Соль

Я никогда не любил воскресать, но иначе не мог. Канцлер Ги. Тень на стене

Кап. Кап-кап. Кап-кап-кап. Оглушительный звук падающих капель воды — в воду же — настойчиво пробивается в его сознание, как киркой взламывает кости черепа, вгрызается в самое нутро, и ширмы разума с треском рвущейся бумаги и хрустом сминаемых рёбер деревянных рам падают, открывая дорогу животным инстинктам, а скулящий зверь хочет в панике бежать и забиться в какую-нибудь щель, чтобы издохнуть там. Ему — как и внутреннему зверю, в этом они сходятся — страшно, и страшно оттого, что в ужасном для них обоих звуке не должно быть ничего пугающего. Подумаешь, «гробовщики» пересиживают облаву в очередной пропахшей пылью, крысами и неведомой дрянью дыре (все убежища «на крайний случай» воняют одинаково — отчаянием), идёт дождь, протекает крыша, вода капает в подставленное ржавое ведро, на дне которого уже скопилось изрядное её количество, и спросонья капель бьёт в висок, как пуля (палец давит на спусковой крючок, скрипит пружина, в пространство летит сконцентрированная в кусочке металла смерть, и звонко катится по полу стреляная гильза); самое время поднять точно свинцом налитую голову и приказать что-то расшумевшимся подчинённым убрать наконец это чёртово ведро… Кап (всё не так). Кап-кап (было когда-то давно: и укрытие, и отчаяние, и прерванный сон). Кап-кап-кап (реальность совсем иная). Он, обнажённый, сидит по пояс в ледяной воде, и вода стекает по волосам, по плечам, по раскачивающемуся на цепочке серебряному распятию, увесистые капли падают, издавая вырвавший его из беспамятства звук. В тишине он кажется особенно громким, но теперь его начинает заглушать другой — тяжёлое дыхание загнанного зверя. Дышать трудно, в лёгких словно бушует пламя. Он мог бы выдыхать языки огня, а выдыхает только пар: холодно. «Мана», — камешком падает на дно гулкого и пустого колодца мыслей, и гремящее в нём эхо будит память. Он мёртв… нет, прежний Цуцугами Гай мёртв; это не вода — физиологический раствор, его потёки стягивают кожу солевой коркой. …Позже он смотрит в зеркало. Он белый — весь: белая кожа, белые волосы, белые глаза, словно в физраствор щедро плеснули хлорного отбеливателя, вытравившего из его тканей цвет. Он в белом — весь: белая форма GHQ, облачение вестника смерти. «Мана», — повторяет он, чтобы не забыть, ради чего. Жжёт глаза. Из-за соли, наверное.