With Care

Это совсем на неё не похоже. Это не она. Она не была воспитана таким образом, она не одобряет такого поведения, и она не из таких девушек. Действительно не такая, думает Гермиона. Она не сделала ничего плохого. Она только думает об этом; действия — это то, что считается, и её нельзя упрекнуть. «Хотеть — не значит иметь, думать — не значит делать», — твёрдо говорит она себе. — Гер-ми-она! Смотри-ка! Вырвавшись из потока мыслей, она поворачивается к визжащей Виктуар, взвалившейся на плечи дяди Джорджа и с гордостью щеголяющей новенькими оленьими рогами. — О, боже мой! — говорит она, улыбаясь. — Очень... подобающе. По злобному выражению лица Джорджа ясно, что это он сотворил заклинание, из-за которого они выросли на её безупречном лбу. По выражению лица Флер также ясно, что это сильно встревожило её маму. Но никто никогда не критикует и не пытается заглушить Рождественское веселье Джорджа, когда оно появляется; иногда это слишком редкое зрелище. Но она уже не думает о Джордже и его горе, когда эти двое галопом ускакали прочь, а она снова принялась обрезать рождественский пудинг. Кухня всегда лучшее место, чтобы спрятаться на таких сборищах; Молли всегда слишком занята, чтобы беспокоить её, и даже если бы она это сделала, то наверняка обвинила бы румянец на щеках Гермионы не в чувстве вины, а в перегретой комнате. Гермиона думает, что она была неправа или, по крайней мере, очень наивна. Она много и с большой страстью говорила на протяжении многих лет о честности в отношениях и о том, что намерение — это все. Теперь она съеживается от самодовольства девушки, которая считала, что это просто — прекратить отношения, когда всё идет не так, как надо. Конечно, для глупой маленькой девочки-подростка «не получается» означало что-то меньшее, чем прилив похоти и страстного увлечения, которые были всем, что она знала о мальчиках. Теперь она женщина, которая понимает компромиссы и повседневную жизнь, а также сложности, возникающие при смешении миров. Действовать с тем, что она назвала бы честностью, только потому, что, возможно, она не чувствовала себя так же, как в самом начале... Ну, это может привести к тому, что многие люди пострадают. А причинение вреда не может быть благородным или хорошим, не так ли? Где же в таком случае добрые намерения? Эта взрослая Гермиона понимает, что одно дело осознавать, что ваш парень и вы принципиально несовместимы и идёте в разных направлениях в жизни, но совсем другое — сказать ему об этом в разгар курортного сезона. Или шесть месяцев назад, когда Рон начал думать о том, чтобы наконец сделать то, что он хочет сделать со своей карьерой, вместо того чтобы откладывать еще на год (и еще один, и еще один), чтобы убедиться, что Джордж и Всевозможные волшебные вредилки Уизли действительно в порядке. Гораздо реже, когда у её отца были проблемы со здоровьем, Перси снова начинал ссориться с семьей, или когда Гарри и Джинни ждали ребенка. Или в любой момент до того, как секционный диван, который они купили вместе, будет оплачен. Гермиона вспоминает, что переполненные комнаты — не лучшее место для подобных размышлений, когда чувствует, как Рон приближается к ней вплотную, делая лишь слабую попытку скрыться, когда тянется под её рукой за засахаренным грецким орехом на тарелке, которую она украшает. Удар, который она нацеливает на его руку, чтобы прогнать, также безразличен. Но она внезапно поворачивается и прижимается к нему, пряча лицо у него на груди. Он такой теплый. Рон всегда теплый. Руки, сжимающие её в ответ, как всегда успокаивают, и она чувствует прилив нежности и мгновенную потребность обнять его. Его джемпер немного царапается под её щекой и всё ещё имеет этот запах новизны. Этот джемпер Пушек Педдл (Чемпионат мира 1998 года против Уимбурнских Ос) был её рождественским подарком ему. Она никогда не была поклонницей профессионального квиддича, но это напоминание об их первом свидании, и он был тронут этим воспоминанием, когда они обменялись подарками в то утро перед отъездом. Она была в восторге от своего нового, расширенного (и ограниченного) издания слоговой азбуки Спеллмана, которое было именно тем, что она надеялась получить. Рон всегда дарит ей именно то, что есть в её списке. Он всегда дарит ей все, что она просит. Гермиона внезапно удивляется, когда перестает просить что-то важное. Раздается вопль и визг: — Сейчас, папочка? Носки! Пжалуста? — опять от Виктуар, и Рон отстраняется, разворачивается и направляется обратно в гостиную, прежде чем Гермиона успевает поднять глаза. Малышка Уизли может быть слишком возбуждена, но она не ошибается: пришло время для носков. Каждый год она заново поражается волшебным носкам и тому, насколько они удобны для дарения подарков. Довольно простое заклинание посылает подарок его предполагаемому получателю, что-то вроде распределения в Хогвартсе. Настоящая находка — это, после всех покупок и упаковок, отправить каждый из них в свой путь со щелчком и свистом (и правильным паролем). С её постоянно растущим количеством друзей и коллег по работе, Гермиона не могла прожить без него все каникулы. В Норе подарки среди близких родственников и друзей открываются на Рождество, но в канун Рождества они всегда получают свои носки, которые являются подарками от менее близких друзей и знакомых, а также некоторые подарки-приколы. Это шумный свободный-для-всех процесс «копания», и никто не обращает на них особого внимания. Всё уже идет полным ходом, когда она останавливается в дверном проёме, наблюдая, как это происходит. Джордж теперь сидит в дальнем углу, склонив голову к своей жене Анжелине, и она что-то шепчет ему на ухо. Артур издает радостный возглас при виде подарка от своих коллег из Министерства. Билл и Флер охают и ахают в такие, должно быть, подходящие моменты, когда Виктуар вынимает игрушки и конфеты из своего носка, ненадолго задерживаясь на них, прежде чем отбросить в сторону и снова зарыться в носок. Пенелопа смеётся над чем-то, что говорит Чарли, и сморщенное лицо Перси сигнализирует, что он снова стал объектом шутки. Джинни вырубилась, уснув, сидя на диване с несколькими подарками на коленях, а её рука все еще в носке. Без предупреждения (и без разрешения) её мысли снова устремляются к предательской местности. — А что там насчет Уизли? — рассеянно спросил Драко, оглядывая чайную комнату, по общему признанию немного потрепанную в вечернем свете, с выражением, которое было не совсем страхом, а тем более отвращением. — Он всё же лучше справлялся с маггловским Лондоном. — Что ты имеешь в виду? — спросила Гермиона, пораженная тем, что её прервали в описании планов на отпуск. Она и не думала, что он её слушает. — Ты просто кажешься слишком привязанной к ним, вот и все. — Привязанной? Они семья! Как я должна к ним относиться? — Ну, ты должна понимать, что я, как никто другой, буду возражать против того, чтобы называть «семью» причиной привязанности, — сказал он сухо, и она не могла не согласиться с ним. — Тогда почему же они семья? — Они... я имею в виду... — эта тема заставляла её чувствовать себя неловко. Она сглотнула и сказала: — Я знаю их больше половины своей жизни. Их дом был первым местом, где я почувствовала, что правда отношусь к ним. — Ты то? Относишься к ним? Тон Драко был небрежным, но в нём чувствовался смысл, с которым Гермиона не хотела связываться. Может быть, она и сблизилась с ним за последние пару лет, но некоторые темы они просто не затрагивали. Во-первых, всё, что связано с войной. Точно так же его родители, Гарри и вся политика волшебного мира обсуждались редко и деликатно. В своей работе в отделе магического правопорядка они идеально подходили для партнерства, и в любом случае им было о чём поговорить. Однако Гермиона никогда не поднимала тему своих отношений с Роном. Поскольку она знала, насколько проницателен был Драко, она подозревала, что тишина становилась все более оглушительной. Но они с Драко были друзьями, и в этом не было ничего плохого. Она не стала искать причину. Не её вина, что у них одинаковый вкус к книгам, комплиментарное мировоззрение и одинаковое отвращение к людным местам. И всё же это не означало, что она когда-нибудь будет использовать Драко в качестве рупора для серьезных сомнений в своих отношениях. Это было бы неуместно. Она не могла пойти туда с ним. — Ты спросил меня, почему я чувствую привязанность к семье Уизли. — сказала она вместо этого, уклоняясь. — Это чувство истории, то, что я ценю после всех этих лет. Это... не то, от чего я бы просто ушла. — Это больше похоже на обязанность, чем на принадлежность, Грейнджер. И ты должна знать, что это не одно и то же. Его голос был добрым, а взгляд мягким, но Гермиона отвернулась от невысказанного между ними. К счастью, подали чай, а вместе с ним и перемену темы разговора. Узор на старинном сервизе был ей знаком; Ну, более чем знаком, он был ей очень дорог. Точно такой же, как у её прабабушки: костяной фарфор, такой тонкий, что почти прозрачен, узор из голубых цветов, переплетённых с виноградными лозами из настоящего серебра. Когда она была ребенком, то сидела, ёрзая, наблюдая, как взрослые пьют чай, и их длинные пальцы касались того, что было запрещено ёе неуклюжим, пухлым ручкам. Она была расстроена вместе со своей матерью, когда набор был унаследован дальним родственником. Оказавшись в таком состоянии, она охотно рассказала Драко историю своего предка, которая в 1920-е годы сделала скандальный выбор — развестись с мужем и начать самостоятельно жить и воспитывать их новорожденного. Она никогда не оставалась надолго на одном месте; ей хотелось увидеть как можно больше мира и разделить его со своей дочерью, а это означало, что семейные узы пострадали. Эта дочь была бабушкой Гермионы, и в результате такого неумелого воспитания она твердо стояла на своем, когда выходила замуж и рожала детей. Прабабушка прославилась тем, что врывалась в город без предупреждения, принося с собой подарки и хаос, и уходила так же быстро и неожиданно, как и приходила. Фарфор был свадебным подарком, которым она никогда не пользовалась. Он годами пылился в шкафу, пока она уезжала на следующую и следующую неизведанную территорию. Некоторые члены семьи Гермионы до сих пор говорили о ней только приглушенными голосами. — Сейчас... это звучит правильно — удовлетворенно сказал Драко. — Она похожа на твою семью. Гермиона понимала, что он говорит это как комплимент, но не была уверена, что разделяет его точку зрения. — Ну, вообще-то я её никогда не знала. Кроме того, она не хотела быть чьей-то семьей. Вот в чём была проблема. — Я этого не понимаю. Проблема, если она вообще существовала, заключалась в том, что она не сделала того, чего от неё ожидали. Возможно, в тебе больше от неё, чем ты думаешь — мягко закончил он. И снова Гермиона без всякого ответа пожала плечами. Он всегда так поступал с ней: бросал вызов её мнению, заставлял её видеть другие стороны проблемы, превращал её логику в это. Это слегка выводило из себя. Это может быть опьяняющим. Думая об этом сейчас, Гермиона напоминает себе, что Драко не просто отличный партнер: он ей ровня. Он отличный друг. И это действительно «дружба». Она не пересекала никаких границ, не делала никаких заявлений, не делала ничего плохого. — А вот и ты. Держи, — коротко говорит Гарри, протягивая её носок и перекладывая в другую руку очень пухлого малыша Джеймса. Он смотрит на спящую жену с едва скрываемой завистью и проталкивается мимо Гермионы на кухню, держа в руке детскую бутылочку. Гермиона никогда не думала, что может чувствовать себя одинокой среди такого количества людей. Затем она делает глубокий вдох и выдыхает как можно медленнее и ровнее. Даже если она чувствует, что не знает, как быть счастливой (и это, вероятно, слишком драматичная мысль даже для Гермионы прямо сейчас), она знает, как притворяться достаточно хорошо. Любой, кто не может изобразить веселье среди клана Уизли, должен просто полностью сдаться. Держа в руке носок, она подходит к камину, где сидит Рон, и садится рядом с ним. Он закончил, его подарки были брошены с одной стороны от него, когда он шутил с Биллом и Чарли с другой. Она ещё раз оглядывает комнату и чувствует уют рутины, традиции. Гермиона цепляется за это, вытаскивая подарки из носка. Здесь есть обычные книги, лакомства от Kneazle и шоколадные лягушки, и комфорт знакомого окутывает её, как одеяло. На дне носка она находит старинную чайную чашку с блюдцем: костяной фарфор, такой тонкий, что почти прозрачен. Узор — синие цветы, переплетенные с виноградными лозами настоящего серебра. Там нет прикрепленной карточки, но ясно, от кого она. Это узор её прабабушки. Гермиона не сделала ничего плохого. Но она, возможно, вот-вот сделает.