Струны

«Либерти» – это свобода. Это корабль полный живых чувств и эмоций. Каждый находящийся здесь может быть собой, может не бояться выходить за рамки, может быть немного безумным, если все это сделает его безоговорочно счастливым. – Лука, у меня не получается! Правда, кто-то, пробуя что-то новое для себя, не всегда может стать счастливым сразу. – Ну, Маринетт, попробуй еще разок. У тебя почти получилось. Девушка по-турецки сидела на кровати Луки, на одно бедро поставив гитару парня. Ее руки были на струнах, правая с надеждой раз за разом проводила по ним, а левая прижимала аккорды на грифе. Сидевший рядышком с ней Лука сам ставил ее пальчики на нужные лады, чтобы в итоге при игре получился мелодичный красивый звук. Но из-за жестких металлических струн девичьи пальцы болели только сильнее, а правильно прижать хоть одну струну, чтобы та выдала подходящий звук, совсем не получалось. – Ты же сама попросила научить тебя играть. Так что, уже расхотела? – парень умилительно улыбался глядя на нее. Такую маленькую и хрупкую относительно даже его гитары. С каким трудом она растягивала свои пальчики, чтобы дотянуться до порожков для наилучшего звука. – Все! Это бесполезно, – она обиженно отдала ему гитару. – Хей, Маринетт, которую я знаю, никогда не сдается из-за таких мелочей, – он чуть нагнулся вниз, чтобы поймать ее расстроенный взгляд. – У меня уже пальцы болят. Смотри. Почему на твоей гитаре такие жесткие струны? Маринетт показала ему свою левую руку. На покрасневших подушечках пальцев были видны ямки, что остались после попыток поставить аккорды. И эти первые признаки мозолей – совсем не то, что Лука привык видеть на Маринетт. Она для него была такой нежной, милой и беззащитной. Таким нельзя причинять боль, нет, ни в коем случае, их нужно лишь защищать. Она была словно ангел, спустившийся с небес на землю. Спустившийся именно к нему. А стоило увидеть ее пальчики, что несильно болели от игры, как его сердце сжималось. А все потому, что его желание одарить ее руки поцелуями только росло. – Бедная моя… – Лука отложил гитару в сторону, ближе пододвигаясь к Маринетт. Он взял ее теплую левую ручку в свои, смотря на ее тонкие пальчики. – У тебя такие маленькие руки, – сказал парень шепотом, но в тихой комнате его бархатный голос был слышен слишком хорошо. Маринетт замерла, смотря на него. В один момент температура в комнате резко подскочила. – Это у тебя большие, – таким же тихим шепотом ответила девушка. Лука улыбнулся, без слов соглашаясь с ней, и перевел взгляд от их ладоней к ее глазам. – Твои пальцы слишком нежные для этой гитары. Он приблизил хрупкую ручку Маринетт к своему лицу и вдруг поцеловал ее в одну из ноющих подушечек. В ту же секунду всю боль внезапно сняло. С такой же нескрываемой заботой и любовью он дарил ласковые поцелуи каждому ее пальчику. – Лука, ты… Он приложил указательный девичий пальчик к своим губам, приоткрывая глаза и тихо шипя на нее, парень явно желал, чтобы та помолчала. Маринетт поджала губы, наблюдая за его действиями. Его губы казались горячими и немного влажными, от этого на коже оставались приятные волнующие следы, даже после того, как он переходил на другое место. Его губы поползли дальше. Он поцеловал ее ладонь. Осыпал невесомыми касаниями нежную кожу с двух сторон. А внутри Маринетт из-за него все загоралось. Следующим было запястье. Обжигающий поцелуй на тонкой коже. Маринетт невольно ахнула, зная, что это одна из ее наиболее чувствительных зон. Но не вырвалась и не противилась, соглашалась со всеми его действиями. Позволяла ему это. Лука едва заметно улыбнулся и, не останавливаясь надолго на одном месте, начал покрывать поцелуями ее руку дальше, оставляя их на чувствительной коже внутренней стороны руки. Маринетт была в майке, так что у парня было еще много места, чтобы разогнаться. Он довольно внушительно начал приближаться, все так же целуя ее руку так, словно он боготворил эту девушку. Словно она была его главным сокровищем. Его всем. – Лука, может, ты… а-ах… – она туго выдохнула, когда он дошел до ее плеча. – Перестану? Тебе не нравится? – он чуть приобнял девичью талию, чтобы быть еще ближе. – Нет, я… мне тут щекотно, – Маринетт поежилась, когда он обжег своим дыханием ее ключицу. Но парень лишь усмехнулся поднимаясь поцелуями вверх по шее. – Но тебе нравится, да? Раз за разом. И каждый новый поцелуй кажется горячее предыдущего. – Это приятно… От Луки послышался тихий смешок смешок, а за ним последовал поцелуй в линию челюсти. Маринетт запрокинула голову назад, открывая ему больше пространства для ласк, но парень не согласился, заводя руки ей за голову и приблизив к себе ее лицо. Слишком близко. Близко настолько, что она губами чувствовала его сбитое дыхание, а в голубых глазах так и читался вопрос: «Можно ли я поцелую тебя ещё раз, Маринетт?» «Можно ли мне коснуться твоих губ своими?» «Пожалуйста, Маринетт.» А ее глаза неуверенным шепотом отвечали ему. Отвечали: «Поцелуй меня, Лука.» Он наконец-то приблизился, целуя ее губы. Такие мягкие, такие теплые и сладкие. Такие любимые губы. Каждый на «Либерти» находит свое счастье. Кто-то находит его в музыке, что почти никогда не замолкает до тишины. Кто-то находит его в той свободе, что даёт корабль, ощущении полета, пусть этот фрегат и не летает. А кто-то в людях, что встречаются здесь.