***
…Мать, подарившая ей жизнь, с улыбкой просила отца заботиться об их Ангеле. Мужчина, целуя безвольную бледную руку, смог лишь кивнуть, ведь комок, застрявший в горле, был удушающе большим, боль, разрывающая грудь — оглушающей, а любовь, переполняющая душу — всепоглощающей… Похоронив жену, он ушёл со службы и всецело посвятил себя воспитанию их Ангела, он любил её больше всего на свете и был любим в ответ. …Его мать, впервые увидев новорождённого, завопила не своим гласом и наотрез отказалась прикасаться к чудовищу. …Она была счастлива, очень. Её любили и баловали. Отец не чаял души в своём маленьком чуде. Она росла сорванцом, но ей многое прощалось, ведь она не познала главного — любви матери… …Он долгое время молчал, окружающие думали, что уродливый младенец ещё и нем, ведь даже будучи совсем крохой — не плакал, а лишь недовольно кривился. Кормилица божилась, что этот маленький монстр вместе с молоком высасывал из неё жизненные силы, и лишь большие деньги спасли от голодной смерти сына городского палача. Только когда ребёнок смог питаться самостоятельно, а кормилица перестала приходить к ним, муж заставил жену заботиться об их отпрыске. …Её отец окружил заботой свой нежный цветочек. Нанимал нянь, учителей, сам учил её верховой езде, всё свободное время проводил с любимой дочерью, пытался возместить потерю, как мог. Девочка росла очень способной и красивой, но уж больно свободолюбивой. Отец не видел в том ничего плохого, ведь знал, что может дать ей всё самое лучшее, она была его жизнью… …Он не знал иного. Женщина, что дала ему жизнь, ненавидела его, отец же был вечно занят. А семя дьявола не заслуживало и толики любви, оно должно было искупать своё существование вечными побоями, молитвой и голодом. Нет, когда отец был дома, женщина не позволяла себе ничего лишнего, но только городской палач ступал за порог, у мальчишки начинался свой персональный ад… Его мать раз за разом с упоением описывала все те кары небесные, которые снизойдут на голову монстра, что породило её чрево, и того дьявола, который превратил её жизнь в кромешное пекло. Она неистово молилась Пресветлому, покрывая проклятьем тех, кого она так люто ненавидела. …Она выросла в прекрасную девушку: хрупкую, светлую и лучистую. …Он вырос угрюмым, долговязым подростком, отмеченным уродством и ненавистью. Высокий, некрасивый, молчаливый — его боялись, как и отца, ему плевали вслед, проклинали и хулили, а он даже не вздрагивал — наука матери не прошла бесследно. С ненавистью и злобой он был знаком с пелёнок, просто не представлял, что может быть иначе. В его мире нормой были боль, проклятия и пытки. Отец впервые взял его с собой на работу в семь лет… …Она была ангелом, её звали Ангел, она любила мир и мир отвечал ей взаимностью… Разве могло быть иначе? …Он узнал все нюансы боли в очень юном возрасте. Некоторые не смертельные приёмы отец демонстрировал на нём, знакомя своего отпрысками с видами боли, с её возможностями, учил управлять ею. Он знал, как боль властвует над телом, над разумом, как, затухая, дарит надежду или как накатывает волной, нарастая, превращая человека в животное, сжигая его под лавиной отчаянья и нестерпимых мук… …Она посетила свой первый бал… Она познакомилась с самым прекрасным молодым человеком на свете! Он одаривал её знаками внимания и сделал предложение, разве можно было ещё чего-то желать? Она была так счастлива! Отец опечаленно вздыхал, но понимал, для счастья своего Ангела он должен отпустить её во взрослую жизнь… …Он потерял единственного человека, для которого хоть что-то значил. Тёмной ночью в дом их семьи пришла смерть. В этот раз она приняла облик безумной женщины, которая убила во сне своего мужа, подожгла их дом и пыталась убить чудовище, что пустила в свет. Но мальчишка оказался живуч и не пожелал сгорать заживо. Раны, нанесённые острым ножом и безжалостной рукой, что так ни разу и не приласкала несчастного ребёнка, ещё больше обезобразили и без того далёкое от идеала лицо, ожоги исковеркали молодое тело, но он выжил. А спустя время занял место отца, и хотя палачей презирали, боялись и ненавидели, но кто же будет вершить людское правосудие, кто воздаст по заслугам, кто повеселит толпу, ведь что может больше позабавить, как не знатная казнь? …Её настиг страшный удар, когда она была так счастлива! Смерть пришла в их дом тихо, не окликнув никого. Просто отец не проснулся утром, так и нашли его, словно спящего. Её утрата, её боль оказались всепоглощающими, оглушающими, но рядом был любимый, он не оставил её, поддержал и через год состоялась их свадьба… …Он не верил людям, спрятался ото всех, находя отраду в книгах и природе. Он умел ценить красоту, он любил прекрасные вещи, и это не обязательно должно было быть что-то дорогое. Бабочка, цветок, искусная вышивка, или красиво вылепленный кувшин — он любил и чтил красоту, но никого не пускал в свой маленький мирок, создавая его по крупицам. И первое, что он сделал, когда смог определиться со своими желаниями — выкупил заброшенную усадьбу на окраине, она была удивительно гармонична в своём полуразрушенном состоянии и чем-то напоминала своего нового владельца… …Её предали. Свадебное путешествие, такое поспешное, но отчего-то очень важное для её теперь уже мужа. Её, такую влюблённую, наивную и невинную пытали и мучили! Даже не сняв подвенечного платья, принесли в жертву и оставили на алтаре, решив, что более она ни на что не годна. А она не желала умирать в этом про́клятом месте, смиряться с таким окончанием своей недолгой жизни. И Ангел, которому так безжалостно обрезали крылья, всё же выбралась на вольный ветер, чтоб в последний раз ощутить дыхание жизни. Она уже ничего не чувствовала: ни боли, что корёжила и ломала, ни сжигающего душу предательства, ни утраты (ведь отец давно ушёл к маме), ни сожаления — ещё немного и она сама присоединится к своим родителям… Последний глоток свежего воздуха, ещё раз ощутить незатейливую ласку мира. Но и тут её постигает неудача… Кто-то что-то кричит, её хватают и тащат, новая боль клинками впивается в тело, но неведомым пленителям нет никакого дела до того, что она уже достаточно намучилась, что она не может ответить, да и не желает уже. Ещё немного и хрупкая оболочка отпустит истерзанную душу, ещё чуть–чуть… Он любил тишину ночи… Она любила рассвет… Он любил порядок… Она любила петь… Он был похож на исчадие ада… Она — на сказочную фею… Они не должны были встретиться, но судьба распорядилась иначе.***
— Что здесь делает эта кнопка? — непривычно грозно и скрипуче пророкотал голос палача. Дознаватели, что столпились в его пыточной, дружно вздрогнули и поражённо взглянули на вошедшего. Это чуть ли не первый раз, когда им довелось слышать сей страшный рык вместо привычного «угу». А этот громадный монстр с подозрением оглядывал маленькую, окровавленную немощь, что отдалённо напоминала девушку, будто тень, безликая, буро-серая, в чём только душа держится. Та, кого назвали Кнопка, лишь повела головой и белёсый, ослеплённый взгляд упёрся прямо в него. Мочало вместо волос, непотребная окровавленная тряпка болталась на опустившихся плечиках, всё тело испещрено многочисленными порезами и синяками, кисти рук опухшие, ни одного ноготка. — Нужно чтоб она рассказала об алтаре… — Я-то тут причём, вам нужно, вы и спрашивайте. — Она молчит. — И? — Помоги развязать ей язык… — Вы совсем ополоумели? Над ней уже поработал мастер пыток, мало вам? — Эм… Мы такой её уже нашли. Она бродила у Чёрного храма, там её и взяли, — Кошмар подошёл к стражникам, что с обеих сторон поддерживали хрупкую, казалось, невесомую фигурку, ещё раз грозно зыркнул на дознавателей и внимательней пригляделся к девчушке. Она выглядела совсем молоденькой, но совершенно бесцветной, словно жизнь покинула уже её… Порезы на лице, припухшая скула, приподняв волосы, смог рассмотреть, что ушей у неё так же нет, придавил своим огромным пальцем разбитые и уже запёкшиеся губы и заглянул в рот — языка тоже не было… Кх… — А заглянуть в рот не додумались? Она вам ничего не скажет, кто-то очень постарался, удивительно, что она до сих пор жива. — Вот дьявол! Вечно там всякая чертовщина происходит, спалить бы дотла, так не горит же проклятый… Тьфу! И что теперь с этой делать? — К лекарю. — Вот ещё, она скоро дух испустит, а нам с ней возиться. Там этот, что утверждает, будто его жена ведьма, орёт на всю управу, требует расплаты за то, что она извела их скот и его чуть со свету не сжила. Надо бы проверить и её, и его… Начнем с неё, а потом и с него хорошенько спросим, чтоб не повадно было, и другим наука. А эту в камеру, доживёт до вечера, так и будет, нет, то в общую яму…***
Хм… И почему же я до сих пор здесь? Тюремные казематы. Оглянулась на своё тело, что сломанной куклой осталось на полусгнившей соломе. М-да. Не о таком я мечтала… Хорошо, отец не дожил до этого, сердечный приступ, который отобрал его у меня, как бы это ни звучало прискорбно, уберёг от боли и разочарования. Разве мог он предположить, что за маской красавца виконта, который так красиво и убедительно ухаживал за его дочерью, может скрываться настоящее зло? Что молодая и прекрасная, как диковинный цветок, герцогиня, поражающая своей чистотой и ангельским ликом, с которой сдружилась его умница дочка при дворе, так щедро одаривающая её своим вниманием, окажется настоящей ведьмой, отбирающей красоту и молодость таких вот наивных дурочек, как бедный Ангел, впервые поверивший в любовь? А ведь действительно ведьма, которая приоткрыла свой подлинный облик мне перед самым, как она считала, концом. Она была отвратительна в своём уродстве и не только внешне, а и в наслаждении, с которым ловила каждый мой вопль, в упоении властью над моим беззащитным телом. А когда что-то словно лопнуло во мне и полноводной рекой полилось в этого монстра, которого мне было сложно назвать человеком, она застонала в удовольствии и облизала свои пальцы, которые перед тем запустила в одну из многочисленных ран, коими так щедро одарила меня прежде. С каким азартом она вещала противным голосочком, делая очередной надрез и ломая очередную фалангу пальца, о том, как она будет жить вечно, а я и подобные мне, возомнившие невесть что о себе, будут вечно корчиться в муках. А тем временем мнимый муж лишь усмехался и с обожанием взирал на перемазанную моей кровью возлюбленную; единственное, что хоть немного смиряло меня с происходящим — она действительно была страшна, как смертный грех. Вот такая была у меня первая брачная ночь… Что ж… Каждому своё… Но где же долгожданный покой? Где же мама и папа? Почему я ещё здесь? Скрип несмазанных дверных петель прервал мои размышления и в комнату вошёл ОН. Огромный, что тот медведь, косматый, какой-то нескладный и совершенно обезображенный. Как он вместился в тесноте камеры? Никогда прежде мне не доводилось видеть таких уродливых людей. Застарелые огромные порезы через всё лицо, будто вывернутые, их даже не пытались сшивать. Он и до этого явно не был красавцем: нависающий лоб, кустистые брови, нос то ли битый, то ли уродился с таким кривым, губ совсем не видно, а вот нижняя челюсть выдвинута очень сильно вперёд. Н-да… Удивительно, как глаз уцелел: огромный шрам разделял надвое правую бровь, необъяснимым образом минуя веко, и продолжался до самого подбородка; а рубцов ещё три, чуть поменьше, но не менее безобразные. А вот глаза… я даже немного подлетела к нему, чтоб в неясном пламени факела убедиться не почудилась ли мне их небесная лазурь. О Пресветлый, они действительно голубые-голубые, как летнее небо! Надо же… А чего это он так расстроенно пыхтит и ручонки свои оплавленные шрамами тянет к моему тельцу? Ой! А зачем это он меня убаюкивает и подозрительно шмыгает носом? Не, вы это видели? — Кнопа… — проревел медведь, и я узнала голос. Это он всё возмущался и пытался вразумить тех других, которым от меня чего-то было надо. Не, он конечно странный совсем, но единственный, кто меня пожалел, хоть и посмертно. А так как я всё равно сейчас не занята, то почему бы и не понаблюдать за этим непонятным типом? Тем временем медведь кошлатый поднял мою тушку, прижал к груди, как родную, и поволок в неведанные дали. А ну, стоять, мне же тоже интересно! И я двинулась вслед за этой горой, с любопытством оглядываясь по сторонам. Как-то прежде мне никогда не приходилась бывать в темнице, да и после проведённой на алтаре ночи видеть я уже не могла, а тут такое… Решётки, цепи, заключённые, что завидев медведя с трупиком на руках, прятались в самые дальние закоулки своих камер. Вот что значит авторитет! Мрачный антураж подземелья и вообще, как-то всё это интригующе-занимательно. Похоже, моя первая брачная ночь что-то безвозвратно повредила у меня в голове, не припоминаю, чтобы прежде меня вдохновляла всякая жуть, а тут на тебе! — Кошмар, что, таки издохла? — Недобрый взгляд резанул по сильно помятому охраннику. — Ты это, сам её в яму? Я того, занят, так что… — Угу, — только и ответил похититель моего бренного тела и потопал дальше даже не оглядываясь. Как-то он был более многословным там, в пыточной камере. Я хоть и не видела куда меня тогда привели, но что и кто меня ждёт, если я не начну говорить, мне подробно объяснили по дороге добрые дяденьки. А Кошмар-то и не страшный вовсе, не, я не совсем слабоумная, но чего уж мне теперь-то бояться? Любопытство — это да, всегда не давало мне покоя, так что вперёд и с песней, как говаривал мой покойный батенька. А куда это мы идём, уже и город миновали, дорожка извилистая, запущенная, неужто кладбище так далеко? Я конечно никогда прежде не бывала в этом славном городке, вот совсем, но по моему пониманию не близко… Ой, здание, такое мрачненькое, прям жуть жуткая. И чего же ты, мишка мой кошлатый, здесь забыл? Так… Ииииии… Я просто в шоке! Не, ну о том, что он повёрнутый на такой вот работе я даже не удивляюсь, но чтоб так… Это он всех своих клиентов так обхаживает? Была бы жива, наверное, испугалась, а сейчас жду чем же всё это закончится. Жесть… Он вымыл моё скукоженное и остывшее тельце, вытер, завернул в какую-то чистую тряпку, наподобие савана, и принялся распутывать мои вымытые, хоть и тусклые, но белоснежные локоны. И всё время что-то бубнил себе под нос, а ну-ка… — Кнопка, потерпи ещё чуть-чуть, ещё немножко и сможешь отдохнуть. Тебе уже совсем не больно. Какая же ты маленькая, совсем кроха. У кого ж это рука поднялась на такое чудо, ты была такой красивой! А они сломали тебя… Вот и последний локон я распутал, — его рокочущий шёпот было очень непросто разобрать, но и то, что я слышала не особо проясняло ситуацию. Зачем? — Знаешь, Кнопа, я ведь тоже совсем один, а там, в яме, тебе было бы страшно, там такой сброд, а я буду ухаживать за твоей могилкой… Ты любишь цветы? Интересно, какого цвета были твои глаза прежде? У меня есть голубая лента, я вплету её тебе в косу, будет нехорошо, если они опять спутаются, — и он сноровисто стал заплетать мои волосы и действительно перевязал голубой лентой. Сделал он это так, чтоб скрыть отсутствие ушных раковин, поправил косу, как-то нежно провёл своим большим пальцем по моей почерневшей скуле, склонился, поцеловал мой трупик в лоб, прошептал посмертное благословение Пресветлого, и полностью завернул полотно, скрывая моё тело в белом саване. Ууууууууууу! Сама прослезилась, так его жаль стало. Ну, в общем-то, и всё. Мне вырыли могилку в заброшенном парке, на прощание прижали к груди и опустили в землю. Вот так моё бренное тело обрело свой покой, а я новый дом…***
Дом, конечно, был под стать, самое то для привидения! Частично развалившееся, запущенное строение, которое насчитывало от силы четыре жилые комнаты: кухня, гостиная, спальня и кабинет. Они были восстановлены довольно тщательно и возможно лишены былого блеска, но не уюта. Я, действительно, была поражена домовитостью и мастерством моего медведя. Он сам, в свободное от работы время, воссоздавал изувеченное временем и людской жадностью здание. И всё время разговаривал со мной. Нет, я знала, что мужчина не видит меня и даже не подозревает о моём присутствии, но он постоянно советовался, что-то спрашивал, или рассказывал, а я слушала и поражалась, насколько удивительным, интересным, глубоким и несчастным был этот человек. И своё обещание городской палач таки выполнил: на моём могильном холмике, да и вокруг расцвели цветы, незабудки, да так много… Как он догадался, что голубой мой любимый цвет, не знаю, но я и сама часто любовалась на этот небесный ковёр. И постепенно ОН стал для меня всем. Вот так, раз — и мой мир сделался его. Я уже не стремилась к родным, меня не интересовала месть, я просто хотела быть здесь и сейчас. Именно с ним, с Кошмаром, от взгляда на которого добропорядочных граждан вполне себе мог хватить удар, а я смотрела и понимала, что никогда прежде не встречала человека столь удивительного и столь одинокого. ОН видел красоту во всём: в коряге, в туче, в пауке, он пытался воссоздать её вокруг себя, словно компенсируя собственное уродство и у него это получалось. Я привыкла к необычной внешности; да, он не был красив, но что красота? Я однажды поверила, попалась на красивую картинку и чем это для меня обернулось? Пресветлый им судья, я верю в его справедливость и знаю, им вернётся, да только это уже не моя история… А вот этот израненный, искалеченный, одинокий мужчина стал моим, моим кошлатым медведем, моим Кошем, а я решила взять на себя роль его хранителя. Ну, а что, Ангел я или где? Очередной ничем особо не примечательный день, но только мой медведь был сам на себя не похож. Вместо работы побрёл в храм Пресветлого, заказал у служителя литию за упокой, да и на местное кладбище заходил. Два холмика в дальнем углу, надгробья без надписей. Мне конечно было любопытно, но… А ближе к ночи я немного забылась и отвлеклась от возложенных на себя же обязанностей. Ночь была невероятно лунная и звёздная. По обыкновению решила навестить свою могилку, ну, а чего, вид на парк очень даже, а море незабудок так нереально смотрелось под лунным светом. Честно, угодил мне Кош, сама от себя не ожидала, но я буквально влюбилась в место моего последнего упокоения, вот прям с первого взгляда. В общем, полюбовалась, поразмышляла о вечном и прекрасном, и чуток замечталась. Не знаю, сколько я отсутствовала, но когда луна скрылась, то, наконец, полетела в дом, к моему медведю, должна же я бдить и заботиться? Прилетаю, а его на кровати и нет, и куда же это нас на ночь глядя понесло? Гонца с управы не было, никого постороннего так же, я бы почувствовала, как это ни странно, но старое поместье стала чувствовать, знала, что, где и когда… Сей факт приняла, как должное, казалось, что врастаю в это здание, в этот парк, в саму землю, как и в их хозяина, и вместе с ним существовала, была, чувствовала… ещё не совсем с этим разобралась, но… Задумалась и поняла, что мой великан находится в заброшенном крыле, в комнате, что некогда использовалась, как святилище Пресветлого. Я сорвалась, чувствуя неладное, что-то беспокоило меня, какая-то неясная тень, предвидение. Влетаю я вся такая встревоженная и что вижу? Кош сидит в углу, обхватил себя руками, раскачивается из стороны в сторону и шепчет обращение к Пресветлому, а над ним действительно какая-то тёмная тень мечется и кусает, не, я честно пасть видела! Как только молитва смолкала, эта тварь кусала моего медведя, а он кривился и вновь начинал читать обращение к Создателю, а на его теле кровавые раны проявлялись. Вот же гадина, как она посмела! Моего Коша! — Пошла вон, тварь! Он мой! — взвыла я не хуже той банши. Тень замерла, повернулась ко мне и выросла на глазах, обретая черты человека, вернее, тёмный силуэт, отдалённо напоминающий женщину в чёрном платье. — Это исчадие ада моё! Он должен сдохнуть, как и демон его породивший, я не успокоюсь пока не изведу эту падаль! — Обломишься, курва! Ты себя видела? Чернота твоей души может посоперничать с кромешной бездной, так что не тебе судить живых! Пошла вон! — Нет! — И эта тварь ринулась обратно в сторону Коша, превращаясь в огромную чёрную зубатую пасть, что вот-вот намеревалась поглотить несчастного полностью. — Нет так нет, — прошептала я себе под нос и просто воплотилась возле великана, обняла его за плечи и шепнула: — Закрой свои ясные очи, любимый, будем от бяки избавляться. И я отпустила себя: свои страхи, свою боль, которых хлебнула с лихвой, свои терзания, свои мечты и свою любовь, которой оказалось так много во мне, любви предназначенной только ему, этому поразительному человеку, сумевшему воскресить жажду жизни даже после смерти. И мой свет полился, сверкающий, чистый и нестерпимо яркий, даже для меня. Я вцепилась в своего мужчину с удивлением осознавая, что чувствую его: тепло тела, напряжение, сковавшее каждый его мускул… А чёрная пакость с ужасающим визгом растворялась и таяла, исчезая из нашего мира, ещё одно мгновение и на нас обрушилась тишина. Свет, что лился из меня, стал потихоньку ослабевать, и я уже могла видеть ошарашенное лицо Коша, неверие в его глазах, что сменялось узнаванием и восхищением. — Кнопа?.. — еле слышно прохрипел он. — Угу, Кош. Я любимая! Ты только больше так меня не пугай, хорошо? Кто это был вообще? — Мать… Сегодня день её смерти. — Ааааа… Это ты из-за этого был такой пришибленный? Ладно, знаешь, я как-то не так представляла себе свою будущую свекровь, так что вполне рада её скорому и безвозвратному уходу. А отец? — Поражённый мужчина только и мог, что отрицательно махнуть головой. — Фух… Прости, конечно, но я рада, что ты сирота. Слушай, Кош, а пойдём в нашу спальню, а то я что-то совсем устала, какая-то слабость такая… — и я самым дурацким образом потеряла сознание, по крайней мере, моё тогдашнее состояние было на него похоже. Приходила в себя долго, странное чувство целостности и правильности немного сбивало с толку, но где наша не пропадала, и я бесстрашно открыла свои очи и узрела родной потолок, да! Удивительно, как за какие-то несколько месяцев маленький призрак сросся с этим домом, этим местом и этим мужчиной. Кстати… Села на кровати, довольно ловко, и безошибочно отыскала своего Коша, что расположился неподвижно у нашей постели на стуле и немигающе смотрел на меня, вот прям застыл памятником себе. — Привет? — Угу… — Ты как? Нормально? — Угу… — Кош, а, Кош, ты чего? Отомри, всё уже завершилось, мы победили! — Угу… — Знаешь, раньше ты был более многословным и тебя совершенно не смущало, что я вроде как бы мертва. Я конечно и сейчас не так чтоб жива… — тут этот странный человек как сорвётся, как кинется на меня и давай тискать в своих медвежьих объятиях. — Жива, я чувствую тебя! Ты рядом! Жива! — Не хотела бы тебя расстраивать, но… — Кош заглянул ко мне в глаза, пытаясь найти в них подтверждение своих же слов, но я лишь отрицательно махнула головой. — Нет, Кош, я всё так же мертва, просто это место приняло меня и я теперь немного материальна, а вот если попрусь за границу нашего поместья, то, скорее всего, опять обернусь призраком. — Кнопа… — и меня опять сжали в объятиях, в которых я себя ощутила маленькой-маленькой, и мне было так тепло и надёжно, что удовлетворённо зажмурилась и попыталась стиснуть его в ответ. — Вообще-то меня Ангелиной зовут, но и Кнопа мне нравится. А тебя-то как звать, Кош? А то всё Кошмар да Кошмар, у меня ты был причислен к мишкам кошлатым, а отец как тебя нарёк? Должна же я имя мужа своего знать! — и вновь на меня уставились будто на воплотившегося в яви Пресветлого. — И чего бы это я так пялилась, ты себе как хочешь, а я тебя буду мужем считать, не дело это благовоспитанной девице с мужчиной просто так под одной крышей жить! Сам меня приволок, обмыл, расчесал, в белое нарядил, а теперь в кусты? Ая-я-яй! Кош, не ожидала от тебя, — и засопела так, чтоб стало понятно, что точно обиделась, вот совсем и почти навсегда. — Демьян, — пробасил мой любимый медведь, уткнулся своим кривым носом в мою макушку и засопел не хуже меня. — Вот и ладно, вот и хорошо… Я только это по хозяйству не очень, так что или ты сам, или найдём кого. А так я хорошая, заботливая, и любить тебя буду — не отмахаешься. Честно-честно…***
Так и зажили, я осваивала роль заботливой жены и хранительницы семейного очага, а по совместительству привидения и вообще со всех сторон замечательной личности, а мишка мой кошлатый холил и лелеял меня, всячески баловал и любил, так, как может любить человек, который был обречён на вынужденное одиночество. Знаете, я действительно узнала, что такое настоящее счастье и всё благодаря этому необыкновенному мужчине. Кош всё никак на меня надышаться не мог. Ох, я себя настоящей богиней ощутила. А потом вдруг вспомнила, что не охвачен остался ещё один аспект! Сколько сил мне пришлось приложить, чтоб и к супружескому долгу принудить этого остолопа упрямого, вспомню — вздрогну… Я конечно чистой была, когда меня тот козёл на алтарь отправил, что-то там про девичество и его важность для прохождения ритуала вещала ведьма, но мне тогда не до того было. А вот потом, когда мужем-то любимым обзавелась и задумалась, а чего это он отлынивает, я ведь не зря те любовные романы тайком от отца по углам читала, там такие страсти: томные взгляды, поцелуи украдкой, любовь и всякие её радости. А он морду лица кривит, мол, незачем мне всё это, он не может осквернять мой светлый лик своими недостойными помыслами! Ой, не могу, до чего же некоторые мужчины странные, его же самого упрашивают, а он… Я и таинственно вздыхала, и случайно книгу раз десять роняла, а потом поднимала с ловкостью заправской акробатки, и обниматься-целоваться внаглую лезла, а он всё воротится и убегает, даже в спальню перестал заходить. Наивный! Коль гора не идет к пророку, то… Я говорила, что любопытная до безобразия? Вот-вот! Да неужели в порядочном городе не найдется дома утех? Ага! Призрак я или где? Так что всего-то пару раз, ну ладно, пять раз я поподглядывала, очень внимательно и прилежно (могла б, конспектировала, но пришлось положиться на свою девичью память), а потом пошла домой с некоторых вредных долги с процентом требовать! Ухххх! Это было однозначно увлекательно и познавательно… Я заявилась в его кабинет, стала посреди оного, как раз напротив моего Коша, руки в боки и в бой! — Демьян, муж мой ненаглядный, ты вообще что творишь! — Ммм… — Вот тебе и «Ммм»! Ты муж мне или как? — Угу. — Вот! А почему я до сих пор не познала дива дивного! Вот где твоя совесть, а, Кош? Я требую! Хочу! — и для достоверности ещё и ножкой топнула, вот какая я грозная, аж самой смешно стало. А медведь мой сбледнул, даже, я б сказала, посерел. Вначале вперил в меня взгляд преисполненный священным ужасом, а потом раз и глаза отвёл, а для верности ещё и закрыл их. Вот блин, что ж я творю, эгоистка дурная? Но ведь не только для себя стараюсь, ведь хочу, чтоб и он не был лаской обделён, ведь живой же человек. — Мишка ты мой кошлатый, и чего ж ты так испугался, а? Глаза открой, открой, говорю! — подбежала к нему, в глазки его красивые заглядываю, мне с моим ростом как раз удобно. — Кош, ты ж пойми, я тебя очень сильно люблю, ты сделал меня самой счастливой, а я хочу… Хочу чтоб мы стали ещё ближе! Я всегда хотела узнать, каково это быть с любимым мужчиной. Давай только разочек, а если не понравится, то… Честно-честно, больше ни-ни. А, Кош, ну пожалуйста… — Кноп, я бы с радостью, но… То что было у меня, я не могу так с тобой поступить. Я не вынесу отвращения на твоём лице, поверь, всё не так радужно, как ты думаешь, по крайней мере со мной. Я урод, на которого без содрогания не взглянет нормальная женщина, а те, что всё же сподобились, отворачивались, глаза накрепко закрывали, только бы меня не видеть, так то за деньги, или чтоб условия в тюрьме получше получить. Пойми, я боюсь потерять тебя, то, что у нас есть. — Демьян, вот ты вроде взрослый человек, а вздор несёшь. Я что тебя никогда не видела? Ой, и не делай такие глаза, можно подумать! Да, подглядывала, да, и не раз! Видела я всё и что? Да не красавец, зато большой, сильный, добрый, верный и весь мой! Был у меня в жизни один красивый, слова говорил, своей феей называл, а потом раз и на чёрный алтарь, чтоб молодость своей любовницы продлить, а меня сгубить. Красота не на лице, Кош, а в душе, а она у тебя светлая, такая яркая, что и не вижу я давно твоих изъянов, для меня ты самый лучший и родной, самый любимый и необходимый, так что глупости всё это. Да и я не просто так пристаю, готовилась, подглядывала за одним лордом и одной не леди. Кош, ну чего ты опять на меня так смотришь? Сколько раз говорила, не святая я, а ты всё: «Моя Богиня… Моя Богиня…». Так что всё! Я за романтику отвечаю, а ты, чтоб был как штык сегодня ночью в нашей спальне, а то… а то… покусаю! Вот! И всё у нас было, как в тех дурацких романах! И свечи, и вино, и… — Ну, Кош, любимый, расслабься… Не, так не пойдёт… Хм… О, точно, ложись на спину, а я тебе глаза завяжу… Да! Да! Тот лорд вполне охотно доверился той не леди, а чем я хуже? Вот, и я говорю, что лучше! А ты просто лежи и наслаждайся, а если что, то просто кричи, может я над тобой и сжалюсь, а пока цыц! Богиня я твоя или где? Так что марш на кровать! — Кошенька, отчего же не говорил, что ты у меня такой вкусненький? Ой… Хорошо так, да? А так? Вот, а ты не хотел! Миша ты мой кошлатый, а можно я тебя вот тут поцелую? А тут? Кош, я вот только немножечко твои подштанники приспущу… Ну, Кош, мне же любопытно, что там за зверь такой притаился, всё вздрагивает и вздрагивает, я только чуток его приласкаю… — Демьян, я тебе хочу сказать, что вот прям сейчас ты просто обязан взять и сделать меня своей, после всего, что у тебя со мной было! Просто… Я… Ну, Кош, я стесняюсь сама… И может это… Теперь моя очередь глаза завязывать… А потом… — Нет уж, Кнопа, в другой раз завяжем… Сейчас моя очередь… Сладкая моя девочка, какая ты упоительная, как мечта… Что же ты делаешь со мной, мой Ангел? Чем я заслужил всё это? Как ты прекрасна! — А если здесь? А так, радость моя? Думаешь, мне просто было на месте удержаться, когда ты надо мной свои зверские эксперименты ставила, ты же меня с ума свела… Твой запах, твоя нежность, гладкость кожи… Любимая… — Ещё мгновение, ещё один поцелуй… да! Да! Я изверг, сатрап и деспот… Но кто же виноват, что ты такая вкусная? Я и представить не мог, давно бы тебя съел… Не боишься, а если так? Нет? А так? — Ангел, смотри мне в глаза, хочу видеть тебя, каждую твою эмоцию… Ооооо, Пресветлый! Знаете, что я подумала в тот момент? Врут книги! Они не в состоянии были передать и десятой доли того восторга, что подарил мне мой любимый Кош! И чего, спрашивается, упирался?***
Прошло два года… — Демьян, что-то странное со мной творится… Беспокойство снедает. На работе у тебя всё нормально? — Да как всегда, вроде, ты ведь и сама знаешь, буквально вчера меня порадовала своим присутствием. Какая тебе правда в том радость, не могу понять. — Кош, ты опять? Иногда к тебе довольно интересные люди забредают. Вон с Сарой как хорошо вышло. А так бы сожгли почём зря. Ну, немного не от мира сего она, так и что? Зато по хозяйству молодец, да и меня не боится, она просто разницы не видит, что живая, что мёртвая, ластится, как тот щенок. — К тебе трудно не ластиться, Кнопа, с тобой тепло, как в летний день. — Кто б говорил, сам, что та печка, но я ж не о том. Не приметь я огонек её души в той общей камере, сожгли б, они ведь даже и не собирались разбираться. Или тот мужичонка, что хотел лишь корову продать, а разве его вина, что покупатель её загубил, не успел тот из города выйти. И вновь в обход тебя, ты б всё дознался, но так зачем… А то бы поимели с бедолаги, как раз гроши последние за продажу и забрали бы, а что страж тот с нечестным покупателем в сговоре был, так чья беда? Знают ведь, что ты всегда до правды охоч, вот и крысятничают. А я тенью неприметной прошмыгну, что увижу, что услышу, да и к тебе, а уж ты шороху наведёшь. — Ладно, ладно… То не работа, Ангел, тихо последнее время. — Тогда что? — Почём же мне знать, Кроха? Может расскажешь? — Даже и не знаю, как описать… Я словно всё тяжелей становлюсь, что-то в груди тянет и наполняется. Словно моток верёвки или клубок, который с каждым часом всё больше становится, а нить, что тянется откуда-то извне, всё натягивается и натягивается… — Ангел, может это она? — Не знаю, мы же так и не узнали ничего о той ведьме и виконте. Были и не стало… Как туман в предрассветной мгле. Надо будет наведаться в Чёрный храм ещё раз. Знаю, мы облазили с тобой всё там вдоль и поперёк, но вдруг всё же что-то упустили? — Как скажешь, любимая, только от меня ни на шаг, пока это твоё предчувствие не пройдёт, я не могу так рисковать. — Я твоя тень, Кош, ты же знаешь. А завтра пойдём, ведь не далеко, за день управимся, только Сару предупреди, а то она волнуется, если меня долго нет рядом. Но когда это складывалось так, как я планировала? Только голову на любимую грудь, испещрённую шрамами, уложила. Только сказку рассказывать собралась, как острая, тянущая боль взорвалась внутри и меня будто выдернули из надёжных объятий, из родного, практически полностью восстановленного дома, из парка, и понесло в ночную даль, за границу нашего поместья. Через город, за реку, туда, где когда-то моё смертное тело корчилось в муках, а душа разрывалась от разочарования и предательства. Чёрный Храм… Это место сложно было назвать храмом, скорее большой чёрный склеп, сотворённый неведомо кем и когда, из чёрного камня, над которым не властно ни время, ни ветер, ни огонь. Мы с Кошем были здесь неоднократно. Поразмыслив, пришли к выводу, что нужно было бы обезопасить наш маленький мирок от любого посягательства, а жертвоприношение это вам не в небо чихнуть… Но как бы ни старались — ни единого следа, как сквозь землю провалились мои мучители, даже ищейку нанимали, но не вышло. Мы уже почти успокоились и вот на тебе! Демьян сейчас себе наверное места не находит, бедный мой. Хоть бы всё обошлось, как он без меня? Не, тут она не угадала, если что, буду до последнего рваться, у меня есть ради кого и для кого, это в тот раз я была подавлена предательством и человеческой подлостью, а сейчас знаю, что на гадах свет клином не сошёлся! А верёвочка-то всё тянет, теперь не так сильно и уже почти не ощутимо, а так как моя призрачная природа сейчас была не видна для человеческого глаза, то решилась всё же спуститься и навестить злополучный алтарь. Я плыла неспешно, только всё равно старалась слиться со стеной, Создатель его знает, чем глаз ведьмы от людского отличается, так мне было просто спокойней. А посмотреть было на что… Ведьма таки оказалась на месте, правда она как-то совсем странно выглядела. Сквозь прежний лоск и нежную красоту герцогини проступал облик той старухи, который она мне открыла тогда. Это было просто ужасно, противоестественно и, по настоящему, отталкивающе. На алтаре лежала девочка, совсем юная, только ступившая в отрочество. Она была бледна и, как видно, без сознания. Герцогиня что-то выводила чёрным углем вокруг жертвенника, непрерывно брюзжа и ворча — как есть столетняя старуха. — Да, с Рональдом было бы мне полегче, но за предательство только такую никчёмную, бесславную смерть он заслужил. Надо же было удумать меня шантажировать, да ещё и по бабам шляться… Сгнил заживо и мало ему, ладно, надо скорей заканчивать, эта чёртова связь все силы скоро из меня выпьет! Сучка белобрысая! Чувствовала, что не стоит с ней связываться, уж больно светлая у неё душа была, только этот гавнюк Рональд затянул свою шарманку: «Лёгкая добыча, лёгкая добыча». Какая к порождению мрака лёгкая, если столько пришлось её окучивать, ещё и траур этот, зря я всё же вначале папеньку траванула, хотя… Ладно, кому это уже нужно, вот только связь эта неправильная… А ведь вначале всё хорошо было, как и положено. Такой прилив сил, я словно заново родилась! Рональд всё похвалялся, какой он молодец, что такую сильную душу рассмотрел, что мне теперь как минимум лет двадцать не стоит переживать, а потом… В бездну всё пошло потом! Ведь она издохла, она просто не могла выжить, кинжал был отравлен, даже если б не умерла от потери крови, то буквально через пару часов яд парализует и сердце останавливается. Я бы сама вырвала её жалкое сердце, но для закрепления связи и выкачки оно должно было ещё биться. Я только сглупила, когда не убедилась в её кончине, а помчалась сломя голову за этим придурком, что тогда был моим любовником. Хотя всё это понятно, эйфория от первого притока, магия, что бурлила во мне, как сумасшедшая и это сбивающее с ног желание. Ну ничего… Сейчас ещё пара рун и я разорву этот чёртову связь. Жаль, девчонка совсем слабенькая в этот раз попалась, но мне бы только немного оклематься. Так, всё, — и эта тварь, кряхтя разогнувшись, направилась за знакомыми мне инструментами: щипцами, какими-то крюками, иголками и ножами разной длины; конечно не Кошина коллекция, но без содрогания не могла смотреть на них, до сих пор помнила каждый. Ведьма разложила их в понятной только ей последовательности, с непередаваемым удовольствием рассматривая каждый, слегка оглаживая и улыбаясь, как близким друзьям. Да уж, выглядел сей процесс отталкивающе жутко. Я много раз наблюдала за работой моего любимого мастера кровавых искусств. Он знал своё дело, он умело исполнял свою работу, но никогда не наслаждался болью другого существа, как таковой. Его ремесло было средством, у него была цель — узнать правду и наказать виновного, он добивался результата и только. Как бы это ни казалось странным, но у городского палача душа была удивительно светла, не каждый служитель Пресветлого мог сравниться с ним. В этом же порождении тьмы и душа была, как мрак бездны, бррррр… — Так не пойдёт, пташка! Твой животный ужас придаст мне сил, твоя боль наполнит мой резерв, а твоя кончина поможет исправить прошлые ошибки. И твоё–то сердце я вырву! Просыпайся! — и лжегерцогиня одарила девочку звонкой пощёчиной, потом ещё и ещё, пока несчастная всё же не пришла в себя и с ужасом не уставилась на ведьму. — Смилуйтесь, госпожа! Смилуйтесь! О Пресветлый, смилуйся! — Ха-ха-ха! Дура! Здесь он тебя не услышит, твой Пресветлый! В этом месте другой Господин и вот ему ты послужишь, если не жизнью, так смертью! Сейчас ты запоёшь по-другому и твои вопли станут усладой для меня. У нас с тобой впереди много часов, мне так нужна твоя боль, птичка, а Чёрному алтарю нужна твоя кровь. Что ж, начнём… Пой, птичка, громче пой, нам никто не помешает! Ха-ха-ха! — и её дьявольский смех даже в меня вселил ужас. Ведьмины руки разорвали на груди у жертвы корсаж платья и уверенно начали выводить кровавые руны на нежной белой коже. Ребёнок кричал и молил о пощаде, а тварь, что так умело притворялась человеком, проговаривала заклятье, которое увеличивало боль жертвы многократно, но так же увеличивало и выносливость, чтоб эта агония длилась и длилась. Я знаю это, я помню это очень отчётливо! Срываюсь с места и пытаюсь хоть что-то сделать, хотя понимаю тщетность своего порыва, вне поместья я всего лишь призрак. Даже не удалось долететь до этой твари! Руны, что она так тщательно выписывала до этого, не пускали меня, образуя непреодолимую преграду! Тварь! Курва! Ведьма! А ребёнок всё надрывался, бедная девочка! — Ха-ха-ха! Я вижу тебя, дрянь! — и лжегерцогиня вперила в меня свой прожигающий чёрный взгляд, её глаза поглотила первородная тьма. — Я так и знала! Всё ты! Ну, ничего! Смотри и наслаждайся, вспоминай! Ну как? — и новый порез на нежной белой коже, девчушка содрогается всем телом и издаёт душераздирающий крик. Я понимаю, что это всё, конец, как бы я ни билась, как бы ни рвалась, но ничем не могу помочь ни несчастному ребёнку, ни себе. Только даже если развоплощусь и перестану существовать, не прекращу своих попыток! И, как умалишённая, продолжала биться в проклятый защитный круг, хотя, спроси, чтобы я делала, если бы его не стало? Я не знала ответа на этот вопрос, но остановиться не могла! — О, Пресветлый, да исчезнут враги Твои, и бежат ненавидящие Тебя! Как исчезает дым, исчезнут и они! Как тает воск от лика огня, так погибнут бесы от лица любящего Бога и знаменованных святым знамением, и в веселье говорящих: радуйся, Пречестный и Пресветлый Создатель наш! Изгоняй бесов силой света дарованного детям твоим, и низвергни врагов Твоих, что творят зло в мире, сотворённом Тобой для любви и прославления жизни! Ты, Создатель всего, тот, пред кем трепещут самые чёрные твари, что даровал нам, неразумным творениям Твоим, Своё Святое Знамение на изгнание всякого зла. Пречестный и Животворящий Создатель наш! Помоги, наполни светом Своим! Сохрани невинную душу! Помоги, направь меня! Сокруши! Я — Твоё оружие! — молитва сорвалась с моих губ, как призыв, как последняя надежда, ведь хохочущая ведьма уже принялась за маленькие пальчики… Первая иголка, вторая, этого показалось ей мало и она срывает крохотный окровавленный ноготок, а её жертва уже только сипит, сорвав горло. Я чувствую её боль, я разделяю её боль, я наполняюсь её ужасом, муками, непониманием… — Смотри на меня, маленькая! Я с тобой, хорошая моя! Я до конца буду с тобой! — Ребёнок будто слышит мои мысли, превозмогая боль, поворачивает ко мне искажённое смертельной мукой лицо и смотрит в мои глаза, в самую мою душу! И я пытаюсь забрать себе её страдания, наполняюсь ими и, когда понимаю, что больше ни она, ни я не выдержим, открываюсь, как тогда, в ту далёкую ночь, когда мерзкое чудовище попыталось отнять моего Демьяна. Пресветлый, помоги! И я сгораю, как в адском пламени: в воспоминаниях, агонии, что пожирала меня заживо, во всепоглощающем ужасе, предательстве, что ранит не менее жестоко, чем телесная боль, в своей беспомощности, в беззащитности и отчаянии, моём и её, ребёнка, который так рано познал человеческую низость и зависть. И я плавлюсь в этом горне безысходности, растворяясь в нём, теряя себя… А потом открываюсь, вся без остатка и обрушиваю всю эту боль на проклятый защитный купол. Её так много, она плещется, как море, волнами раскатывается по проклятому храму, ударяется о его стены и девятым валом обрушивается вновь! И вот первые трещины, я вижу их, они чёрной изморозью окрашивают пространство вокруг алтаря, последний удар и контур рушится, а ведьма в ужасе взмахивает окровавленными руками, поднимая кинжал в попытке защититься, но что он для меня сейчас? — Пресветлый, я Твоё оружие, а Ты — карающая длань, порази зло, что посмело пойти против законов Твоих! — и я направляюсь к творению бездны, что в это мгновение вершит отвратную ворожбу, стягивая всю тьму этого места к себе, словно кутаясь в неё. Она ужасна сейчас, в её чертах не осталось ничего человеческого, но мне уже не страшно, я верую в свою силу, в своего Создателя, я смогу, иначе никак… Мимолетный взгляд на девчушку, надежда в её глазах греет мне душу, я улыбаюсь ей. Всё будет хорошо, малыш. Я верю, я знаю! В следующий миг я улыбаюсь ещё шире. Вспоминаю своего Коша, любовь в его глазах, нежность в прикосновениях, чистоту его помыслов. Мне так повезло встретить именно его на своём пути, разве это не чудо! Пресветлый, благодарю! Душа моя преисполняется любовью и признательностью, и я чувствую тепло, что наполняет меня, согревая, несёт в себе успокоение и уверенность. Всё именно так! А противник мой уже полностью готов к битве. Ведьма, окутанная тьмой, как плащом, держала в руке уже не кинжал, а длинный антрацитовый меч. Её оскал был преисполнен торжеством, она уже предвкушала победу. Пусть… Блажен, кто верует! А я верую! Ещё один шаг, и занесённый для удара меч готов поразить мою призрачную грудь, и я отпускаю свой свет. Ощущаю, как он раскрывается белоснежными крыльями за моей спиной, последний рывок — и я бросаюсь на исчадие ада, меч пронзает моё сердце, а крылья укрывают нас, чтобы не позволить ни единой крупице её тьмы скрыться от всепобеждающего света Создателя. Прости, любимый! И я сгораю, испепеляя своим пламенем всю ту мерзость, что несла в мир Пресветлого проклятая ведьма, и сама оседаю белым пеплом на теряющий свою черноту каменный пол храма. Мне уже не больно, уже нет…***
Покой… Когда-то давно о нём мечтала маленькая глупая душа, которой казалось, что ей больше нет надобности быть в том жестоком мире, прежде у неё не было причин желать остаться там. Когда-то она боялась боли… Когда-то она была так наивна… Когда-то её предали… Когда-то она была одинока… Маленькая глупая душа. Но Пресветлый открыл ей тайну мироздания: Любовь — это жизнь! И если душа преисполнена сим воистину божественным чувством, то никогда больше не будет одинока! Я любила, всеми фибрами своей души и знала — меня ждут, а если так, мне пора обратно! Мои крылья всё ещё со мной, они прекрасны и дарят ни с чем несравнимое чувство свободы. Лёгкий взмах и я покидаю пространство покоя, стряхиваю его, словно марево сна и взмываю в полночную высь. Мир прекрасен, но сейчас мне не до его красот. Тоска крепкими тисками сжимает меня изнутри, одиночество и боль… Демьян! И я срываюсь, во всю мощь моих крыльев перемещаюсь в пространстве, чтобы как можно быстрей оказаться в нашем поместье. Он там, я всё так же чувствую его.***
Осенний парк, кружащие листья, что с тихим шелестом опадают на землю, укрывая её. А вот и моя могила, маленький холмик, который уже давно стал для меня символом моей новой жизни, её отправной точкой. А вот и мой любимый мужчина, что сейчас напоминал сокрушённого горного великана. Он стоял у могильного холмика на коленях, зарыв свои огромные руки в разворошённую землю, словно пытаясь обнять необъятное, вновь и вновь, земля всё осыпалась под его руками, он весь перемазался ею, но ни до чего ему уже не было дела. — Прости, Кнопа, я вновь не спас тебя, я вновь не смог удержать тебя. Я опять не успел! Проклятый храм отнял тебя у меня. Как мне быть дальше, ответь мне? Когда я добежал, то застал там лишь тишину и пепел, а ещё маленькую девочку, которая, придя в себя, рассказала невероятную историю о злой ведьме и прекрасном ангеле, моём Ангеле. Любимая, прости… прости… — вой раненого зверя заставил меня наконец прийти в себя и кинуться к самому родному человеку на свете. — Демьян, любимый мой, если бы не ты… Твоя любовь… Меня бы уже давно не было! — Я что есть силы обнимаю его вздрагивающие плечи, прижимаюсь к нему, пытаюсь передать ему свою любовь, что пылала в груди жарким пламенем. — Демьян, я здесь, слышишь меня? Ну же, посмотри на меня, дай мне взглянуть в твои ясные глазки. Только мужчина будто и не слышал, всё так же комкая землю и рыча раненым зверем, он всё глубже и глубже погружался в своё горе, не позволяя окружающему нарушить его траур. — Так, Кош, медведь ты мой кошлатый! Я всё понимаю, но если и дальше будешь крушить мою могилку и уничтожать мои цветочки, то, видит Пресветлый, я… я… Я тебя покусаю! КОША! — мужчина вздрогнул, непонимающе оглянулся вокруг и, наконец, заметил меня, что клещом вцепилась в его могучие плечи. — Кнопа? — неуверенный шепот. — Угу… — Я наконец сошел с ума? — Да ты и раньше был довольно странной личностью, Кош. — Ты пришла, наконец, за мной? — Ну, знаешь, я вот на всех крыльях, как только очухалась, летела к тебе, домой, а ты… — Это действительно ты, Ангел? — Вот тут угадал. Ты видел, какими крылышками я обзавелась? — Ты прекрасна, как всегда, душа моя! Ты пришла попрощаться? — последние слова я еле смогла разобрать, а он не отрывал от меня своих горящих глаз. — Я тебя сейчас так попрощаюсь! Нет, ты посмотри на него! Вот как хочешь, но я больше ни на минуту не оставлю тебя! Стоило лишь на чуток задержаться, а ты… ты раскурочил мою полянку! Да и вообще. Я теперь твой ангел-хранитель, официально! Прошу любить и жаловать, но больше, всё-таки, любить. — Кнопа… — и он, наконец, выдохнул, вцепился в меня, вскочил на ноги и потащил в дом, в нашу спальню. И сдается мне, что его мои крылья совсем не смущают… Вот и славно, вот и ладненько.***
Много, много, очень много лет спустя… — Любимый, нам пора. — Да, Ангел мой. Как думаешь, они справятся? — Конечно, да и мы будем за ними приглядывать. — Славная жизнь у нас сложилась, правда, Кнопа? — О лучшей и не мечтала, посмотри, какая чудесная у нас семья. Знаешь, я так рада, что Лаура осталась с нами, она наполнила наш дом смехом и радостью, а каких внуков подарила. И не предполагала, спасая её тогда, что наши судьбы так переплетутся. — Ты нас всех спасла, Ангел мой. — Ой, кто бы говорил, Коша! Но сейчас нам действительно пора, я столько должна ещё тебе показать… — Угу… — А потом в новый путь. У Пресветлого для нас ещё много интересного. — Только вместе! — Всегда, любимый, всегда вместе…Конец этого пути, но сколько их ещё впереди…