки, пока он не запомнил, как правильно плести. И уже до самого вечера они работали спокойно.***
Шэнь Цинцю готовил, шил, помогал с уборкой, а когда болезнь беспокоила меньше, ходил в поле с Лю Цингэ или в лес с Юэ Цинъюанем, а иногда выбирался в город с ними обоими. Ночи проходили все так же беспокойно, и он привык выделять себе время на дневной сон. Когда Шэнь Цинцю обнаружил, что потерял способности к заклинательству, то почувствовал лишь облегчение. Как будто это окончательно его освободило. Лю Цингэ тогда спросил, почему он не злится, и Шэнь Цинцю не нашел, что ответить. Он много раз возвращался мыслями к этому разговору, но так и не разобрался. Юэ Цинъюань, напротив, не выглядел удивленным. Сидя вечером на крыльце с чашкой горячего морса и глядя на звезды, он признался, что чувствует то же самое: никаких учеников, демонов, политики или вражды, одни лишь бескрайние поля и уютный дом. Чего еще можно желать? Очередное утро застало Шэнь Цинцю в одиночестве. На стуле висела теплая накидка, сделанная из одеяла — швы съехали в сторону, но было заметно, что шили ее с особым старанием. Увидев накидку в первый раз, Шэнь Цинцю расхохотался и сказал, что даже обезьяна сделала бы лучше. Лю Цингэ, как ни странно, не полез в драку, только замкнулся. Подступиться к нему не получалось. Юэ Цинъюань отказался вмешиваться. Пришлось нехотя признать, что подарок Шэнь Цинцю так понравился, что он не придумал ничего лучше, кроме как скрыть это за насмешкой. А потом он учил Лю Цингэ вышивать крестиком, чтобы тот окончательно оттаял. Шэнь Цинцю надел накидку. Стало гораздо теплее. Все это больше не вызывало раздражения. Раньше он бы возмутился, что кто-то посмел лезть не в свое дело, но в этом холодном и сером мире забота помогала согреться, давала силы справляться с ежедневной тошнотой и бессмысленностью существования. И пусть Шэнь Цинцю возмущался, что Юэ Цинъюань постоянно пытается его накормить, а Лю Цингэ вытягивает на прогулки, в глубине души он уже не злился по-настоящему, скорее ворчал по привычке. Приходилось ежедневно напоминать себе, что он больше не брошенный ребенок, выставляющий колючки, чтобы выжить, и не лорд пика, прячущийся за все теми же колючками из-за собственной мнительности и чувства неполноценности. Шэнь Цинцю освободился от внутренней тьмы — в плену Ло Бинхэ он кричал невыносимо долго, и она выходила с каждым звуком, пока не осталось ничего. Здесь, в своей загробной жизни, он заполнил пустоту счастливым бытом и разговорами, почти утратившими привычный яд. Идиллию нарушал лишь повисший в воздухе вопрос: как справиться с окрепшими чувствами? Это было так глупо, ведь он не имел права желать близости с теми, чьи судьбы и сердца уже были неразрывно связаны. Но он любил, невероятно сильно любил их обоих. Шэнь Цинцю вышел на улицу. Погода была на удивление ясной и безветренной, а тело легким и полным энергии. Несколько мгновений Шэнь Цинцю наслаждался приятными ощущениями. Затем ему словно дали под дых. Он панически пытался отыскать в себе признаки болезни, но слабость, тошнота и боль в суставах бесследно исчезли. Пришлось признать очевидное — Шэнь Цинцю выздоровел и должен уйти. Вот только ему хотелось хотя бы на день притвориться больным, а затем еще и еще, стать семьей, как когда-то предлагал Юэ Цинъюань. Вот только Юэ Цинъюань и Лю Цингэ уже семья. Он им нужен не больше, чем козе пятая нога. Шэнь Цинцю от души выругался. Это помогло приглушить ощущение надвигающейся катастрофы. Хотелось остаться. Есть кедровые орешки, сидя на крыльце. Прятаться за веером и любоваться украдкой размахивающим топором Лю Цингэ и сажающим картошку Юэ Цинъюанем. Жить просто, тихо и счастливо. Но Шэнь Цинцю принял решение уйти.***
Шэнь Цинцю проверил огород, но никого не обнаружил и решил прогуляться до ближайшего озера. Юэ Цинъюань сидел, прислонившись к большому валуну, а Лю Цингэ лежал на спине, положив голову ему на колени. Они разговаривали. Собравшийся окликнуть их, Шэнь Цинцю услышал свое имя и сдержался. Он подобрался ближе, подперев спиной тот же валун, но с другой стороны. Его не заметили. — Шэнь Цинцю сбежит, — невесело заметил Лю Цингэ. — Скоро. — Хотел бы я сказать, что это не так, — вздохнул Юэ Цинъюань. — Тебе стоит с ним поговорить, предложить встречаться. — А как же ты? Шэнь Цинцю поперхнулся — как они вообще могут такое обсуждать?! — Цинцю сильно на меня обижен. И если он ответит взаимностью только тебе, я смогу это принять, правда. Разве плохо жить втроем и дальше? — Не плохо, но когда ты говорил, что любишь и меня, и Шэнь Цинцю, я не понимал. А он — сможет? — Или сбежит быстрее, — тихо рассмеялся Юэ Цинъюань. — Он должен сам решить, подходит ему это или нет. Шэнь Цинцю не мог поверить своим ушам: Юэ Цинъюань и Лю Цингэ любили не только друг друга, но и его тоже. А он-то думал, что один такой неправильный! И все эти мысли, что ему нет места в их семье, что нельзя любить двоих, что лучше удалиться в горы и медитировать всю свою загробную жизнь — вздор. Стало смешно. А ведь Шэнь Цинцю в самом деле планировал сбежать. Думая, что поступает правильно, он снова бы все испортил! И ради чего?.. — Если перестанете сплетничать у меня за спиной, — подал голос Шэнь Цинцю, с щелчком раскрывая веер, — узнаете, что я не планирую возвращаться на пик Цинцзин. Быть с вами не так уж и отвратительно.***
Раньше их мирную жизнь отравляли сомнения и предчувствие скорой разлуки, но после того, как Шэнь Цинцю «признался», маленький дом наполнился спокойствием. Дни были похожи один на другой, но это не утомляло. Иногда Шэнь Цинцю разбавлял привычный досуг новыми занятиями — в его голове хранилась целая библиотека разнообразных знаний. Он рассказывал, как сделать воздушного змея или бумажный фонарь в виде лотоса, как собрать мебель из одного лишь бамбука, как приготовить вино. В особо хорошем расположении духа предлагал Юэ Цинъюаню поиграть в маджонг — кости они тоже сделали сами — и даже соглашался на спарринги с Лю Цингэ. Со временем мрачное прошлое поблекло. Казалось, что их отношения всегда были такими — простыми и светлыми. Без многолетней вражды, смертельных обид, ошибок, боли, уязвимости. Лишь теплое участие. Разве могло быть иначе? Шэнь Цинцю сидел на крыльце, складывая в тканевые мешочки высушенные травы, цветы, листья, ягоды, веточки и корешки. Он тщательно отбирал ингредиенты по запаху, свойствам, сочетаемости, чтобы травяные чаи получились не только вкусными, но и полезными. Обнаженный по пояс Лю Цингэ тренировался с мечом, а Юэ Цинъюань занимался каллиграфией, выводя на табличке для их дома: Здесь, у крыльца, есть все, что радует мой взор, И не влечет меня в далекие края»⁴. Закончив перебирать травы, Шэнь Цинцю подошел к Юэ Цинъюаню, заглянув тому через плечо. — Выглядит не так криво, как я думал. — Рад, что Цинцю нравится, — улыбнулся Юэ Цинъюань. — Будучи главой школы, я постоянно оттачивал навыки письма. Первое время хватало недоразумений и ошибок из-за моего почерка. Шэнь Цинцю хмыкнул. Трудно было поверить, что эти изящные, мастерски выведенные буквы на табличке вышли из-под кисти того же человека, что своими письмами вынуждал гордых лордов пиков битый час ломать голову. — Я в город. Вы со мной? — Нет, хочу закончить с табличкой. — Шиди? — Идем. Шэнь Цинцю стянул с бельевой веревки полотенце и заботливо швырнул его в Лю Цингэ. — Вечером, если купим все необходимое, я исполню для вас танец с горящими веерами. На сердце было легко и радостно. Их ждал увлекательный вечер, а за ним еще один, и еще. Их ждала целая вечность простых радостей.