Увидеть тебя.

В пустом городе И ничего не изменилось. Всё также холодно, сыро, тускло и пасмурно, будто его всё ещё окутывает густой туман. Реального белёсого тумана уже нет около трёх лет, а вот туман прошлого никуда не делся и не денется. Порывы резкого осеннего ветра то и дело срывают тот или иной талисман, заставляют скрипеть старые доски, будто играя на них песнь упокоения по всем тем, что умерли здесь напрасной смертью. Под тяжёлым шагом хрустят какие-то осколки и мелкие камешки. Один из них, что покрупнее тут же отправляется в недалёкий полёт сильным пинком мужчины в фиолетовых одеждах. Ветер нещадно пытается распустить тугой пучок на его голове, заставляет клановое дорогое ханьфу развиваться, мешая идти. Мужчина морщится и запахивается плотнее одной рукой. Во второй, той, на которой опасливо искрится короткими лиловыми всполохами кольцо, он сжимает злосчастную бумажку. Анонимное письмо. Сегодня утром оно было доставлено, вернее подброшено под ноги одного из адептов, что дежурил в сторожевой башне. «Будто призрак принёс или птица какая». Ему не поверили. Поверили же однако тому, что было написано внутри не особо аккуратным, но и не хаотическим почерком: «Глава Цзян, звёзды сошлись, приходите один сегодня ночью в город И, около похоронного дома». «Звёзды сошлись» — эти иероглифы были написаны столь неаккуратно, что казалось, там стояло «звезда сошлась». От этого по спине Цзян Ваньиня пробегал холодок, сопровождаемый мурашками. «Звезда сошлась» — так говорили только двое на всей земле. Звезда. Син. Синчэнь. От внезапно нахлынувших воспоминаний болят виски и сердце. — А-Чэн, А-Чэн, почему ты всё ещё здесь? Звонким голосом отзывается эхо в собственной голове. Цзян Ваньинь зажимает переносицу и закрывает глаза. Успокоиться и не думать — вот, что ему сейчас необходимее всего другого. «Зачем я здесь? Я здесь потому что очень сильно хочу тебя увидеть». — Я буду писать тебе. Я так скучаю по тебе.... Я знаю, что никто не должен знать. Да, об их отношениях не должен был знать никто. Сяо Синчэню это бы ничем не грозило. Даже несмотря на его попытки основать свой клан, доброту и мудрые речи люди всё равно не воспринимали его всерьёз. Единственным, кто его понимал, был его лучший друг, Сун Цзычэнь. Однако всё изменилось после их ссоры. Синчэнь снова остался совсем один. И вот тогда и появился глава Цзян. Случайная встреча и короткий разговор во время ночной охоты стали судьбоносными. — Но разве такое возможно? Мы слишком разные. Да, они действительно очень сильно отличались друг от друга. Один был злопамятен и мстил, другой был кротким и всё прощал. Один мечтал основать свой клан, другой мечтал избавиться от этой обязанности. Именно так. Цзян Чэна с малолетства воспитывали как будущего главу. У него никогда не было выбора и с младенчества на нём уже висела табличка «Грозный и могущественный глава клана Цзян». Никто никогда не спрашивал о том, чего на самом деле хотел Ваньинь. Сяо Синчэнь же был другим. Его не преследовало «нужно», он был свободным, мог пойти и податься туда, куда пожелает. Но он всё равно не сидел на месте, заботился об окружающих, добровольно обременял себя их нуждами. Но даже столь противоречивые желания не мешали им любить. — Почему ты принёс мне цветы? Ты же знаешь, что я ничего не вижу. «А ещё я знаю, что они всё равно тебе нравятся». Обычно он любил радовать Синчэня хоть одним маленьким цветком или букетиком, но сегодня Цзян Ваньинь приходит без цветов, вместо них в руке безжалостно смята записка. Вместо аромата цветов — обострённые запахи и разряженная атмосфера перед дождём. Но тот всё не идёт, точно так же, как и не идёт Цзян Чэн. Он не решается свернуть за угол, туда, где должен был ждать аноним. В том, что это не ловушка он удостоверился ещё только по пути сюда. Мужчина не знает, чего ожидать. — Я люблю тебя, я не смогу без тебя, даже если смерть разделит нас я не уйду в мир иной, я буду с тобой. Цзян Ваньинь морщится от неприятных воспоминаний. Одиннадцать лет назад ему сообщили о том, что душа возлюбленного разбита на мелкие осколки, что он никогда не вернётся, никогда не отзовётся даже на расспрос. «Ты обещал мне! Ты обещал мне, что не уйдёшь!». — Только обещай тоже любить меня. Всегда. Только меня. Его Сяо Синчень всегда так красиво улыбался, искренне и только для него любяще. Цзян Чэн берёт себя в руки. Несколько уверенных широких шагов и он оказывается почти лицом к лицу с человеком, которого еле вспоминает. Но, как только узнавание приходит, то сомнений не остаётся: перед ним лютый мертвец, тот самый Сун Цзычэнь. Глава Цзян в пол уха слушает то, как мертвец, сумевший пришить себе язык, рассказывает о том, что случайно освободил душу Синчэня, но она не испарилась и не улетела на круг перерождения, будто его ещё что-то держало в этом мире. О том, как после этого, используя трактаты исследований души за авторством Сюэ Чэнмэя, собрал воедино душу друга, дав ей вид чуть слишком прозрачного и слабого призрака. Именно он сообщил Цзычэню о своей любви к главе клана Цзян, назвал своеобразный шифр, чтобы уж точно призвать Ваньиня. На немой вопрос Цзян Чэна о местонахождении Сяо Синчэня Сун Лань кивает в сторону чуть приоткрытой двери в похоронный дом и Ваньинь не медлит, почти распахивает настиж скрипучую деревянную дверь. И замирает: На одном из гробов скромно, еле-заметно восседает статный и слишком печальный молодой мужчина. Он поворачивается, будто смотрит прямо в аметистовые глаза. Грустная улыбка тут же сменяется нежной и мягкой. Ему не нужно спрашивать, чтобы понять, что зашёл именно Цзян Ваньинь. Сердце всегда чувствовало любимого человека. — Я же обещал не уходить. Наверное, дождь всё же начался и успел задеть лицо Цзян Чэна, иначе он не может объяснить появление мокрых дорожек на своих щеках.