Истина во лжи

Штаты ждал. Терпеливо. Настойчиво. Ждал, сидя в кабинете, от одного вида которого ворот накрахмаленной рубашки давил с ужасной силой, а сердце начинало биться чаще. Но взгляд оставался все таким же надменным и гордым. Вот чего-чего, а стойкости он не потеряет. Не перед ним. Не в этом кабинете. Тело взвинчено, каждый мускул напряжен в томящем ожидании – ну столько можно? США ждал, ждал, незаметно прокусывая нижнюю губу до крови, ощущал её солоноватый привкус на языке, чуть ли не стонал от боли и тревоги, и чудом заставлял глаза не бегать по кабинету в поисках чего-нибудь слишком подозрительного, а стойко, без страха смотреть на него. Советы тоже ждал. Изматывающе и нахально. Он откровенно издевался над сидящим перед ним американцем. Сейчас он был на своей территории, сейчас он мог делать с ним все что было угодно его ледяной, пропахшей сигаретами и спиртом, душе. Если Штаты вытащит из своего идеально выглаженного пиджака пистолет (а он там был, и Советы это знал) – сразу вбежит пару десятков человек и скрутят его быстрее, чем он предпримет хоть что-то. Если будет слишком открыто угрожать ему – скрытые камеры запишут и поставят на всеобщее обозрение. По-детски, конечно, но зато действенно. А если действия приносят результаты, то зачем задумываться об этих способах? Советы медленно, будто не замечая, что в комнате еще кто-то есть, аккуратно писал информацию в ежедневнике – за время войны появилась привычка все записывать, все анализировать. И она ему очень нравилась. Так он мог отвлечься, уйти от внешних проблем, складывать в общую картину только внутренние и возможно найти их решение. Все, что так волновало и тревожило, было записано красивым подчерком, немного скачущим, но все равно аккуратным. Небрежно захлопнув дневник, Советы откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и устало потер виски. Даже сквозь темноту закрытых век он увидел дикое негодование на лице западного представителя. Последний же чуть воздухом не попернулся. Он тут ждет, выжидает, пока Его Величество Советский Союз соизволит с ним по-человечески поговорить, а тот будто не замечает его! Неслыханная наглость... Но он не может позволить себе даже возмущенное кашляние: это послужит признаком нетерпения и может плохо отразиться на репутации в будущем. Но пальцы сами начали стучать по столу. Это и привлекло внимание русского. Он, все также лениво и равнодушно, относясь к гостю с танковым спокойствием, положил руки на стол, сложил их в замок и оглядел Штаты. Волнуется, бедняга, до ужаса боится сделать что-то лишнее, даже сейчас судорожно перебирает миллионы вариантов и исходов, еще не начавшегося, но уже треклятого разговора. Опустил взгляд – правая рука набивает ритм. Тук-тук-тук – слишком громко для звенящей тишины. Какой-то смутно знакомый ритм, не так ли? Ну конечно – гимн свой настукивает, патриот несчастный. Только слишком быстро, слишком торопливо и суетливо слышится противная слуху советского человека мелодия. Жалкая картина, однако – промелькнула мысль. (Хотя, у самого Союза физиономия не лучше, война потрепала знатно) – Ну что ж Вы трясетесь, как осиновый лист? – коммунист вложил в свой голос все то сочувствие на которое был способен и тут же удивился сам себе. Он думал, что давно потерял этот тон, успокаивающий, мирный. Но США все равно чуть не дернулся. Даже через эту так называемую «теплоту» в голосе, можно было услышать сталь, которая безусловно закалилась за время долгих и изматывающих боев, ночей без сна и Бог знает еще чего. – Я не трясусь, с чего бы? – максимально твердо ответил Штаты, подняв глаза на собеседника. – Мне нечего остерегаться. Мы же союзники. Хотел сказать «Мне нечего бояться», но в последний момент одернул себя: бояться?! Серьезно? Он, Соединённые Штаты Америки – и вдруг имеет в своем лексиконе слово «бояться»? Еще чего! Да он лучше в жерло вулкана с разбега бросится, чем признает это. Советы чуть не поморщился.

Союзники.

Боже, насколько наигранно и фальшиво прозвучало это благородное слово из уст американца. Если раньше ассоциация была с чем-то теплым, доверительным, то теперь после этого слова хотелось плеваться, выпить стакан воды и забыть – настолько бессмысленно оно стало. От англичанина пользы больше было, чем от...этого! К горлу подкатил неприятный ком, а руки так и захотели вцепиться в глотку капиталисту, хотелось взять его за шиворот и закричать: «Союзники? Да как ты смеешь, ты бросил меня и мой народ в самый нужный момент, проклятая ты псина!» Но он не имеет права. Даже он, самый могущественный правитель, только подкрепивший свое значение Великой Победой, должен был отказывать себе в этом желанном удовольствии. Если сорвется, покажет себя агрессивным и опасным. Вот только этого сейчас не хватало. Он до такого не опустится. Не сегодня. Не здесь. Не в этой жизни. Лишь выдавил из себя, умиленно улыбнувшись: – Разумеется. Сказал и будто ложку соли в рот засунул, все внутренности свело и будто в тиски зажало. Так плохо он в последний раз себя чувствовал, когда полмесяца с раздробленными ногами выбирался из захваченного врагом зимнего леса. США с удивлением и неким недоверием посмотрел на русского: а не врет ли? Врать-то хорош мастер! Но как же он чертовски запутан, порой кажется, что он сам не всегда понимает себя до конца. Но в этом и была главная загадка и тайна. – Я надеюсь, Вы понимаете, что нынешние обстоятельства не предполагают полного взаимопонимания, – серьезно начал Советы, – как-никак, у нас несколько...разные взгляды на жизнь наших народов. – Естественно, я это понимаю, – согласился Штаты. – Тем не менее, я надеюсь, что мы сможем найти компромисс и не повторять ошибок теперь уже печально известного диктатора. Вы понимаете, о ком я. – Солидарен с Вами. Какие сладкие и наивные речи! Питают жалкую надежду на светлое будущее, на то, что даже полностью разрушенная страна сможет подняться вновь, на то, что две сверхдержавы смогут договориться, даже притупив глухую обиду и искреннюю ненависть, испытываемую друг к другу. (но где-то в глубине души этот самый недобрый огонек будет разрастаться, сжирать их изнутри, пока не вырвется наружу – и оба это понимали) – Думаю, что какое-либо проявление агрессии будет просто глупо с нашей стороны. Ситуация в мире и так... непростая, – сказал СССР, снова записывая что-то в блокнот. Соединенные Штаты до трясучки раздражало такое равнодушное отношения русского к серьёзным вещам. Даже сейчас, когда фактически решается судьба дальнейших отношений, он спокойно сидит, будто это расслабляющий разговор у психолога! Что за глупая и нелепая привычка? Но надо действительно держаться надменно и по-дружески, как бы это не было сложно. Как эти непонятные русские проявляют уважение? Тактильно? Да, вроде бы так. Все также странно и аморально, но что сейчас не сделаешь... Ободряюще улыбнувшись, Штаты положил руку на плечо Советам и сказал: – Главное нам не переубивать друг друга. СССР дернулся, будто ему не руку на плечо положили, а пулей прошили. Вскинул возмущенный и слегка удивленный взгляд на американца. Такого не мог понять даже он, переживший и повидавший на своем веку, казалось бы все. Чтобы заносчивый капиталист, всегда смотревший на него, как на пустое место, вдруг перешел сквозь себя и позволил себе такое? Удивительно, но факт. Даже сквозь ткань рубашки он чувствовал, насколько сложно дается западному оставлять руку на плече. А по глазам сразу было видно, как сложно ему далось это действие. СССР презрительно хмыкнул и повел плечом, мол, можешь убрать, намек понят-обработан. Штаты отдернул руку, будто обжегся и чуть не поморщился. Боже, это было самое сложное решение в его жизни. Но тут его ждала еще одна подлянка. – Отлично, думаю, что мы сможем договориться, – сказал Союз, встал и протянул руку. «Ох, да ладно!» – сдержал отчаянный возглас США. Но делать нечего, если не хочешь чтобы «ладонь превратилась в кулак» надо пожать. Натянуто улыбнувшись, западный встал и прикоснулся к шершавой руке коммуниста. Сильное, но очень короткое рукопожатие – и они отшатнулись друг от друга, как от чего-то противного, другого. Тут же осознав свой промах, смущенно кашлянули и вновь присели. – Ну что ж... – начал русский. – Думаю, что мы договорились. – Я тоже так считаю. Они мило улыбались, со стороны можно было подумать, что они близкие друзья. Но оба знали, что хочет сделать каждый. Будь их воля, они бы вцепились друг в друга, разорвали бы в клочья, но, увы, не имеют права. Они обязаны говорить подчерткнуто вежливо, желать доброго утра и удачного дня, но ничто не вечно. Когда-нибудь наступит момент, когда от пожелания хорошего дня уже образуются мозоли на языке, а терпение оборвется. Катастрофы не избежать. И оба это понимали.