***
— У вас есть животные? — спросил меня пожилой человек в белом накрахмаленном халате. — Нет. — Вы часто контактируете с собаками, кошками или грызунами на улице? — продолжил тот. — Нет. — Простите, — он наклонился ко мне, опустив старческую руку на мою, — но, право, я не понимаю, почему Вы врёте. В следующий раз, когда проявится аллергический приступ, мы можем и не успеть спасти вас. Это глупая смерть, понимаете? Вы можете прекратить всё это в считанные дни, если станете придерживаться врачебных рекомендаций.***
Я и не думал врать, но и полностью откровенным быть не мог. Какой бы была реакция того добродушного дедушки, если бы я сморозил нечто вроде: «Мой парень – оборотень»? Ко мне было бы много вопросов, поэтому я молчал, и сколько бы шприцов крови мне не приходилось относить в лабораторию, результаты не менялись. Прикосновения Вильяма делали мне больно — в некоторых местах появлялось раздражение, которое я неосознанно раздирал до крови и разносил по телу. Стоя под прохладным душем, я мог вдоволь насмотреться на шрамы от волдырей, трещины на пальцах ног и рук, под локтями. Возле носа виднелись небольшие покраснения в виде точечек, которые я обильно замазывал тональным кремом и припудривал сверху. Я не мог позволить своему возлюбленному увидеть меня таким. Волк всегда был в моих глазах безупречным сокровищем, которое мне повезло сыскать в Монталегри — посёлке, окруженном лесами, болотами и равнинами. Разве я, простой парень без выдающейся внешности, со средним складом ума, мог позволить себе быть не идеальным? Я накинул халат, намеренно спустив рукав, оголяя плечо. Если мне действительно предстоит уйти, пусть мой возлюбленный запомнит меня таким. В масле на огне шипели отбивные из телятины. Порой каплям жира удавалось сбежать из этого адского котла и обжечь мне фаланги пальцев, заставляя меня морщиться и отскакивать от плиты каждый раз. В отличие от оборотня, я, скорее, травоядный зверь, именно поэтому в отдельной кастрюльке привык варить себе чуть подсоленную овсяную кашу. — Доброе утро, — как и подобает Волку, тот подкрался незамеченным, — я пришёл по зову сердца и… желудка. Он приобнял меня сзади, усыпав шею и затылок укусами, которые изредка разбавлял нежными поцелуями. Мне хотелось стереть следы от слюны Вильяма, но не успевал я избавиться от одних, на спине возникали новые. Всё чесалось и болело, в уголках глаз собирались слезы. Не успев взвесить это решение, я схватился за раскаленную сковородку. —Merda*, — ругнулся Вильям, отдергивая мою руку. Я повторил его восклицание про себя и выбежал из кухни в ванную комнату. Там я ещё долго стоял, рассматривая ожог, напуская полную раковину ледяной воды. Шея была не лучше — усыпанная болезненной крапинкой, будто целый улей разъяренных пчёл решил поквитаться со мной за то, что я украл их годовой запас сладкого меда. Смотреть в зеркало было невыносимо. Будь я один, закричал бы в отражение, обвиняя человека по ту сторону в том, что позволил всему зайти так далеко. Ночь, за ней другая, третья. Я хотел чувствовать себя нужным. А теперь я влюбился — отвратительно. — Ты в порядке? — он неуверенно приоткрыл дверь, заглядывая внутрь комнаты. — Да-да, зря волновались. — Как твоя, — он медлил, изучая взглядом всего меня, — аллергия? — Не видно? Облизал меня всего, а теперь стоишь с таким жалостливым взглядом. — Но твои новые таблетки помогают? — Те, синие? Да, я чувствую себя намного лучше. — Тогда я жду тебя за завтраком, дорогой, — он улыбнулся, похлопав меня по плечу. — Мы всё преодолеем, будь уверен. Мы. Его слова заставляли меня улыбаться, однако едва их тепло успевало согреть меня, я напоминал себе о реальности. Выглядела она удручающе. Если в моей жизни и были моменты, которые мне приходилось «преодолевать», то напарника рядом никогда не было. Это не эстафета, а одиночная борьба внутри меня. Я не мог оставаться сильным по-настоящему, но ради любви я был готов излучать невиданные стойкость и мужество. Моя аллергия не больше, чем изъян, и как бы мне хотелось спрятать тот от чужих глаз. — От твоих глаз, мой Волк. Когда я вернулся в комнату, на обеденном столе уже всё было приготовлено к завтраку. Вильям даже заботливо накрыл наши чашки с чаем маленькими блюдцами, чтобы напиток не остыл в моё отсутствие. Как и всегда, он добавил слишком много сахара. Я старался вести себя как обычно, но волнение брало своё, и я то проливал что-то на стол, то игнорировал вопросы парня, витая в собственных мыслях. — Ты сам не свой, — сказал мой возлюбленный, кладя небольшой кусочек отбивной в рот. — Да? — удивился я. — Не думаю, может, я просто устал. — Тогда нам стоит съездить к моим родителям на выходные. На кухню сейчас взяли нескольких хороших ребят, потому я могу позволить себе небольшой отпуск. — Мясной цех без тебя загнется, — я действительно так думал, пускай сказанное звучало и как лесть. — Ха-ха. Не успеют, если долго засиживаться не будем. Туда и обратно, как думаешь? Там природа, здоровье своё подправишь, и мне будет спокойнее. — Не знаю, почему, но я не настроен. Мы можем провести время и дома, посмотрим фильм или поиграем в настольную игру. Ты можешь даже позвать кого-то из друзей, если хочешь. — Ну, — он был заметно расстроен, — если ты так решил, то пусть будет. Захотелось откашляться, но я только слегка сжал пальцами шею в районе трахеи. Дело было не только в аллергии. Не каждый может смотреть в глаза любимому человеку и так искусно врать, без стыда заглядывать в его честные и открытые глаза. Думал, я тоже был не из этих, только вот слова срывались с языка прежде, чем я мог распробовать их горечь на вкус. Доедали мы в полном молчании под звуки включенного телевизора, где, как всегда, показывали новости с перерывами на рекламу таблеток от мигрени, да детских игрушек. Прокручивая последние события в голове, я стал понимать, почему именно я бегу. Почему не остановлюсь, не начну откровенный разговор и не заплачу на плече Вильяма, рассказывая как мне было мучительно больно последние полгода. Почему? После всего он задастся, казалось бы, очевидным вопросом: «Что дальше?» Никто не сможет ответить ему — ни я, ни врачи, ни даже вечерние молитвы. Я не хочу видеть его лицо в тот момент, когда он поймет, что мы не можем быть вместе и дальше. Не хочу, чтобы он сам предлагал мне разъехаться. Пусть мой Волк думает, что я предал его, ушёл к любовнику или просто решил жить в своё удовольствие. Ему не стоит искать ответы на вопросы: кто виноват в моём недуге, и что он может сделать и как помочь. Ведь, фактически, причиной всего был он. Я не смел винить его в том, что сам оказался не в состоянии противостоять аллергии. Мы разошлись по разные стороны квартиры в такой же тишине, что царила за завтраком. Он сидел на корточках, согнувшись в коридоре. Он давно хотел заняться ремонтом наших велосипедов, потому, достав свой набор инструментов, стал разбирать их до основания. Я стоял в проходе. Казалось, он не замечал меня или просто дулся, так как за всё время не подарил мне единой улыбки. На шее у него, как всегда, висели две подвески — католический крестик с Распятием и монета с иберийским волком, которую он носил как настоящий амулет. Эскудо* подарила ему бабушка, сохранив ещё с 1994 года. Они не были стаей, как выразились бы его предки несколько лет назад, но корни не забывали и хранили много памятных вещей, напоминая самим себе о том, кем являются. Я знаю, как Вильяму важно поддерживать связь с роднёй и местом, откуда он родом, поэтому я не мог сердиться на оборотня за его несговорчивость сегодня. Правда, не хотелось провести последний день в ссоре. — Что такое? — наконец он обернулся на меня. — Любуюсь. — Очень смешно, — ответил он, возвращаясь к работе. Я не шутил. Наблюдая за парнем, я старался запомнить каждую деталь: как он держит руки и насколько прямая его спина. Я буду скучать по нашим велосипедным прогулкам, на самом деле. Буду скучать по его приветливым родителям, природой Монталегри и даже по храпу оборотня, которым он будит меня почти каждую ночь. Подпирая всякую стенку в этом доме, я думал, правильно ли поступаю. Может, есть ещё шанс? Может, мне стоит попробовать что-то ещё? Однако организм сам отвечал мне на многочисленные вопросы — в груди катастрофически не хватало воздуха, а глаза покраснели настолько, что веки над ними припухли и становились всё более горячими, пульсировали. Хватаясь за край стола, сдавливая в горле хриплый стон, я гнал сентиментальные мысли прочь. «Если бы всё закончилось на аллергии», — думал я. Мой недуг был словно фитиль бочковой бомбы: когда от льняного жгута оставалось всего ничего, она взрывалась, разбрызгивая пламя. Или «шесть червей» в первом ряду, за которыми рушится весь карточный домик, или падающая дорожка из домино. Я мог привести ещё уйму примеров с красивыми метафорами, описывая цепную реакцию моей лжи. Я врал о болезни, стараясь держаться гордо, не вызывая лишнего сочувствия, а скрывая одно, я утаивал ещё уйму таких же на первый взгляд «мелочей». Я не был тем Лукасом, что пару лет назад, до встречи с Вильямом. Я был другим — отличным любовником, заботливым и чутким возлюбленным, «хранителем домашнего очага» и поддержкой своего молодого человека. Мой мир крутился вокруг оборотня. Тот стал частью меня, вытесняя личные качества, которые я предпочёл утаить от него. Волк не знал ни о множестве кличек, которые давали мне мои одноклассники из-за лишнего веса, не знал о том, что до встречи с ним я никогда не бывал на кухне и порой вовсе жил за счёт родителей, и о том, что воспоминания о бывших партнерах — выдумка. Набивал ли я себе цену или пытался показаться более опытным, чем есть на самом деле…сложно сказать. Я просто хотел стать лучше для него. — Бу, — парень вошёл в спальню, где я, стараясь справиться с тревогой, пересаживал цветы, — тебе нужна помощь? — Нет, но ты посмотри! — я указал рукой на крассулу Умбела*. — Кажется, одна из них останется без собственного вазончика. — Я могу сходить в цветочный магазин и купить один, — предложил он. — Брось, это далеко. — И что теперь? Могу зайти в маркет и купить что-то для вечернего киносеанса, — он улыбнулся и потрепал меня по голове. — Если тебе не сложно… От запаха оборотня сложно было избавиться, даже когда того не было в квартире. Я открыл окна и балкон, плотно связал шторы, чтобы они не мешались, но сердце никак не хотело замедляться. Спёртое дыхание мешало думать. Не верится, что такое состояние преследовало меня каждые выходные, которые мы проводили вместе в маленькой квартирке. Вильям много работал в ресторане, потому в будни аллергия донимала меня зачастую ночью или поздно вечером. В голове была одна мысль: «Сейчас!» Неосознанно я стал бродить по квартире, собирая всякое по мелочи: зубная щетка, расческа и лекарства — я бросил их к остальному, что успел собрать вчера. Мне хотелось забрать что-то из вещей Вильяма, что-то, что напоминало бы о нём. Я накинул его толстовку поверх своей рубашки, приготовившись двинуться на улицу. В горле снова першило, что не удивительно, ведь от его одежды исходил ещё более приторный аромат. Как бы я ни пытался отстирать его в машинке, добавляя большое количество кондиционера, запахи только накапливались в плотной ткани. Хотелось заплакать, скрутиться комочком и ждать, когда вернется мой возлюбленный. В тот же момент я был готов убежать как можно дальше, чтобы быстрее распрощаться со старой жизнью. До поезда было ещё много времени, но я предпочёл провести его на вокзале, чем рядом с человеком, которого собираюсь оставить совсем скоро. Мне хотелось остановиться около каждой двери в подъезде и взглянуть ещё раз. У кого они деревянные, а у кого железные; кто положил коврик на входе, а кто решил обойтись без него. Я не был с соседями в хороших отношениях – некоторые старики недоверчиво относились к двум молодым парням, что живут вместе несколькими этажами выше. Я понимал их, в какой-то мере, но иногда любопытные взгляды выводили меня на эмоции. Никогда бы не подумал, что стану тосковать за этими перепалками. На улице было свежо и ясно, но солнце весьма кстати не припекало. Я даже подумал снять свою кепку, но сзади окликнули: — Лукас? Голос был слишком знакомым, чтобы проигнорировать. Мог поклясться, за спиной в паре метров от меня стоял Вильям, который как я думал, должен был только-только дойти до магазинчика. Неужели он забыл что-то? Может, он видел собранный чемодан и обо всём догадался? Нет, это невозможно. Парень был таким простым и добродушным, что первым делом спросил бы меня о той сумке под кроватью. — Лукас? — он приближался. Чья-то сильная рука схватила меня за локоть, но я не обернулся. Застыл, не в силах повернуть голову и посмотреть в глаза, ощутить запах, раздирающий меня всего. Мои ноги сами несли меня, а всё происходящее теперь стало самым настоящим побегом в прямом его значении. «Какой шанс, что я бегаю быстрее, чем оборотень?» — спросил я сам себя, ощущая подступающую одышку. Ответ был предсказуем: ещё секунда — и Вильям повалил меня на асфальт, прижав к земле.