Соль

— Сейчас немного ослабь давление на педаль и поверни руль вправо на пол-оборота. — Мартина подчиняется, даже не задумываясь, достаточно резко разворачивая машину. Они ехали уже пару часов, сменяя друг друга и разговаривая обо всем на свете. Девушка успела задать, как минимум пару десятков вопросов, получая разнообразные ответы и переодически рассказывая о себе. Ей трудно было поверить в происходящее, но все вокруг напоминало реальность настолько сильно, насколько это просто было возможно. — Потом повернёшь ещё раз вправо. Он продолжает что-то говорить, а Тина совсем теряет из виду дорогу, все внимание переключая на мужчину, сидящего рядом. Совсем не замечает, как автомобиль вдруг начинает вилять, и приходит в себя лишь чувствуя, как тёплая рука накрывает её собственную ладонь на руле, поддерживая и выравнивая машину. — Если ты сейчас въедешь в дерево, мы быстрее не приедем. — Улыбается, смотря на девушку с любовью и нежностью, а она совсем теряется, чувствуя лишь, что самое большое желание — обнять его и больше никогда не отходить ни на шаг. — Почему ты не можешь всегда быть моим штурманом и никогда не бросать, пап? — вопрос вылетает прежде, чем она успевает прикусить язык, тем самым нарушая её собственное слово, что Мартина дала себе ранее: ни под каким соусом не задавать вопросов о прошлом. — Потому что я тебе не нужен. — Он говорит это так просто, без намёка на грусть или обиду, так, будто констатирует факт, однако ошибается сильнее, чем люди, которые считают, что в жизни всё крутится вокруг них, включая солнце, а земля плоская. Мартина же спешит опровергнуть его слова, где-то в глубине души ещё надеясь, что это сможет всё изменить, стараясь не обращать внимания на голос рассудка, который безустанно твердит о невозможности происходящего: — Но это не так, вы все нужны мне и всегда были. В последнее время я практически постоянно не знаю куда идти, все время выбираю неправильный путь и недостижимые цели, мне нужна поддержка, совет, хоть что-нибудь. — Чувствует, что ещё чуть-чуть и голос сорвётся, останавливая машину прямо посреди дороги и всем телом разворачиваясь к папе. — Мы все совершаем ошибки, и это нормально, ведь лишь единицам так везёт, что они могут учиться на прошлом других. Гораздо важнее твоё отношение к происходящим ситуациям. Иногда выбор сделать очень трудно, а зачастую мы делаем его не правильным, но в этом вся суть жизни. Ты не знаешь, что будет завтра, не знаешь, какие могут быть последствия, но всегда готова исправить недочёт или ошибку. Жизнь — это череда принятых тобою решений, не важно верных или нет, потому что судить их не может никто кроме тебя. Только ты можешь усомниться в выбранном пути и всегда можешь его изменить, как уже когда-то сделала. Просто будь собой, не пытайся сделать из себя кого-то другого или подстроиться под обстоятельства. Всё быстротечно, время высыпается сквозь пальцы, и ни за что на свете не стоит тратить его на то, чтобы играть какие-то роли, не позволяя себе быть собой. Мартина никогда не относилась к тому типу людей, которые могли быстро встать с кровати с утра или же резко подскакивали после страшного сна, всегда, просыпаясь, проводя какое-то время в полудреме вне зависимости от того, что ей снилось. Поэтому сейчас она лежала на спине, смотря в потолок, краска на котором грозилась в один не очень прекрасный день осыпаться на неё во сне и покрыть целиком каким-то грязно-серым цветом. Тина редко запоминала свои сны, исключая кошмары или что-то связанное с последней своей приемной семьей, а в основном папой, что снился в какие-то особо трудные моменты в жизни, неизменно обучая её чему-то, что она когда-то хотела узнать от него. Мысли резко перескакивают в воспоминания, будто их электропоезд делает вынужденную остановку на платформе «прошлое», и девушка понимает, что вспоминая сейчас тот день, когда их не стало, а её вернули в дом, не назвала бы ничего, потому что в памяти остались лишь сильный звон в ушах и непонимание, переходящее в отрицание. Тогда она совсем не контролировала слез, что непроизвольно текли из глаз безостановочно, накатывая, будто волны во время шторма, и делая ворот футболки мокрым, словно она совсем недавно застирывала её. Но страшнее всего был момент, когда наступила тишина: всепоглощающая и засасывающая в пучину злости, боли и страха. Ей трудно было поверить в то, что всё могло закончиться именно так, что в жизни всё зависит от какой-то странной, извращённой удачи, что имела обыкновение поворачиваться спиной к людям, что более других заслуживали её покровительства, будто бы насмехаясь и показывая своё превосходство, которое итак видел каждый и никогда даже не пытался оспорить. Затем, в уже как следует изведённое сознание, пинком пробивая воображаемые стены вошло опустошение. Она тогда сидела на полу у подоконника, не в силах даже подняться, притянув колени к груди и молча наблюдая за тем, как кусок отрывающихся обоев колышется от резких порывов ветра, что врывались в распахнутое окно. Всё началось с конечностей, когда спустя пару часов сидения на холодном бетоне она перестала чувствовать пальцы ног, а затем и сами ступни, на которые не удосужилась даже надеть носков. Потом почему-то отмерзли ладони, которые к тому времени уже лежали на полу, а затем и всё тело начало постепенно лишаться тепла, покрываясь мурашками и изредка подрагивая. Скорее всего, она так бы и просидела там весь день, пока организм не отключился бы, если дверь вдруг резко не распахнулась бы и на порог не ступил тот, кого она ждала больше всех, но надеялась увидеть меньше всего. А Дима застыл на пару секунд, поражённый её пустым взглядом, не выражающим ничего, кроме горечи утраты и скорби, и лицом, что очень сильно напоминало маску. Она не двигалась, застыв в одном положении на ледяном полу, и лишь то, как Мартина изредка глубоко вдыхала, давало понять, что девушка — живой человек, ещё не успевший уйти так далеко в себя, откуда возвратить её уже будет не возможно. Резко поднимается с кровати, вновь приводя поезд мыслей в движение и, натягивая на себя первую попавшуюся под руку одежду, выходит из комнаты, негромко хлопая дверью, что каким-то чудом, видимо, решает ещё не падать сегодня. Приходить обратно ей было всегда трудно, но если подобное происходит по меньшей мере пять раз, смотреть на происходящее начинаешь немного по-другому, хотя это и не отменяет того факта, что легче особо не становится. Уходя она надеялась больше никогда не вернуться, однако надежды в её жизни редко совпадали с реальностью, поэтому сейчас девушка шла в столовую, стараясь как только возможно держать лицо и не показывать своих эмоций. Подходя к дверям наклоняет голову вниз, пряча глаза в пол, а когда вздергивает подбородок, на лице не остаётся ни одной эмоции, и только глаза выдают то, что она живой человек, а не какая-нибудь скульптура. Это было её своеобразным ритуалом, который она использовала в тех редких случаях, когда на душе было совсем плохо, справиться с тем, что происходило в жизни казалось невозможным, а примерять на себя различные маски становилось невыносимым. Тогда на помощь приходило безразличие, и Мартина прибегала к своему любимому методу, зная одну простую истину: людям не нужны твои переживания и проблемы, никто не захочет их слушать или сочувствовать. Общество, наоборот, любит позитивных людей, для которых каждый день — праздник, готовых всегда выслушать чужие проблемы, но никогда не пытающихся грузить кого-то своими. В её случае одобрение окружающих не было так важно, но Тина просто не могла не понимать того, что резкая смена поведения, уныние и грубость, после стольких дней доброжелательности и общительности, обязательно поднимут за собой гору вопросов. Открывает тяжелую дверь, надавливая на неё, и заходит внутрь. В этот раз всё проще, потому что для людей, сидящих внутри, она никуда не уходила, продолжая жить и общаться, ходить в школу, встречаться со всеми в столовой и на внеклассных занятиях. Идёт прямо к столу с раздачей еды, стараясь не смотреть по сторонам и никак не выдавать своего душевного состояния. Возможно, сегодня она раньше покинет столовую, добежит до комнаты, закутается в одеяло, сидя на подоконнике в тишине и дожидаясь дождя, а затем выйдет на улицу, позволяя каплям капать на волосы и лицо, стекая на землю, и лишь тогда, наконец, даст волю эмоциям, потому что во время дождя никто не замечает слез, а во время грома неслышимо криков. Но всё это будет потом, когда все разойдутся по комнатам или лягут спать, а пока она обязана держать лицо, потому что главное и единственное правило, в котором она ещё не разочаровалась, просто вопило том, что показывать эмоции на людях — ровно тоже самое, что давать им в руки самое сильное оружие против себя. Резко опускается на жесткий деревянный стул, отмечая, что сегодня дали её любимую котлету с гречкой, что на протяжении пары лет считались девушкой самой приемлемой пищей из всей выдавшейся в доме, ведь обычно им приходилось довольствоваться кашами и жидкими супами, в которых кроме воды и пары размякших кусков хлеба не было, казалось, ничего, а что-то мясное или хотя бы возможное для употребления к пище давали лишь по праздникам. Видимо, сегодня был какой-то особый день, о котором знали все, кроме неё, но жаловаться не приходится, ведь ценить везение, навещавшее лишь по особым дням раз в пару десятков лет, научилась давно. Ест маленькими кусочками, смакуя, и совсем не замечая, как к тому моменту, когда полкотлеты уже исчезает в недрах её организма, за стол садится Дима, также молча принимаясь за еду. Почти не замечает друга, продолжая поглощать еду и совсем забывая о том, что собиралась растянуть удовольствие. — Мартин? — он задаёт этот вопрос после того, как отмечает, что подруга на протяжении пары минут гипнотизирует пустую тарелку, явно думая о чём-то своём. Вокруг снуют дети разных возрастов, иногда кидая на их столик заинтересованные взгляды, пока свободные места по всей столовой не заканчиваются, и люди не начинают подсаживаться к ним. Тина вздрагивает, глядя на друга удивленно, и лишь спустя пару мгновения отмечая движение его рук, которое для окружающих могло показаться странным, однако для неё было простым и понятным: когда-то давно, будучи ещё детьми, они всерьёз обеспокоились конфиденциальностью своих разговоров, думая, что если будут говорить прямо и вслух, то платить за слова придётся слишком дорого. Тогда они и придумали свой бесконтактный и практически бесшумный язык, который к тому же был незаметным со стороны. Всё, что требовалось — две руки, одной из которых нужно было выбивать пальцами разные последовательности на тыльной стороне ладони другой. Два удара безымянным пальцем обозначали букву «к», стукнув указательным, мизинцем, а затем сразу же средним можно было сказать «спасибо», а три последовательных удара всеми четырьмя пальцами сразу говорили о чрезвычайности информации. Прямо сейчас они, натренированные годами практики, могли безостановочно беседовать на своём тайном языке, что немало помогало в месте, где личное пространство было непозволительной роскошью. Смотрит, как парень быстро выбивает вопрос о её самочувствии, а затем, не останавливаясь, о том, что с ней происходит. — Всё в порядке, — отвечает вслух отлично понимая, что Дима, возможно, единственный человек, которому можно говорить чистую правду ничего не скрывая и не утаивая, но просто не знает, как описать то, что с ней происходит. Парень же смотрит на неё не скрывая того, что раскусил ложь, а Тина, в свою очередь, всеми силами пытается не так открыто испепелять взглядом оставшуюся почти нетронутой котлету на его тарелке. Примерно через пару минут её бесполезных попыток она находит перед собой его порцию, жадно набрасываясь на еду и лишь спустя некоторое время созревая на вопрос о том, не хотел ли он сам есть. Друг отмахивается, и девушка понимает, что новой порции расспросов не избежать, но когда он уже набирает воздуха, чтобы начать разговор, кто-то с другого конца столовой сообщает, что Мартину ждут у директора. Аккуратно вытирает руки и лицо бумажной салфеткой, поднимаясь и прикладывая все силы к тому, чтобы вспомнить или придумать возможные причины такого внимания. Дима сидит не двигаясь, переговариваясь с кем-то, кто сидит рядом, а она молча надеется на то, что он каким-то мистическим чутьём поймёт, что нужен ей, как делал практически всегда. Она не знала как и почему он всегда знал, когда прийти и что сказать или, наоборот, когда стоит промолчать, но настолько привыкла, что давно уже перестала просить или спрашивать, со временем определив подобные обращения к нему в папку «неловкое». Однако сейчас Дима даже не смотрел в её сторону, когда Мартина пересекала помещение, смотря лишь прямо перед собой и практически выбегая за дверь: тяжелые взгляды вокруг давили, будто сжимаясь вокруг, как слишком сильно облегающая одежда. Люди вокруг часто думали, что если человек самодостаточный, сильный и не нуждается в большом окружении вокруг, значит его невозможно сломать, он ничего не чувствует и никогда не боится. Почему-то в понимании многих сила — всё равно что бесстрашие, полное отсутсвие эмоций или реакции на ситуации. Но люди ошибались раньше и продолжают делать это изо дня в день. Иногда ей отчаянно хотелось закрыть глаза в этой реальности, где удача почему-то решила обойти её своим вниманием от слова совсем, а открыть их уже в другом мире, в котором люди равны и имеют равные возможности, одинаковый старт, в котором всё зависит от способностей и желания человека, а не от того, где и у кого ты родился. Но чудеса не случаются и Мартине это было известно, как никому, поэтому, идя сейчас по направлению кабинета директора, что она когда-то надеялась больше никогда не видеть, мысли пробегали в голове с невероятной скоростью. Оглядываясь назад и пытаясь понять, что именно она сделала не так, идей не появлялось, потому что с возвращения в детский дом она, что называется, жила по совести, не потакая своим желаниям и не строя заоблачных планов. Успевает пройти несколько поворотов, когда чувствует на плече тёплую ладонь, а чуть выше себя сбитое дыхание, ведь парень никогда не отличался спортивностью, уделяя практически всё свободное время учебе. — Могла бы и подождать. — Дима бурчит это себе под нос обиженно, и девушка чувствует, как долгожданное и такое важное спокойствие наконец-то настигает её, опоздав всего-то на плюс-минус десяток часов. — Я не знала, что ты пойдёшь за мной. — Улыбается, когда друг снова начинает ворчать по поводу того, что, вообще-то, не бросал её никогда, а она всё ещё в него не верит, отмечая типичность ситуации и чувствуя, как где-то глубоко внутри разливается тепло. Они доходят до кабинета достаточно быстро, говоря ни о чём, а затем и вовсе двигаясь в приятной тишине. Дима останавливается за несколько метров от двери, заглядывая ей в глаза, как бы спрашивая, стоит ли её ждать. Быстро кивая, дергает ручку двери, заходя внутрь и застывая на пороге. Не знает, видел ли парень со своего расстояния сидящих в комнате людей, но отчетливо слышит резкий вздох позади. Оборачиваясь назад, задумывается, не послышалось ли ей, потому что парень стоит с ничего не выражающим лицом, смотря куда-то в сторону, но почувствовав её взгляд, вскидывает вверх кулак, как бы желая удачи. Мартина совсем не удивляется выражению его лица, потому что, прожив столько лет в детдоме, было бы удивительным, если б он не научился натягивать на лицо различные эмоции, как одежду. Она не думает ни о чем, когда медленно заходит внутрь, ожидая подвоха или какого-нибудь скрытого умысла, но директор улыбается, вставая из-за своего стола с пожеланием приятного разговора и покидая кабинет. В помещении с её уходом повисает тяжелая, давящая тишина, и Мартина даже не старается как-то разрядить обстановку или снять напряжение, не смотря на то, что, кажется, лучше всех из находящихся рядом людей владеет собой. Её мама, сидя в широком кресле и уцепившись в маленькую сумочку-клатч обеими руками, смотрит куда угодно, но не на дочь, а отец, что практически взрывается от раздражения и непонимания, наоборот, распиливает девушку взглядом, даже не замечая этого. Никто из них не ожидал, что всего через пару часов после разговора с дочерью, они поедут на встречу с другой, о существовании которой один из них попросту не знал, а вторая всеми силами пыталась забыть, заглушая собственную совесть. — Если я нужна здесь, чтобы разделить с вами молчание и побыть в роли музейного экспоната, то, пожалуй, вынуждена буду принести свои извинения и уйти. — Ей всё же надоедает происходящее, когда проходит ещё примерно пять минут. — Мартина, — мужчина весь подбирается, откашливаясь, и Тина готовится к очередной тираде или поручительной речи, никак не ожидая следующег за этим поворота событий, — мы бы хотели извиниться перед тобой. Если честно, лично я никак не был готов к случившемуся, поэтому немного потерял контроль. — Понимаю, но ваши извинения мне не нужны, — говорит спокойно, прикладывая к этому массу усилий и незаметно опираясь на стену за спиной, — и ничего другого не нужно. — Вообще-то, мы хотели объясниться и предложить забрать тебя отсюда. — Теперь уже её мама включается в разговор, впервые поднимая на девушку глаза за всё прошедшее время, а затем снова переводя его на шоколадного цвета ковёр, что кажется Мартине намного мягче её собственной кровати, вызывая желание лечь прямо на него, свернувшись клубочком и уснуть, а проснуться уже после своего совершеннолетия, забыв всё произошедшее и имея возможность покинуть этот город навсегда. — Я же говорю вам, что мне не надо ничего. Я отсюда никуда не поеду, особенно с вами, учитывая, что до совершеннолетия осталось пару месяцев, и тогда я смогу полностью управлять своей жизнью. — Считая разговор законченным, начинает аккуратно спиной продвигаться к двери, готовясь выбегать из комнаты, используя все свои таланты в беге, пока одна мысль не заставляет резко остановиться на месте, обдумывая все варианты и приходя к выводу. — Хотя кое в чём вы всё же можете мне помочь.

***

Она была дома всего день, первым делом завалившись на свою заправленную пушистым покрывалом кровать и забывшись тяжелым сном, закончившимся так же резко, когда в комнату зашла её мать, включив весь свет и садясь на кровать рядом. — Тебе уже нужно ехать в больницу, Ева. — Женщина поджала губы, выражая своё недовольство, и ставя на стол рядом стакан с любимым девушкой, персиковым соком. — И почему ты не сказала нам раньше, а? Хотя можешь не отвечать, я знаю и так. — Так она рассказала тебе? — Ева резко садится, отмечая, что руки трясутся, а голова напоминает кипящий на полной мощности суп, в который накидали всё, что только нашли в доме. — Кто и что рассказал мне? И почему ты ведёшь себя так странно? Насколько я знаю, таких симптомов при твоей болезни быть не должно. — Женщина хмурится, наблюдая, как дочь резко хватает стакан, опустошая в пару глотков половину содержимого, а затем, ставя обратно на стол, проливает оставшееся на пол. — Как раз этот вопрос я и хотела задать тебе, мам. Почему? Почему ты её бросила, и почему выбрала меня? — внутри поднимается необъяснимое презрение, которое заставляет отползти как можно дальше от матери, прислоняясь к дальнему углу кровати и чувствуя себя загнанным в клетку животным. — И не надо сейчас строить из себя не пойми кого, делая вид, что не понимаешь о ком я. Мы говорим о Мартине, моей сестре и вашей дочери, которую вы бросили после рождения, отдав в детский дом. Видит, как мать резко выдыхает, хватаясь рукой за стол рядом, закрывая глаза и начиная судорожно глотать воздух, а совсем недавно подошедший отец смотрит на них невидящим взглядом, не в силах скрыть изумление и даже какой-то необъяснимый страх. Гробовая тишина нарушается как раз им, когда спустя некоторое время мужчина более или менее приходит в себя, аккуратно заходя в комнату и, видимо, думая, что дочь от болезни сходит с ума. — У тебя нет сёстры, Ева, и никогда не было. Думаю, нам стоит поспешить в больницу, там нас ждут. Однако девушка смотрит лишь на мать, что теперь сидит глядя в одну точку, сжимая в руках кусок футболки. — Мартина? Ты сказала, её зовут Мартина? — выдыхает это почти шёпотом, переводя какой-то полубезумный взгляд на дочь, а Ева слышит сбоку не то вздох, не то вскрик, не то всё вместе, совсем не напоминающее звуки, издаваемые обычно людьми, и переводит взгляд на отца, что просто стоит в центре комнаты, будто ожидая, что прямо сейчас в него ударит молния и готовясь упасть на пол как-нибудь помягче. — Да, мою сестру зовут именно так, и по вашей милости прямо сейчас она живёт в детском доме, имея, к слову, абсолютно здоровых, достаточно обеспеченных и живых родителей. — Теперь чувствует поднимающее голову существо внутри, именуемое ненавистью, которое с каждой минутой молчания родителей растёт, грозясь заполнить Еву целиком и полностью, как какой-то сосуд, что, скорее всего, даже окажется маловат. — Может, вы уже ответите на мой вопрос? — Ты можешь не поверить мне, дочь, но я впервые за всю свою жизнь слышу о каком-то другом моём ребёнке, кроме тебя. — Его голос звучит глухо и хрипло, однако мужчина, похоже, уже во второй раз за небольшой промежуток времени берет себя в руки, старясь стоять прямо. — И я, как и ты, жду объяснений с огромным нетерпением.

***

Парень мог с легкость дать гарантию тому, что практически каждый, кто когда-то выходил через эти двери, надеялся больше никогда не вернуться, и он сам не был исключением. Однако жизнь часто преподносит нам сюрпризы, поэтому прямо сейчас он поднимался по старым ступеням, дергая на себя высокую дверь и молясь всем богам, чтобы её ручка не осталась в ладони, как нередко происходило раньше. Заходит в пустой холл, вспоминая, что большинство детей в школе или садике, а поэтому встретить в доме можно лишь персонал и воспитателей. Идя сюда, он не думал, что встретиться с ней снова будет так сложно, потому что вся проделанная за прошедшие пару дней работа над собой и своими чувствами вдруг стала бессмысленной и даже какой-то жалкой. Кирилл просто не знал, как вести себя с девушкой, что говорить, и куда вообще девать себя, когда она находится рядом. Их отношения висели на тончайшей нити, что явно не была рассчитана на двоих, поэтому так и кричала своим видом о том, что нуждается в подмоге, которую он смог бы привести лишь подобрав правильные слова, что совсем не лезли в голову. В последнюю их встречу Мартина ответила, что давно простила, но парень не мог с уверенностью сказать, говорила ли это она сама, или же её мысли о том, что они больше никогда не увидятся. — Когда они сказали, что меня кто-то проводит, я не ожидала увидеть тебя. — Голос, раздающийся совсем близко, выводит из раздумий, заставляя вздрогнуть и развернуться в сторону девушки, которая натянуто улыбалась, смотря на него немного удивлённо. — Я тоже не ожидал, что встретимся так скоро. — Только сейчас замечает Диму, стоящего рядом с ней и вспоминает, как по началу раздражался, поняв какое место занимает этот парень в жизни и сердце Мартины. Ему потребовались недели работы над собой, чтобы свыкнуться и убедить себя в том, что они лишь друзья, возможно, лучшие, но никогда не станут чём-то большим. Кивает, смотря на знакомого, и, дождавшись ответного наклона головы, с чистой совестью ведёт их за собой к машине, водить которую имеет полное право уже несколько месяцев, хотя при всём желании не сказал бы, что отсутствие какой-либо корочки когда-нибудь останавливало его. Поэтому сейчас, открывая водительскую дверь и готовясь к самому худшему, что, по его мнению, могло случиться, он совсем не ожидал, что никто из пассажиров не поинтересуется наличием у него прав или опыта вождения, предпочитая сидеть в тишине. За всю их поездку Мартина сказала от силы пару фраз, слушая какое-то радио, что транслировало различные новомодные треки с максимально странным и глупым текстом, и гадая о том, кто именно в трезвом уме и твёрдой памяти будет слушать подобную музыку по собственному желанию. Дима, сидящий рядом, предпочёл также не нарушать созданную тишину и с жадностью смотрел в окно на мелькающие деревья и серые здания, пока она не толкнула его в бок локтем, привлекая внимание. Он недовольно скорчил лицо, глядя на неё даже немного обиженно, а затем вопросительно поднял бровь, пытаясь понять, что девушка от него хочет. А Тина сама не знала, зачем отвлекла его от созерцания пролетающих мимо зданий, просто чувствовала себя не то что не в своей тарелке, а скорее даже не в своей жизни, и это ощущение усиливалось с каждой минутой. Ей просто нужно было докоснуться до друга, чтобы почувствовать в руках что-то настоящее, осязаемое и близкое. Что не могло не раздражать, так это догадливость парня, который всегда видел и понимал всё, что она пыталась скрыть, хотя в данный момент она совсем не была против того, что он положил руку на спинку её кресла, как бы приобнимая в знак поддержки, и держал так, пока она не заснула, облокотившись об его плечо. — Ребят, мы доехали. — Кирилл обернулся назад, ожидая хоть какой-либо реакции, но по итогу во всей машине её дал только он сам, чувствуя, как внутри поднимаются какие-то странные недовольство и обида, а желание оттащить Мартину от Димы, при этом, очень возможно, совершенно случайно заехав последнему в лицо пару-тройку раз, становится всё сильнее, поэтому как можно скорее выходит из машины, убеждая себя, что ему просто нужен свежий воздух. Потребовалось пять кругов вокруг автомобиля, чтобы хоть как-то привести мысли в порядок и надеяться, что ребята проснутся сами, а затем также успеть потерять свою надежду. Резко выдыхает, будто готовясь к километровому забегу, и открывает заднюю дверь с такой силой, что запоздало удивляется её прочности. — Встаём. — Тина проснулась от того, что кто-то резко тряс её за плечо, громко восклицая что-то о времени, и, не успев прийти в себя, тут же отскочила подальше от Димы, на котором, как оказалось, уснула. Друг, в свою очередь, уже спустя пару секунд открывал дверь машины, выходя наружу и оглядываясь по сторонам. Проводит рукой по лицу, сосредотачиваясь и следуя вслед за парнями, которые уже начали идти в сторону больницы. — Ты машину блокировать не будешь? — удивляется, догоняя Кирилла и смотря на него подозрительно, когда парень киношным жестом заводит руку за спину, нажимая на кнопку и специально выжидая, когда знакомый звук оповестит об установке сигнализации, а затем поворачиваясь в сторону Мартины и картинно подмигивая. Успевает только подкатить глаза и открыть рот, чтобы сообразить что-нибудь язвительное в ответ, когда теперь уже Дима пихает её в бок, намекая, что они уже практически на месте и ей стоит помолчать хоть немного, обдумывая своё потенциальное поведение. Уже не удивляется тому, что по одному краткому жесту друга смогла расписать все его мысли и намёки, лишь тяжело вздыхая и готовя себя к неизбежному. При входе в больницу первое, что бросается в глаза — серовато-белые стены, которые так и наводят на унылые мысли, а затем посетителей встречает автомат с бахилами, что, конечно же, никогда не были и не будут бесплатными. Усмехается, мысленно подмечая типичность ситуации и смотрит, как Кирилл закидывает специально приготовленные монетки в автомат, вытаскивая оттуда аккуратно сложенные в пластиковые коробочки пары. Им не потребовалось много времени на то, чтобы дойти до палаты Евы, однако найти в себе силы зайти туда оказалось для Мартины практически непосильной задачей. Подойдя к двери она вдруг резко захотела куда-нибудь убежать, всем своим существом понимая, что просто не находит слов для разговора с сестрой. Чувствует на себе пристальный и сочувствующий взгляд, когда Дима предлагает зайти сначала одному и мысленно составляет список благодарностей различным людям, состоящий, в основном, только из имени друга, а вырывает из мыслей её он же собственной персоной, выходя из палаты также быстро, как и заходил туда, и заявляя на всеобщее услышание о том, что Евы там просто нет.

***

Она не спеша выходила из душа, зная, что нет никакой нужды спешить, потому что, не смотря на то что душевые даже не были отделены друг от друга хотя бы тонкими занавесками, и она по факту стояла посреди большой полностью открытой комнаты, никто никогда не зашёл бы сюда даже под страхом жестокой расправы. В первый свой день, когда она только познакомилась в столовой со своими ровесниками, узнавая о больнице больше, сразу услышала о списке вещей, делать которые не рекомендуется категорически, а в нём почетным первым пунктом значилось, ни под каким соусом не ходить в душ. Её новые знакомые предлагали миллион и ещё один способ содержать себя в каком-то подобии чистоты, игнорируя посещение ванной комнаты, начиная от обтирания влажными полотенцами и выливания на себя дезодорантов флаконами, заканчивая чуть ли не обливанием себя питьевой водой, которую перед этим нужно было копить пару дней. И сначала она поверила им, не заходя в душевую весь первый свой день в больнице, пока перед сном, в её обычное для ополаскивания время вдруг не поняла, что хуже, чем уже было точно не станет, поэтому, собравшись с духом и силами, ринулась на покорение комнаты, что служила грозой всех лежащих в стационаре людей. Заходя внутрь, первое, что бросилось в глаза — полное отсутствие приватности или хотя бы какого-то разделения на кабинки. Затем взгляд зацепился за ржавые сливные отверстия и не особо уступающие им душевые лейки, включатель света же был лишь муляжом, который, видимо, должен был служить чем-то вроде намёка на цивилизованность, который мог быть раздавлен любым из выше перечисленных фактов, включая также полное отсутствие чистоты и ощущение того, что нога человека не ступала в эту комнатушку несколько месяцев точно. Включая воду, что также была ярко-оранжевого цвета и пахла чём-то металлическими, Ева поначала не рискнула снимать с себя легкую одежду, и прождав в практически полной темноте до того момента, пока не привыкла к резкому металическому запаху, а вода не стала немного светлее, она так и зашла под струи воды, радуясь тому, что тапочки с собой взяла резиновые. Девушка не могла сказать, когда именно начала искать в любой ситуации положительное, стараясь смотреть на все происходившие события с долей пофигизма, не считая нужным тратить свои нервы, и всегда вспоминая или представляя то, что где-то в этот момент живётся намного хуже. Она научилась находить позитивные стороны во всех событиях, что поначалу казались ужасающе плохими и неразрешимыми. Сейчас, по прошествии нескольких дней, она настолько привыкла к тишине, спокойствии и темноте душевой, что заходила туда без особой причины, просто садясь на корточки и думая или вспоминая что-то, что происходило давно, а возможно и совсем недавно. Зачастую она вспоминала всего пару человек, одним из которых был тот, кто прочно засел где-то глубоко внутри, даже не в сердце, а в душе до такой степени, что нередко Ева могла слышать его голос в голове. Девушка не могла сказать когда все зашло так далеко и почему, ведь пообщаться им выдалось совсем мало, но детский дом — будто другая вселенная или мир, где не только время, но и жизнь течёт совсем по-другому. Открывая дверь в палату поначалу не замечает ничего необычного, проходя к кровати и садясь на край, пока взгляд не упирается в Кирилла, сидящего у окна и наблюдающего ещё за двумя посетителями, один из которых облокотился о край подоконника головой, а другая легла ему на плечо. Кирилл же сидел, смотря на Диму с Мартиной и поражаясь их способности засыпать где угодно, когда угодно, на чём угодно, вне зависимости от посторонних глаз или шума. Он, проведя в детском доме несколько лет, что по меркам таких старожилов, как парень и девушка напротив, было мельчайшим сроком, а также показателем его невероятной везучести, не успел приобрести подобной привычки и порой жалел об этом, потому что, будь у него в запасе что-то подобное, он бы не сидел сейчас, смотря на Тину с грустью и какой-то странной обречённостью, а также завидуя её другу, потому что тот мог касаться её, говорить с ней без повисающей сразу же после пары фраз неловкости или совместного тяжёлого прошлого, что грузом лежало на его совести, затягивая парня в пучину самобичевания и беспомощности. — Кирилл? — поворачивается на удивленное восклицание, впервые видя Еву за пару дней, и отмечая про себя то, что успел соскучиться по этой неунывающей девушке. — Нет его призрак, — сам усмехается тому, как по-ребячески звучала эта фраза, сканируя подругу на наличие каких-нибудь внешних призраков болезни или ухудшения состояния. — Конечно я. И не только. Добавляет, кивая головой на парочку с подоконника и специально повышая голос в попытке разбудить их, но уже второй раз за день терпит неудачу. Съезжая по креслу как можно ниже, выпрямляет ногу, задевая ею ботинок Димы и пару раз пиная того, чувствуя при этом какое-то неожиданное и абсолютно детское наслаждение. На этот раз знакомый просыпается быстро, резко распахивая глаза, а затем расталкивая Мартину, что недовольно кряхтит в полудреме, напоминая маленького недовольного песика, у которого отнимают колбаску или любимую игрушку. И всё-таки она встаёт, спрыгивая с подоконника и фокусируясь взглядом на сестре, чувствуя, что напряжение в комнате нарастает с угнетающей скоростью, а также краем глаза отмечая, что парни спешно ретируются из комнаты, а Дима никак не может оторвать взгляда от Евы, будто пытаясь запомнить каждую её черту и взгляд. Как только дверь захлопывается, в комнате повисает тишина, и никто не спешит нарушить её, пока в конце концов Тина не сдаётся, говоря слишком громко после продолжительного молчания. — Честно, я не знаю, что сказать. — Не успевает подумать, выпаливая первое пришедшее в голову и лишь потом осознавая сказанное и уже ожидая того, что близнец обидится, но Ева лишь улыбается, смотря на неё даже более тепло или приветливо. Мартина подозрительно щурится, пытаясь понять причину радости сёстры, а та, будто читая её мысли, спустя несколько мгновений отвечает: — Знаешь, ты уже сказала о себе многое. — И что же? — теперь Тина начинает чувствовать себя неловко, так и не находя слов для ответа и не понимая о чём именно говорит Ева. — Ну, например то, что ты достаточно прямолинейна, когда не знаешь, что сказать, а ещё, ты не любишь долгую тишину, стараясь обязательно чём-то её заполнить. И, кажется, можешь уснуть везде, где только можно. Мартина медленно закрыла глаза, сосредотачиваясь, а затем начала говорить, рассказывать что-то и внимательно слушать практически всё, что говорила сестра, пока в палату не зашёл Дима, что смущенно посмотрел на них, говоря о времени, а потом переключив всё своё внимание на Еву, которая, казалось, тоже перестала замечать что-либо вокруг. *Месяц спустя*(?). Или просто звёздочки🤷‍♀️ — Скажи, почему ты давно простила их всех, кроме меня? — он смотрел на неё широко раскрытыми заинтересованными глазами, ожидая ответа и преграждая путь к отступлению. — Ты ведь даже на Кирилла не обижаешься, я совсем недавно видел вас вместе. Так почему же именно во мне ты видишь вселенское зло? Наверное, это сказал каждый, но я правда не хотел бросать тебя. Вспоминает, как, обернувшись тогда, увидела, что вся группа была уже далеко, а он бежал в её сторону, размахивая руками, будто стараясь заставить её двигаться и делать хоть что-нибудь, пока не заметил, что две полицейских уже подходят к ней, начиная говорить что-то и держа руку на оружии. — Я тебе верю. — Отвечает, не задумываясь, просто озвучивая мысли, а потом и сама удивляется тому, что на половину их группы она практически не обижалась, желая лишь отомстить, но не чувствуя в отношении их ничего. Другую половину девушка считала хорошими знакомыми, товарищами по несчастью и сокомандниками. Исключение составляли двое: Кирилл и парень, что сейчас стоял перед ней, требуя ответа на свой резонный вопрос и всем своим видом демонстрируя, что пока его не получит, не уйдёт и её никуда не пустит. Медленно выдыхает, стараясь не дать чувствам и событиям прошлого занять место в настоящем. — Тогда почему? — в его голосе слышатся непонимание и даже какое-то странное отчаяние, будто всё прошедшее с того момента время он мучился этим вопросом и воспоминаниями о своём поведении в тот момент. Она достаточно хорошо знала его, чтобы понять, что он совсем не предатель, наоборот, Глеб обладал поразительными мягкостью, чуткостью и человеколюбием не только для выросшего в детском доме, но и для обычного человека тоже. Сейчас она не испытывала по отношению к нему ненависти или желания отомстить. Это просто был когда-то близкий человек, который перестал им быть. Мы меняемся, жизнь движется, всё становится другим, поэтому держать на кого-то зло — бессмысленно, ведь кто знает, что станет с вами всего через пару недель. Это одна из тех вещей, которые ей помогла осознать сестра, и, вспоминая Еву, девушка наконец поняла, почему испытывала абсолютно разные чувства к членам их группы, не смотря на то, что все они поступили одинаково. — Понимаешь, никого из них я не считала друзьями, они были для меня лишь знакомыми и приятелями. Все, кроме тебя и Кирилла, ведь он был моим парнем, а ты. Ты был мне ближе их всех, я верила тебе и в тебя, питала различные иллюзии насчёт того, что для тебя я тоже значу больше, чем вся эта компания, что я тоже являюсь твоим настоящим другом, — на этих словах он опускает голову, смотря куда-то вниз и сжимаясь, будто стараясь превратиться в маленький камень и слиться с полом, — но я, видимо, ошибалось и это больно ударила по мне тогда. Я обижалась на тебя не из-за предательства, а из-за разрушенных надежд, из-за того, что все иллюзии в тот момент рассыпались, показывая истину. Знаешь, я когда-то слышала фразу о том, что родители ругаются на своих детей, потому что любят, а иначе им было бы просто безразлично на все происходящее. Так вот я обижалась на тебя потому, что ты, в отличие от большей части нашей компании, для меня значил что-то большее, чем просто знакомый. Сама не понимает, когда вдруг начала выдавать такие длинные речи и говорить о своих чувствах вслух, но уже совсем не удивляется, мысленно помещая это вновь открывшееся качество в папочку с именем Евы и того, что она получила после всей истории с сестрой. Парень смотрел на неё поражённо. Он не ожидал даже того, что она ответит ему что-то длиннее и вежливее, чем «я не хочу говорить с тобой», и оказался совсем не готов к такому разговору. Однако какое-то странное чувство внутри практически кричало о том, что если он не скажет сейчас всю правду, которую так долго хранил где-то глубоко в себе, та дверь, открывшаяся сейчас так неожиданно и стремительно, точно также быстро закроется, и он уже больше никогда не сможет оставить все случившееся в прошлом. — Я тоже всегда считал тебя другом и до сих пор считаю, к тому же очень сильно жалею о том, что тогда произошло. Возможно, ты не поверишь мне или решишь, что даже если я и говорю правду, то тебе она уже не нужна, но в последнее время ты как-то изменилась, поэтому я подумал, что хотя бы выслушать меня теперь ты сможешь. Мартина вдруг меняется в лице, а он не может понять из-за чего, гадая, что именно сказал не так и уже готовясь к тому, что она прямо сейчас развернётся и начнёт уходить. А девушка думает о том, что он, один из совсем немногих, смог заметить изменения в её поведении, хотя перед этим долгое время даже не общался с нею, и именно это многое говорило ей о том, какую роль она играла в его жизни, и насколько правдивы были его слова. Он начал снова говорить что-то, то и дело оглядываясь по сторонам и смотря на неё с сомнением, но затем продолжая, пока Мартина не выпрямилась, резко вздыхая, и готовясь в который раз последнее время произнести ту самую фразу. — Я тебя прощаю. — Перебивает его, встречаясь с Глебом глазами и стараясь смотреть как можно честнее, чтобы показать ему без слов то, что ценит его правду и готова оставить всё там, где ему место, а именно — в не очень далеком, но прошлом. — А сейчас ты должен мне немного помочь. Она протягивает ему сложённую в несколько раз бумажку, что даже никак не запечатана, и может с полной уверенностью заявить любому, что парень не станет читать. Благодаря произошедшему она научилась доверять и слушать свою интуицию, поэтому, прося отдать записку Диме и проходя к выходу, даже не оборачивается назад, наваливаясь плечом на дверь. Ей не нужно смотреть назад, чтобы вспомнить всё самое лучшее, что происходило с ней в детском доме, опуская плохое, и ей не требуется смотреть на здание, чтобы попрощаться с людьми или воспоминаниями, и почему-то именно в этот момент она могла сказать, что всё получится, и она таки достигнет цели, что преследовала последние пару лет, потому что Мартина сделала здесь всё, что могла, поняв самые главные и важные истины, а теперь должна была уйти, чтобы стать тем, кем хочет видеть себя сама. И если у кого-то были на неё планы, очень жаль, что они не сбудутся, потому что она привыкла строить свою жизнь сама и научилась отпускать.