Подобно льду и солнечному свету

Порой Флоки изумляется, вспоминая те времена, когда ему не приходилось делиться Рагнаром Лотброком вообще с кем-либо. Они были молодыми и глупыми, пьяными и разгоряченными своими обещаниями и не менее бурным, неистощимым желанием. Одни девушки равнодушно избегали их, почему-то бросая взгляды на других, казалось бы отвратительных парней, другие находили их слишком простодушными и держали за пустое место. И так получалось, что они все чаще оставались наедине, скатываясь по высокой траве, словно волчата, открывая все удивительные свойства своих тел. Оба уже давно привыкли и были готовы к войне, сильные, подтянутые, и их руки уже огрубели от натягивания тетивы, от обтесанной рукояти топора. Они были похожи в этом, хоть и не до конца, ведь, несмотря ни на что, чужие руки заставляли плавиться до искр в глазах. Сводящее с ума чувство. Да, Рагнар всегда этим сводил его с ума, однако Флоки в любом случае уже был безумен, так что это новое, голодное, полностью физическое безумие было подобно бальзаму для его воспаленного ума. Возможно он удивлен, вспоминая те времена, когда на появление Лагерты он ничего не возразил, честно разделяя с ней Рагнара. По мере того, как их ласки из ребячества превратились в нечто более глубокое, мрачное — более серьезное, но не менее приятное — тогда-то Лагерта и появилась в жизни Рагнара. И это было неким облегчением. Она сделала его светлее, счастливее, избавила от тьмы в его глазах. Она подарила ему детей, которых он так ждал. И они были щедрыми в те времена, находясь втроем в одной постели. Иногда в памяти всплывает образ Лагерты, ее смех, ее изгибы, и ямочки внизу ее спины, ее вкус — как лед и лучик солнца. Просыпаясь, он видел крем ее бледной кожи, милые веснушки. Тогда Флоки не прочь был делиться Рагнаром с Лагертой. Этельстан пришел в их жизнь — а он уже отнял. Отобрал Рагнара всеми существующими и возможными способами. Он забрал его физически, да — и каково было видеть, как тьма снова вернулась к Рагнару, и при свете костра Флоки опять мог различить пляшущие тени безумства в его глазах. И все его тайные опасения, все его кошмары стали явью. Этот Этельстан присвоил себе время Рагнара, его благосклонный взгляд, его расположение — все те вещи, которые волею судеб Рагнар даровал одному только Флоки. Осознание потери опаляло Флоки, выжигало его изнутри так, как никогда не удавалось собственному безумию. Нескончаемый поток предательства, скребущий по коже, вперемешку ломающий кости. Флоки всегда находил наслаждение в боли, но на этот раз он совсем не ощущал никакой эйфории. Однако ему все-таки довелось испытать забытое блаженство вновь, глядя на Этельстана, павшего жертвой от топора Флоки — и его глаза были устремлены к небу, к богу в каком-то подобии экстаза. Его кровь на губах у Флоки имела привкус льда и солнечного света. Он думал, что Рагнар может запросто убить его тогда, но вместо этого Рагнар выбирает другое — медленное испытание водой, которого достаточно лишь для того, чтобы сводить с ума, и никогда настолько, чтобы потушить огонь, который горит в душе Флоки. Это наказание в равной степени невероятно искусное и чрезвычайно жестокое. Рагнар всегда был изобретателен, жесток, вечно чересчур невозмутим, хитер и практичен, будто лисица. Но разве ты не был влюблен в него, в его волчью душу? Безумство, это безумство. Безумная волчья душа, такая же, как и у тебя. Выть при появлении притягательной луны, очарованию ночи, да всему, чему угодно. Он стоит там, безжалостно и туго спутанный веревками Рагнара и пара ворон, Хугин и Мунин, с характерным гортанным, скрипучим звуком потешаются над ним, потрошат его живот своими острыми когтями, вспарывают шейные ткани, вытягивая последние крохи его разума. О, мое наваждение, моя память, о, моя любовь. Ты меня так любил, но почему я должен помнить, почему я должен знать, что ты когда-то любил меня — а я ведь люблю и сейчас. Каждый миг воспоминаний отравляет сердце. Но ведь это и значит любить Рагнара Лотброка, не так ли? Он знает, что Рагнар уже никогда не подарит ему своей любви, что он взял эту драгоценную вещь и превратил ее в пепел и кровь. Тот Рагнар отправил его в Париж не с целью вернуть свою любовь, а чтобы навсегда ее потерять. Тот Рагнар отправил его в Париж ради смерти. И там, в тот последний момент, глаза Рагнара стали как никогда холодными и серыми, чистыми, подобно северным водам. Я принимаю твое наказание. Я утону под твоим ледяным, словно камень, взглядом, я вдохну тьму твоих глаз, пока она не наполнит мои легкие смертью. Ну, а потом… эти руки Рагнара, в реке. Руки, огрубевшие от натянутой тетивы, от недавно обтесанной рукояти топора. Мягкие руки из того еще времени, когда они обхватывали лицо Флоки, его плоть, удерживали его сердце. Руки, которые душат его, неуловимые и такие желанные, они сковывают, но тянут к лучам. Лед и солнечный свет. За это стоит любить Рагнара Лотброка. Ведь это похоже на смерть. И похоже на спасение. Такова жизнь.