Секрет

      Сергей рвет на клочья его душу, сметая со стола бумаги, подталкивая и целуя. Волосы опаляют концами ключицу Олега, ему неприятно и больно упираться бедрами в край стола, но это меньшая из проблем. Он чувствует себя взаперти, так и есть — дьяволу душу продал, не сбежать боле, пусть даже дверь на ключ не заперта. За ней слышен повелительный голос графини, что на первом этаже раздает приказания слугам. Пылко и вместе с тем по-юношески трепетно целует Олега Сергей под звуки голоса собственной матери. Волкову хочется задохнуться. Взять бы и оттолкнуть, мужчине хватит на то и желания, и силы, и злости. И все же Олег каждый раз позволяет, также и сейчас, глядя в чужие глаза, воспаленные до трогательного честной страстью, теряется. В них вся беда его, всё падение.       На его глазах Сергей вырос, превратился из мальчика угловатого в цветущего кровью юношу, полного амбиций и жажды. Молодой граф Разумовский в наследство титулом от скончавшегося отца награжден был прошлого года, он привык получать желаемое. Чертой подобного рода имело смысл гордиться, Олег так считал поначалу, пока сам не оказался желанием. Сергей возится меж тем с его жесткой рубашкой, отворачивает ворот крахмальный, пока мужчина предается воспоминаниям и пустым размышлениям о том, как до всего этого докатился. Коим манером может позволить ученику целовать себя влажно в ключицу. С образа в углу комнаты на них смотрит Христос, темные бездны-глаза его, исполненные сакральным знанием, сочувствуют их падению. Олег жмурится, ломаются густые мужские брови, и чужие поцелуи внушают ему отвращение своим жарким великолепием, дарящим сладкую негу внизу живота. Не нужно. Открыв глаза, он рукой касается чужой грудной клетки, широкой, и все еще не может привыкнуть к тому, как быстро вырос Сергей, пускай юный граф младше всего на пять лет, но и это время — жизнь сотен бабочек. Олег все еще сильнее и выше на полголовы, и тешит лишь мысль, что так оно и останется. Ученик смотрит на мужчину с вызывающим недовольством, в этот раз отчего-то отстранившись и послушавшись незамысловатого жеста. — Вы не хотите? — звучит оскорбленное достоинство в дерганной интонации. — Нет, Сергей, не хочу, это… — Сдается мне, вы лжете, — в глазах его игривая, надменная усмешка человека, прознавшего фальшь в словах оппонента; юноша сжимает ладонью чужое бедро, пытаясь проследить реакцию и развести ноги мужские в стороны. Олегу нестерпимо сильно хочется взять этого щенка за шкирку и выставить за дверь. Волков человек нелюдимый и молчаливый до крайней степени, способный за себя постоять, если то нужно, однако, когда дело доходит до юного графа, все паттерны привычные рушатся карточным домиком. Он может обсуждать с Сергеем часами напролет экономику, философию или же женский вопрос, и порой заметить не может, как теряет себя в окружении этого человека, отдаваясь всецело в его неумелую власть. Волков, конечно же, оскорблен, как любой горделивый и взрослый — а ведь ему было всего двадцать четыре — мужчина, понимающий, что проиграл тому, кто моложе, умнее, свежее. В этом чувстве ярком крылась и гордость за ученика, превзошедшего собственного учителя, и личная зависть, потому как он сам еще полон был наивной тяги к соперничеству, пускай мнил себя кончившим горячечную и глупую юность. Олег не мог позволить себе запальных решений, ярких эмоций, и крыл в себе молодость с измалевства, однако характер, он как женщина — не заткнешь, да и не нужно, быть может.       Мужчина хочет, чтобы было иначе, но иначе нельзя. Сергей пытается поцеловать, а Олег уворачивается от навязчивых губ, в то время презрение к чему-то неясному углями тлеет в глазах его. У графа — разочарование. — Зачем вы так? Я же вижу, что вам нравится, — влажная нижняя губа Сергея дрожит, будто в преддверии слез плывут глаза туманом, щеки полынем горят, и кажется, он действительно расплачется сейчас, как ребенок. Олег снисходительно мягко касается скулы юноши, а затем говорит нарочито спокойно, не зная, что тоном своим горячее младое сердце морозит: — Ты еще многого не понимаешь, Сергей. Мое тело не ответственно за мои чувства, — Волков наредкость плох в утешительных речах. Граф как от удара отмахивается, корча лицо в отвращении к сказанному. — Я не ребёнок, — вздувается нос его громким дыханием, сдерживающим гнев, что выливается краснотой на вытянутом лице, — Не лгите, я вижу, что вы также небезразличны ко мне, иначе бы не стали тогда целовать в ответ.       В тот вечер Волков сидел за книгой, укрытый одеялом на мягком диване. Он снимал комнату у Разумовских почти задаром, оплачивая часть суммы уроками. Надо сказать, жилось в поместье с комфортом и спокойствием, которое, впрочем, не было для мужчины столь важным, а скорее делало жизнь его медленнее и скучнее прежнего. Он привык к совершенно другим условиям, привык преодолевать трудности, а здесь не было их, за вычетом личных сложностей. Оттого непривычно было сперва и тошно от пустого просиживания ног, все стремился Олег куда-то. Только общество юного графа и спасало на первых порах. Дотоле нелюдимый, что никогда себе не находил друзей, мужчина подозрительно быстро нашел общий язык со своим протеже. В комнату внезапно постучали, мужчина выпрямился и обратил удивленный взгляд на закрытую дверь, которая следом нерешительно отворилась. Рыжая макушка блеснула шелком в свете свечей. Затворив дверь, Сергей на носочках, будто вор, прокрался в его комнату, под внимательный взгляд учителя усевшись на самый край дивана. — Сергей? — Олег совершенно не понимал, что происходит. Чужие лихорадочные глаза, сверкавшие в полутьме, будоражили в нем непонятные чувства. — Хотел попросить книгу, что вам на прочтение отдавал, но, вижу, вы еще не дочитали, — ресницы его трепетали волнительно и голос звучал встревоженно, будто юноша явился к учителю совсем за другим. Олег посмотрел на книгу в руках, открытую на срединной странице, чтобы занять чем-то глаз свой, беспокойно блуждающий по лицу молодого человека, пылающему едва не чахоточной краснотой. Неловкость тянула воздух. В какой-то момент Сергей заговорил сбивчиво и отрывисто: — Н-на самом деле я пришел сюда за другим, я к вам, мне надо… Прошу, позвольте! — и он двинулся ближе, тогда как Олег сел, чтобы выслушать юношу. Но тот не говорил. Разумовский вдруг прикоснулся своими губами к его губам. Олег сначала понять не мог, что случилось. А когда понял, внутри затянуло и загорело. Он не отстранился, быть может, из собственного упрямства тогда. Или великой глупости. Сергей оторвался с влажным причмокиванием от чужих губ. Звук этот растормошил сердце и легкие. Мужчина ошарашенно смотрел на ученика, глаза которого были полны испуга. — Я слышал, как вы отказывали матушке в просьбе познакомить вас с кем-то, и никогда не видел вас в обществе женщины, — будто слова эти что-то могли объяснить. Олег почесал бровь, думая, что сказать. Ни разу еще не был мужчина настолько сбит с толку. В первую очередь хотелось сбежать, но подобную слабость Волков никогда бы себе не позволил. К тому же, он замечал не единожды странные взгляды своего протеже и комплименты, зачастую совершенно неловкие и ненужные. — Ты не должен интересоваться моей личной жизнью, — возмутился мужчина, недовольный тем фактом, что Сергей смел подслушивать его разговоры. — Но я хочу быть ее частью! Олег ошеломленно взглянул на молодого человека, не веря в услышанное. — Я могу объяснить твою дерзость лишь бредом. Мне кажется, ты не в рассудке сейчас и попросту не понимаешь, что такое несешь! Но, как не удивительно, с того дня, как Волков отверг ученика своего, отношения их приобрели странный характер, в итоге приведший двоих к сегодняшнему дню, к прижатому к столу Олегу и юноше, что все также пытается заполучить его тело и сердце. Небезуспешно. — Вы можете сколько угодно от меня бегать, но я всегда буду догонять вас. — Ты переходишь границы. — Это моя цель! — за дверью слышится грохот, заставляя Разумовского обернуться на резкий звук. Олег может оттолкнуть его и уйти сейчас же, но отчего-то не двигается с места. Это обстоятельно объясняет одновременно все и ничего. Виной ли тому новое волнительное чувство, появившееся словно из ниоткуда, или же непривычное для Олега к своей персоне внимание, мужчина не знает. Волков действительно никогда не испытывал тяги к женскому полу, однако же и мужчины никогда не возбуждали в сердце черством его интереса. А теперь каждый умелый поцелуй Сергея рождает внутри агонию из споров между совестью и желанием. Учителя не тянет знать, откуда юноша понабрал в сердечных делах столько опыта, но порой против воли в голове возникали ревнивые вопросы, недающие спать. Волков на вершине жизни, но до ужаса одинок, а потому совершенно несчастен.       Олег касается теплой ладони Сергея, на что тот реагирует дрожью в конечностях и удивленным взглядом ясных голубых глаз, с которых практически спал одуряющий морок желания, лишь остатком горячки сверкая у самых зрачков. — Мужчины не могут любить друг друга, — в груди от собственных слов до коликов больно. — Но я же люблю, — тихо шепчет Сергей, теплый взгляд бросая вниз на сплетенные руки. В странном порыве нежности он подносит ладонь Олега ко рту и целует, в глаза чужие с неожиданно кокетливым лукавством заглядывая. Олег выдыхает громко, тем самым признавая свое поражение. Они целуются медленно и немного неловко на первых порах, но с увлечением людей страстных, и вот мужчина не замечает уже, как оказывается на столе сидящим, с расстегнутой до конца рубашкой, вытянутой наружу. Руки Разумовского умелые и бесстыдные, отчего Волков думать почти не может. Кроме, разве что, одной детали, смущающей до всевозможных пределов, в чем мужчина никогда даже себе не признается. — Ты ведешь себя со мной так, будто я дама… — Напротив, если б ты был дамой, я не стал бы себя так вести, — не соглашается молодой человек, холодным поцелуем одаривая его шею, отчего мурашки бегут по коже и хочется склонить голову. Переход на «ты» в пылу обнажённых чувств уже никого не заботит. Олег облизывает пересохшие в жажде губы, вслепую находя рукой пуговицу чужих брюк, обводя ее морозящий руки контур, но не предпринимает решительных действий, вместо того решая скинуть белый длинный жилет с плеч Сергея.       В его руках кожа юноши наливается, словно плод, краснотой, граф дышит громко и рвано, поддаваясь на каждые мимолетные касания уверенных пальцев Олега, слегка дрожащих от возбуждения, пробившего тремором тело. Мужчина колени пытается неудачно свести, но между ними стоит ученик, ладони которого мягко скользят по телу, вспотевшему с охмеляющего жара. Упругий живот под пальцами юноши напрягается, им двоим хочется прижаться друг к другу как можно ближе, дабы ощущать каждое движение как свое. — У тебя были мужчины? — горячо шепчет искуситель ему на ухо, между тем на пах нажимая. Олег желает провалиться в отчаянный стон. Молчит. — Нет, — в конце концов выдавливает из себя Волков вместе с блаженным выдохом, стараясь звучать так, словно душная паника не охватывает каждую клеточку его тела. Разумовский не дурак — все понимает. Своими до одурения искусными пальцами он без толики стеснения щупает член, сокрытый тканью брюк и белья, давит сильнее и не смущается. Олег задыхается, не хочет смотреть на развернувшееся безобразие, однако не находит в себе сил отвернуться. Глаза их беспрерывно пожирают падшие души друг друга, то обнажает пуще любых кроватных действий. — Стой, — говорит он, и Сергей слушает, готовый прекратить, а Волков от этого безоговорочного послушания весь пылает, — Нам нужно на диван.       Там они друг друга оголяют, поддаваясь порывам животным, что есть внутри каждого. Где нет ни мыслей, ни разума — только влечение и венера сердечная. Сергей честнее Олега, он отзывается на каждое действие, льнет в очевидной нужде голым к голому, пока Волков напрягается и старается внутри держать каждый стон блаженный. На диване для двоих неудобно, но то совершенно неважно. На Разумовском ничего, кроме расстегнутых брюк, не остается; Олег полностью обнажен и придавлен к спинке дивана настойчивым юношей — ученик превзошел учителя. Для мужчины нет откровения в обнажённом теле, но то, что сейчас — совершенно иное. Потому он не замечает, как зажимается, пытаясь прикрыть физически не тело свое, но душу. — Сергей, надо… Дверь. Дверь на ключ закрыть, — от прошедшего за стенами топота вспоминает Волков, сводя поспешно колени, порываясь немедленно встать. Разумовский еле слышно хихикает в его скулу, а затем мажет по ней коротко влажными губами своими, стараясь мужчину тем самым удержать. — Я закрыл, — сообщает он, вновь разводя ноги учителя настойчиво, и вместе с тем нежно. В каждом жесте молодого человека слышна трепетная влюбленность, от которой Олега ведёт пуще алкогольного угара. Сергей хорошо сложен и тело его накрывает горячей лавиной, от которой не хочется убежать. — У тебя ключ… Чертов наглец, — Волков тянет к себе оборзевшего мальчишку за шею, вопреки возмущению мягко касаясь ее, чтобы поцеловать следом иступленно юношу, кусая для назидания чужие припухшие губы. Свои саднят.       У Сергея при себе масло и четкий, как оказывается, план. Он знал изначально, зачем сюда шел. Олег не может решить пока, потряхивает его от холода или пальцев, скользнувших мазками вылитого на них масла по члену и ниже, к яйцам, мошонке и… — Мы действительно делаем это? — Волков почти не слышит чужих тихих восторженных слов, не верящих в происходящее. Мужчина закусывает губу, дышит загнанно, мутным по-пьяному взглядом смотрит в лицо Сергею, а там трепещут ресницы, ложась на красные щеки, там блестящие влагой очи синие глядят с интересом вниз. Разумовский нажимает пальцем на край, проникает в совсем поначалу тугое и не принимающее. Мужчина, не сдержавшись, негромко охает. Тело Олега ломается, истекает в сладкой истоме, и бедра подаются навстречу поступательным аккуратным движениям, непрекращающимся ни на секунду. С каждым вздохом новым не остается внутри места зажатости и смущению, их полностью заменяют чужие пальцы. — Сними уже эти чертовы брюки, они ужасны, — раздраженно указывает Волков на последний не снятый с Сергея предмет туалета, намекая тем самым совсем на другое, потому как сказать прямо не в силах. Язык Олега до проявления желаний своих совсем костный. Разумовский отводит руку, оставляя после себя пустоту. Он беспокойными рывками снимает штаны, у застежки которых остаются небольшие масляные пятна, как напоминания. — Я запомню про брюки, вы знаете, — усмехается юноша, бросая из-под бровей в него такой взгляд плотоядный, что Олег против воли чувствует себя грешником, спустившимся в ад на встречу самому Люциферу. Дьявол во плоти ангела целует его небрежно и быстро, входит с неслышным стоном, округлив губы, как вино, красные. Олег хватается за плечо ученика, то ли притянуть, то ли оттолкнуть от себя желая: ему не больно, но приятного мало. — Серёжа, черт, ты… — Я, — запальчиво соглашается Сергей, не останавливаясь, двигаясь в поставленном темпе, от которого внутри с непривычки жжет, горит и сжигает Олега, откинувшего в извращенном удовольствии голову на спинку дивана. Темные волосы липнут ко лбу, пальцы на ногах поджимаются — Разумовский заставляет его молчать, приникая долгим, исполненным дикой нуждой поцелуем к мужским губам, вместе с тем двигаясь все быстрее. Сильнее. В ушах разгоняется кровь и слышен дивана молящий скрип. Влажные звуки причмокиваний смутили бы каждого, оказавшегося в этой комнате, но они здесь одни. Вдвоем. Сергей находит рукой его член стоящий, меж их торсов прижатый, и трет под головкой, потому что по себе знает, где надо. Олег, грязно выругавшись, проваливается в забытье, звенящее оглушающим удовольствием.       Он приходит в себя благодаря мягким поглаживаниям по оголенному бедру. Осоловело моргая, Волков смотрит непонимающе на уже одетого Сергея, сидящего у него в ногах. Мужчина сперва скидывает с себя чужую ладонь, совершенно не в состоянии обдумать произошедшее, вспомнить все до деталей; в ушах до сих пор гудит, спать хочется до невозможного. Только потом, спустя тягостные минуты, взгляд на собственное обнаженное тело все проясняет. Олег трёт кулаками глаза, надеясь, что таким образом мираж перед ним сказкой рассеется. Но нет. Сергей все еще рядом и смотрит на него как на самое дорогое сокровище. Волкову становится смущающе хорошо под этим ласковым, немного игривым взглядом. — Где моя одежда? — без прелюдий задает учитель вопрос. От севшего горла тон кажется грубым. Нужна вода. Срочно. Молодой человек поднимается и без промедлений подает ему брюки с рубашкой, нижние пуговицы которой висят на белых нитях с неаккуратности графа. — Это была любимая рубашка. — Могу подарить сотню таких же, — снисходительно отвечает Сергей, довольный донельзя проделанной работой. Он во все глаза пялится на одевающегося Олега, который старается справиться как можно быстрее, дабы не устраивать шоу. Но все-таки, ему льстит. — Не стоит, — ворчит Волков, застегиваясь. Он не имеет даже малейшего представления, как быть дальше. Кажется, нет путей выбраться из капкана — Разумовский все выходы перекрыл. Да и хочет ли он уходить? Нет, пожалуй, не хочет. Страшно.       Перед уходом Сергей вдруг влетает в него с удушающими объятьями. Олегу слышится рыдание, но юноша не плачет — смеется счастливо и полубезумно в его увитую темными пятнами шею: надобно будет скрывать воротом их совместное преступление. Волков стоит посреди комнаты истуканом, боясь спугнуть счастливые минуты, которые мужчину тревожат. Все вокруг кажется нереальным, но он знает, что вскоре выйдет из комнаты и вернется в привычный мир, где придётся скрывать их пагубную связь. Олег невесомо касается спины юного графа, закусив губу в неистовом желании закричать. Он никогда не считал себя человеком драматичным, скорее, наоборот, но не мог позволить себе терять бдительность, оттого мыслил пессимистично — надейся на лучшее, ожидай худшего. В их случае худшее — реальность. — Ты… Вы… Олег, ты напряжен, — настороженно заглядывает Сергей в его глаза тёмные, исполненные тщательно скрываемой мукой. Молодой человек берет это на свой счёт, то по выражению лица его видно. — Это не ты. — Слушай, — порывисто говорит Разумовский, переходя на скорый шепот, — Матушка ныне собиралась познакомить меня с одной инфернальницей, но я отказал. И буду так делать, пока не отстанут. Мне не нужна жена, это правда, не возраст, потому что я никогда не смогу полюбить другую… Другого. Совершенно не важно, мужчина то будет или же женщина, потому что сердце мое принадлежит лишь тебе с того дня, как ты появился в нашем поместье. Отчего? Понятия не имею, но я-я все думал днями и ночами о тебе, стремился как можно больше говорить с тобой, пытался заслужить внимание и любовь. Теперь, когда ты принял меня, прошу, дай мне шанс. Мы сможем быть вместе, стоит только довериться мне.       В ответ на проповедь Олегу не остается ничего, кроме поцелуя. Пораженный откровением, он обнимает чужое лицо собственными ладонями и мягко приникает своими губами к губам Сергея, такого наивного, несмотря на весь свой хваленый ум. Олег соврет, если скажет, что не хочет верить в эту розовую мечту. Теперь она принадлежит и ему — одна на двоих.