Ничего, подождёшь.

- Боже, как я хочу домой. – Ты протягиваешь ко мне руки и я надеваю на тебя цветастый сарафан. Ты уже отплясала и теперь мы можем собираться. Всё кончилось. По крайней мере, на сегодня. - Сейчас, я соберу вещи, и мы пойдём домой. Потерпи немного. - И быстро целую тебя в щёку. Я спешно собираю, нет, скорее сгребаю всю косметику со столика в большую косметичку, аккуратно нанизываю на вешалки каждое из платьев и убираю их в чехлы. Ты, наблюдая за мной, недовольно пыхтишь. Боже мой, кто-то так устал, маленький, что сейчас плакать начнёт. Я складываю в матерчатый мешок туфельки, закидываю лямку большой сумки на плечо и кидаю туда косметичку да обувь. Ну, вроде всё. А, бутылка наша недопитая вон. Я поднимаю с пола бутыль и сую в карман сумки. Теперь встаю перед тобой и протягиваю тебе платья. - Возьми, пожалуйста. Ты резво вскакиваешь и забираешь у меня платья, уже нетерпеливо выбегая из гримёрки, а я ещё на секундочку оборачиваюсь – удостовериться, что мы точно ничего не забыли - проверяю по карманам шортов два мобильника, твой и мой, выключаю свет и тоже выхожу. Ты нервно ходишь взад-вперёд, пока я запираю гримёрку, и вот уже хватаешь меня за локоть, уводя к выходу. Внезапно перед носом вспыхивает ярко-красное платье с множеством оборок и я, вздрогнув, зажмуриваюсь, когда в нос ударяет дикий запах какого-то, должно быть, дорогого, парфюма. Чёрт возьми, эта женщина когда-нибудь доведёт меня до инфаркта. Но ты, видя эту женщину, забываешь всё на свете, бросаешь меня и бежишь к ней обниматься-целоваться. Эта женщина, как бы неприятна она мне не была, когда-то давным-давно протянула тебе руку помощи и сделала такой, какая ты сейчас. Вот ты снова берёшь меня под руку, я приветливо улыбаюсь руководителю ансамбля, отдаю ей ключ от гримёрки, и мы, наконец, покидаем это здание. На улице было жарко, но сейчас нас встретил лёгкий дождик, и, когда мы добираемся до моей машины, ты бережно укладываешь платья на заднее сиденье, пихнув сумку в ноги, и залезаешь справа от меня. Я неспешно отъезжаю с парковки и везу нас домой. Дома ты сразу же бежишь в душ, чтобы смыть с себя прошедший день, а я убираю в шкаф платья, достаю из мешка туфли, расставляю на столике в комнате косметику, и потом иду на кухню – завариваю себе чай. Ты-то сейчас бухнешься в кровать и уснёшь сразу, а я тут пока чай попью, посуду вымою, надо ещё вещи… Из комнаты донеслась возня и нетерпеливые вздохи. Кто-то не может улечься. Не знаешь уже как лучше ноги вытянуть, чтобы быстрее заснуть. Хочется пойти к тебе и обнять, ведь так ты быстрее уснёшь. Да ну к чёрту, завтра всё сделаю. Но чай допью. Ничего, подождёшь. Знаешь, я уже плохо помню тот день, когда мы с тобой познакомились. Не помню даже, где это произошло. Башка, видать, дырявая. Но зато я отчётливо помню, как первый раз пришла на твой концерт. Ну, не твой, конечно, а ансамбля. Хотя, ты выложилась на двести процентов, так что можно сказать, что и твой. Вот тогда-то во мне что-то и замкнуло. Да, замкнуло… Наверное, эта женщина, руководитель ансамбля, даже не догадывается, как круто она изменила пару жизней тогда, и сейчас ей уже всё равно, что ты больше не уделяешь всё своё время коллективу. Да, эта женщина всегда думала только о себе. Но я никогда не скажу о ней ничего такого при тебе - не стану же я рушить твой идеал, как можно. Хотя пару раз очень хотелось разнести эту тётеньку в пух и прах… Например, год назад, когда она свалила на тебя свою работу со средней группой и тебе пришлось не только самой задержаться до поздней ночи, но и этих самых девочек держать. Я прекрасно помню, как я возмущалась, а ты что-то бормотала в её оправдание уже сквозь сон, когда я тебя чуть ли не на себе несла из машины до квартиры. Это было последней каплей, наверное. И в один прекрасный день я пришла и, что для меня совершенно не свойственно, высказала всё, что я думаю по этому поводу. На моё счастье, руководитель ансамбля была в тогда хорошем расположении духа и успокоила меня, сказав, что ты можешь заниматься только теми номерами, какими сама захочешь. Да, если бы не я, ты бы так и скакала до потери пульса каждый танец, самозабвенно выполняя всё, что ни скажет эта властная женщина. Ты, конечно, на меня обиделась тогда. Очень обиделась. Я же, в силу своего характера, вообще не обижаюсь, чего не скажешь о тебе. Тебя легко задеть, я-то знаю. Бывало, ты прибегала в слезах и долго рассказывала, как тебя предали. Мне это всегда казалось таким ребячеством, эти твои игры в друзей-врагов, но ты знала, что я тебя всегда обниму и успокою, и ты потом ещё скажешь, как глупо было с твоей стороны ему верить... В такие моменты мне кажется, что весь мир состоит из квартиры, в которой мы живём, и из нас. И больше ничего не нужно. Но то был единственный, честное слово, то был первый и последний раз, когда ты обиделась на меня. Это было сложно - понять друг друга. Ведь хотя наше знакомство и началось с танцев, эти твои танцы и эта женщина всегда были чем-то "на что можно смотреть, но нельзя трогать". Но ничего, потом ты поняла меня, мы обнялись и успокоились. Знаешь, однажды кто-то из наших общих знакомых за беседой невзначай бросил, что ты - как уникальный музейный экспонат, огороженный красным канатом, и что только мне дозволено перелезть через этот канат и дотронуться до тебя. Ты даже не представляешь, что я в этот момент почувствовала. Это был дикий восторг, я почувствовала себя особенной. Меня распирало от гордости весь оставшийся вечер, и, гореть мне в Аду, это было чудесно. Возня в комнате стихла, теперь слышно лишь как дождь барабанит по подоконнику да как я хлюпаю чаем. Сейчас дохлюпаю и тоже спать пойду. К тебе.