Последний день лета

      Комната была окутана темнотой. Плотной и тяжелой как густой туман, не дающий возможности увидеть что-то дальше своей вытянутой руки. Мрачные расплывчатые тени обводили силуэты мебели, стен, потолка и фигуру девушки, что лежала на потонувшей в густой темноте кровати. Тишина, так небрежно разлившаяся по комнате, казалась давящей, даже удушающей. Девушка не спала. И хотя за окном была глубокая ночь, она не могла сомкнуть глаз. Тяжелый вздох вырвался из ее груди. На то были причины, на все есть причины. Ее причиной был он — Рокудо Мукуро. Иллюзионист, хранитель пламени тумана Вонголы и самый непонятный и неуловимый человек, с приторной улыбкой и таким же приторным и странным смехом. По природе своей каждая девушка верит, что изменит конкретного, значимого для нее мужчину и Окаи не была исключением. Конечно, она понимала, что это невозможно. Рокудо Мукуро не менялся, он мог притвориться, но, по сути, он всегда был собой, таким же лгуном, изворотливым и расчетливым проходимцем. Она понимала, что это притворство, но порой все казалось настолько искренним и честным, что она боялась, боялась того, что это может оказаться правдой. А открытый и честный Мукуро пугал ее куда больше своего аналога с манией уничтожить Мафию и захватить тело Савады Тсунаеши. На полу в углу стояла откупоренная бутылка вина. По его словам оно было дорогим, но тогда она не обратила внимания на марку и слова, нацарапанные на этикетке, означающие превосходство этого напитка над другими. Нет, все, что она тогда заметила, был действительно приятный нежный вкус. Вкус, смешанный с горечью того, что в любой момент, совсем скоро, он поднимется, проведет по ее щеке пальцами, лукаво смотря и кривя губы в усмешке, и исчезнет. Уйдет. Мерным шагом, совсем тихо. Он всегда был таким и приходил так же. Незаметно и тихо. И если бы он был напитком, то, скорее всего, намного крепче, чем даже самое лучшее вино. Он оставлял тягучую пустоту после себя, и желание давится собственным бессилием и ненужностью. А вино они так и не допили. Угадать последовательность его действий было очень трудно. Наверное «кот, гуляющий сам по себе» — очень хорошо ему подходило. Только вот он не был котом и когда приходил, совсем не урчал. Лениво растягивался на постели, обнаженный и такой худой и ей оставалось только принимать его таким, какой он есть. Хотя она и не знала наверняка, какой он есть на самом деле. Скорее всего, он и сам не знал. Потерялся в миллионах своих иллюзий, но пока еще был профессионально пригоден. — Потеряться в своих иллюзиях, — говорил он, — это начало конца. — И темные волосы, еще более черные от темноты комнаты, плавно скатывались по плечу, падая на грудь. И ей всегда становилось интересно, на какой стадии сумасшествия сейчас находится Мукуро. Говорит ли он правду или это все иллюзии правды, даже для него самого. Девушка, наконец, сделала ленивое движение и перевернулась на другой бок. Черт возьми, оставаться с ним у себя дома, была не самая лучшая идея. Дело было не в отце. — Окаи, да у тебя паренек появился, — заговорщицки подмигивал Ямамото-старший и улыбался своей фирменной гостеприимной улыбкой. И в такие моменты она искренне радовалась — выбор матери был верным. Этот человек мог о ней позаботиться, хотя в действительно родительскую связь с возрастом становилось все труднее верить. Рокудо же, проведя пальцами, затянутыми в кожу перчатки, по волосам и откидывая их назад, за спину, на манер легкомысленной девчонки, вел себя на удивление достойно, и можно было сказать красиво. Девушка вздохнула, с этим проблем не было. Отец всегда был гостеприимным и скорее всего даже с теми, кого отправлял в «дальний путь», еще во времена своей причастности к мафии. Но не это ее волновало, опутывало мысли как липкая тягучая смола. То, что ее ворошило, крутилось клубком змей под сердцем, это был не отец и даже не сам Рокудо, который по одному ему ясным причинам, приоткрывал перед ней завесу тайн иллюзий — все это было правильным, она не сомневалась. То, что заставляло ее милое личико хмурится сейчас и тяжело вздыхать, были думы о ее брате. Был бы он старше или младше можно было придумать достойное оправдание — ревность, зависть, беспокойство, еще что-то. С Такеши же их разделяло всего восемь дней. Считался ли он в таком случае старшим братом? Такеши родился двадцать четвертого апреля, дату его дня рождения она помнила точно. Девушка открыла и закрыла глаза, сон не хотел идти, оставляя только тягучее ощущение на глазах и неприятное покалывание, отчего их хотелось потереть, после чего они бы обязательно стали красными. Мысли шли сбивчиво, как пересказ плохо выученного стиха, помнилась сама идея, а вот дополнительные нужные слова уплывали, оставаясь в глубине памяти и не желая никак показываться. Наверное, это все вино. Провести уютный расслабленный вечер с Мукуро удавалось крайне редко, но пить на ночь было не лучшей идеей. Пьяная дрема стала проходить еще вначале ночи, уступая место не сну, а неприятному бодрствованию. Усталому, ленивому, но все же бодрствованию. Выпей они тогда что покрепче и может ей удалось бы заснуть. Обманывать себя девушка не хотела, ее девичья влюбленность в этого парня, в иллюзиониста Вонголы, была односторонней. Хотелось верить, что за всеми знаками внимания, за всеми любопытными взглядами, за каждой его ухмылкой скрывалась хоть маленькая частичка ответных чувств. Но Мукуро был действительно как туман, непроницаемый, запутывающий и с красивой белесой как молоко кожей. Не просто бледно-белой, а порой болезненно-белой, а именно притягательно молочной, как густой туман, который изредка можно было наблюдать на улице. И Ямамото не переваривал этого парня. Смугловатый от загара, из-за частых уличных тренировок под солнцем, он ненавидел эту молочную кожу, наглый взгляд и кривые ухмылки. Ненавидел не самого Мукуро, ненавидел связь с его сестрой. Ненавидел за то, что тот подгонял ее в обучении и уводил с собой надолго. Его это раздражало. Он знал, что что-то подобное однажды произойдет, но он обещал отцу заботиться о своей сестре, любить ее и оберегать. А Рокудо Мукуро, с вечной притворной улыбкой на лице, все это рушил. Он брал ее за руку и уводил с собой в ночь, в неизвестность, и та шла, как зачарованная, за ним, а Ямамото ничего не мог с этим поделать. Мукуро мало кому нравился. Среди девушек он был популярен и может даже среди парней, но нравился все равно единицам. Приторные слащавые нотки в голосе, манерное поведение и необычный, для парня, стиль. Он и оскорбление произнесет как похвалу, что почувствуешь себя последним ничтожеством. Но было в нем что-то притягательное. Окаи точно знала, что парень вернется как всегда неожиданно и с ворохом проблем. Таким уж он был. Улыбнется, напуская на себя важность и чуток пафоса, и разведет руки, впуская в свои объятия, такие теплые и до боли привычные. Одежда знакомо зашуршит, а его грудь будет вздыматься тихо и мерно, потом ладони погладят по спине, оставляя за собой теплые ощущения и нежелание отпускать его куда-либо. Задержать его рядом с собой, приручить и заботиться как о ласковом любящем коте. Но бродячий кот всегда оставался бродячим. Утро наступило быстро, накрывая пасмурным днем, отчего Окаи чувствовала себя еще более разбитой, чем накануне ночью. Недостаток сна и тяжелые мысли часами напролет отпечатались глубокими тенями под ее глазами и тошнотворной слабостью вкупе с рассеянностью. Ничего не хотелось. Не хотелось, потому что сознание затягивало в дремоту не случившегося сна. Не то чтобы она была того типа людей, которые рады любой возможности отоспаться и порой погружались в свой сомнамбулизм в совершенно непредназначенных для этого местах, но бессонные ночи не жалели никого и весь последующий день на лице словно стояло клеймо, по которому даже любая уличная собака разбирала, что человек не спал. Девушка спустилась вниз, на первый этаж. Лестница едва скрипела под ее ногами, звук был похож скорее на какой-то хруст. Отец вовсю уже хлопотал, готовясь к открытию магазина и весело улыбнулся, завидев ее. Та ответила вялой ухмылкой. — Ну, в чем дело, дорогая, плохо спала? — обратился он к девушке, когда та села на стул и плюхнулась на сложенные на стол руки, — Или решила исправиться и встать пораньше, чтобы помочь отцу с магазином? — Весело проговорил он, копаясь где-то под столом, на полках. — Скорее первый вариант, — вяло отозвалась девушка. — Разве не Такеши помогает тебе с утра… в такую рань. — У него тренировка, ты же знаешь, — показалось, что был звон кастрюль, после чего мужчина вынырнул из-за прилавка, — А этот — он замешкался, будто припоминая, — Мукуро…он еще спит? Не пора ли ему тоже проснуться, раз уж ты здесь? В этом были свои плюсы и минусы. Тсуеши не скажет ничего против, приведи она хоть последнего серийного маньяка. Но за излишней гостеприимностью всегда что-то скрывалось. Отец тщательно следил за тем что происходит в доме. Он отнекивался, что магазин требует глаз да глаз, но знал обо всем происходящем, и можно было заметить холодные взгляды, которыми он иногда одаривал домочадцев. Все было словно под его контролем, невидимым и будто бы не тотальным. При упоминании Рокудо, девушка вздрогнула. За банальным вопросом скрывалось то, что отец предполагал, был почти уверен, что между ней и этим парнем скорее всего произошло то, о чем ей наверняка было бы стыдно разговаривать. И пусть ничего не было, но отец мог начать поучающую тираду о том, что дети стали слишком взрослыми и «я все понимаю», потом попробовал бы сунуть рассказ о контрацепции, как он однажды сделал это, начав отчитывать Ямамото прямо на глазах своей тогдашней девушки. — Он ушел — вздох выдался тяжелым. — Как ушел? Когда? — отец негодовал, наверняка хотел познакомиться поближе. — Ночью ушел, — в голосе слышалось раздражение, — Пап, ну че прикопался… — Нельзя спросить что ли? Мог бы и позавтракать с нами всеми, он точно твой бой-френд или как это у вас молодежи называется? — усмехнулся мужчина, подставляя ей тарелку со вчерашними остатками ужина. — Доедай, пока не попортилось. Девушка вскинула на него негодующий взгляд, но отказываться не стала, она прекрасно помнила, что продукты сейчас дорогие, а еда должна быть свежей — нельзя кормить посетителей невесть чем. Зато кормить своих детей невесть чем, похоже, считалось нормой. — Он не мой бойфренд, — с неудовольствием ответила девушка, а в сердце неприятно кольнуло. Будь он бойфрендом, все было бы по-другому, не так как сейчас. Не редкие вечерние встречи в стиле романс. — Пусть тогда ночует у себя дома и не портит мою дочь, — хмыкнул Тсуеши, отправляясь в подсобку. Окаи улыбнулась, отец всегда был немного ворчлив, когда дело касалось таких вещей и, скорее всего, прав — Мукуро портил. Улыбка сменилась на кривую линию губ. Мукуро все портил. Портил каждый божий день, отравив своими улыбками, своим смехом и своими такими притягательными манерами. Сопротивляться было бессмысленно, она и сама понимала, что врожденное пламя тумана, которое Рокудо так тщательно в ней взращивал, давало другой взгляд на мир. Под другим углом. Никто и не догадывался как все выглядит, когда приходится плутать в иллюзиях, которые непроизвольно появляются, если не умеешь контролировать свои силы. И если обладателей другого типа пламени можно было как-то понять, атрибут порой прописывал очень четко многие качества, то с туманом справлялось только небо. А небо, как известно, тоже разное. Окаи отвлеклась на звук. Отец плохо закрыл кран и вода капала. Стекая продолговатыми каплями, отрываясь от основного источника и пролетая небольшое расстояние, прежде чем разбиться на брызги — еще десяток капель, но меньшего размера, крошечных и едва заметных. Вода капала, звонко ударяясь о гладкое дно раковины. Ей это напомнило кое-что. На кухне и в ванной капал кран. Давно капал. Капля за каплей, каждый день, обостряя к ночи все ощущения и нервозность до предела. Это казалось какой-то пыткой. Окаи не могла нормально спать, в ушах постоянно слышался этот звук, как каждая капля разбивается, ударяясь о дно ванны или сталь кухонной раковины. Звук казался до того четким и различимым, что порой она вздрагивала, лежа в своей постели, зажимая руками уши. Ее сводило с ума, доводя до слез и глухого отчаяния, но она ничего не могла сделать. Краны не текли. Совсем. То, что она чувствовала, видела и слышала, были отголоски сумасшествия ее брата. Мукуро объяснил, показал, помог справиться. Всем им. Ей в большей мере. Потому что звук капель преследовал ее даже вне дома. Ночуя у него, она их слышала, не действительно протекающий кран на кухне Мукуро, а те, что были у нее дома. Ванная и кухня. Нервы натянулись до предела, как перетянутые струны на гитаре, и готовы были вот-вот лопнуть. Окаи вспомнила, что день еще не закончился, и встреча с Мукуро была в планах. Ему удавалось это каким-то непостижимым образом, сочетать подобный образ жизни. Бодрствовать по ночам и бодрствовать днем. Конечно, шанс его встретить увеличивался с приближением ночи, но многое оставалось загадкой. А еще ей часто снился один сон, Мукуро говорил это нормально, но она ему не верила. Был ли он властен над снами? Конечно, нет, в нем не было даже толики божественного, даже крупицы сил Морфея. Да и в современном мире верить в такое было бы глупо. Но в своих снах порой она видела Мукуро. Чаще, если он был рядом и совсем редко, когда он куда-то уезжал, исчезал, как по волшебству, и от него долго ничего не было слышно. Глядя на него можно было поверить в сказку, хотелось, но не верилось. Эту сказку было страшно читать, а все самое важное находилось между строк, поэтому невнимательный читатель не мог заметить момента приближения волка и на этом для него все заканчивалось. Окаи же видела и знала. Знала, что стоит расслабиться, поддаться иллюзии и сказка обернется кошмаром. Она и сейчас была слишком мрачной. Отношения с другими парнями не складывались, а подруга уехала, исчезла, бросив ее тут совсем одну, погнавшись за собственным счастьем. Нашла ли она его, никто не знал. В противовес этому Рокудо Мукуро будто взял отпуск и постоянно ошивался рядом. Источал свои манеры и лживые улыбки, как цветок в период цветения источает свой запах и пыльцу. Дурманил и завлекал, а потом опутывал паутиной болезненно-бесполезных связей, с которых нужно было вырываться, но не получалось. — Окаи… — имя слышалось приглушенным эхом, — Окаи… — таким надоедливым и свербящим, — Окаи… — будто кто-то пытался запомнить, как ее зовут. Но это выдернуло девушку из раздумий, она подняла голову и посмотрела на зовущего ее человека. — Я тебя уже трясти хотел, ты чего? — характерная улыбка и шрам на подбородке. — Что? А…задумалась, не обращай внимания. Ямамото только пожал плечами, придвигая тарелку с супом ближе и принимаясь за еду. — Когда у тебя тренировка? — Какая еще тренировка? — девушка скептически глянула на него. — Обязательная. Разве у вас не каждый день тренировки? — Это ты такой дотошный и твой «Скуалло», меня так не муштруют. — Я смотрю, он тебя в чем-то другом натаскивает. — О чем ты? — Окаи почувствовала неловкость от подтекста, содержащегося в этой вроде бы простой фразе и смущенно отвела взгляд. — Я дурак, по-твоему? Как бы с девушками-то я встречался и знаю, к чему ночевки совместные приводят. — Ничего подобного. — Да еще как подобно, а мне потом на утро: «Такеши-кун, чем твоя сестра ночью занималась?» — Извращенец ты и твой отец! — Окаи чуть ли не вспыхнула. — Он и твой отец. — Да, Ямамото! — такого позора она давно не испытывала, отчего насупилась, стараясь не краснеть настолько явно. — Аха-ха, тебя так легко разыграть, — засмеялся Такеши, — Ничего я не слышал и, слава богу, ваша личная жизнь такая тихая. — Ну, ты…да как ты…вредный ты! — толкнула она его в плечо, от чего суп разлился. — Ага, у тебя научился. Я еще помню эти подколки, когда невозможно было спокойно в комнате посидеть с девушкой. — Я не ты, не сравнивай. — Я и не сравниваю. Кстати, Скуалло приезжает, так что придется твоему другу потесниться и жить у себя дома. — Не живет он здесь, что вы на него ополчились… — Так он твой…друг? — Просто друг, да Ямамото, че пристал, блин! — на это парень только засмеялся. Ямамото был идеалом брата. Заботливый, чуткий, храбрый, готовый всегда защитить и вдобавок веселый. Мог выслушать, дать совет, поддержать. Идеальный семьянин и прекрасный друг. И от этого почти не верилось, что он мог кого-то ненавидеть, не принимать до крайности, до злого прищура, до того, что не хотел разговаривать. Рокудо Мукуро был не крайностью в этой постановке. Если пытаться объяснить расстановку сил, Окаи виделось четко, что Мукуро не вписывался в общую концепцию. Если Ямамото был добрым и храбрым псом, защищающим невинных овечек от волков, то Рокудо не был даже волком. Мукуро не интересовали невинные овечки и зеленые луга. Он был тем незаметным, но ужасным несчастьем. Болезнью, которая убивала овец, незаметно и в больших количествах. Сказки с ним всегда оборачивались кошмаром. Она встала из-за стола, наконец, закончив с завтраком. Еще столько дел необходимо было выполнить сегодня, прежде чем увидеть этого человека вечером. Да и Ямамото был прав, тренировки нужны, но Мукуро не владел мечом, и как с ним тренироваться было не совсем ясно. Мокумокурен стоял в углу спальной, завернутый в чехол, и мерно звенел, тихо и ласково, разливаясь звуками, что слышала только Окаи. Меч матери был большой загадкой и обладал своей какой-то едва уловимой душой. Это было еще одним поводом для встреч с Мукуро. Он знал, мог рассказать. Мог подсказать. Жить его подсказками становилось почти привычно, как дышать через защитную повязку во время простуды, боясь заразить других или наоборот заразиться. Так и с подсказками Мукуро, они были слишком явными, но без них было не обойтись. Нужно было сходить в магазин и убраться в комнате, переслать по электронке необходимые документы, что Савада неуверенно то ли просил, то ли приказывал сделать побыстрее. Не разобрать. Захвати Рокудо Мукуро тело Савады Тсунаеши, босса Вонголы, возможно что-то бы изменилось. Стал бы он тогда разрушать мафию? Получилось бы у него? Ответ на это никто не знал, разве что тот, кто мог путешествовать между мирами, а среди ее знакомых таких людей не было. Базука Десятилетия не могла дать ответы на подобные вопросы. Да и что можно было успеть понять за пять минут. Окаи отмахнулась от этих мыслей, не хватало еще забить голову этой ерундой и забыть список вещей, которые она хотела купить в магазине. Пасмурное утро сменялось пасмурным днем, а редкие уличные собаки, будто правда клеймили знанием, что девушка сегодня не выспалась. Мукуро не лез из головы. Просто не хотел оставлять со своего ночного визита. Будто волк, выслеживающий свою жертву, выслеживающий девочку, потерявшуюся в лесу. Как в сказке, его присутствие неумолимо чувствовалось, хотя где он сейчас был, Окаи даже предположить не могла. Отсыпался ли он? Разметав свои черные волосы по подушке, едва слышно дышал, мерно вздымая грудь. С подогнутыми ногами или же наоборот вальяжно развалившись на всю постель. Окаи никак не могла застать его врасплох. Все что она видела, это покрывшаяся мурашками кожа, слегка подрагивающих плеч, когда одеяло сползало слишком низко, и Мукуро мерз. Чуть дрожащие ресницы и жуткую худобу. Привлекательно выпирающие ключицы и тонкие изящные пальцы, в противовес остальному болезненно выглядящему телу. Сказка была хрупкой как он сам. Окаи бы с удовольствием увидела его сейчас, пусть хрупкую, не выспавшуюся иллюзию. Но дотошный взгляд кассира, пробивающего товар, жутко напрягал, и ей думалось, что так смотреть неприлично. Скорее всего, зависть. Не интерес. Мукуро научил различать чужие эмоции и чувства, даже слишком хорошо. Сухо поблагодарив, девушка взяла пакет, набитый только что купленными вещами, и ушла из магазина. Что-то было не так, взгляд кассира раздражал. Но она старалась взбодриться. Пусть, пусть она не выспалась, пусть не важно себя чувствует, да, черт возьми, пусть ее мучает тоска по так называемому сенсею, но ей хотелось взбодриться. Не ходить с кислой миной, чтобы каждый мало-мальски знакомый человек тыкал ей тем, что у нее унылое лицо. Ей хотелось выглядеть обычной веселой девчонкой. Но на фоне лучезарности Ямамото ее улыбки казались жалкой подделкой, и ей оставалось кривить губы, в таких же ухмылках и полуулыбках, как делал ее сенсей. Непроизвольно, но перенималось от него очень многое. Время отчего-то шло рваными отрезками. Девушка не понимала, почему так, казалось ли ей это или действительно часы то замирали, то стрелка неслась вперед, отсчитывая минуту за минутой слишком быстро. Она не могла уловить эту странную сбитость, отчего работа над документами затянулась. Не то чтобы она была безответственной, но что-то ее тормозило, и она все не могла собрать все бумаги воедино, чтоб отправить уже этот чертов факс Саваде, и сделать рассылку по почте. На столе лежал листок с витиеватой, размашистой, словно рисунок, подписью Рокудо Мукуро и Окаи ловила себя на мысли, что, по сути, видит его почерк впервые. Такую его роспись. Она слышала о чем-то подобном, что подписываться разными почерками и сокращениями очень даже полезно в юридическом смысле, но не понимала до конца, зачем ему это было нужно. Сама же она всегда подписывалась одинаково и подобной прихоти не имела. Даже тогда, оставляя завитушки синей ручкой на листе, гласящие, что Окаи Кахоко принимает условия о неразглашении тайн и тому подобного, а потом, предоставляя запрещенные документы тому кому не следовало, даже тогда подписалась она, так же как и всегда. Мукуро довольно щурился, как наевшийся сметаны кот и уверял, что Хибари Кея не узнает, кто ему сдал информацию. Хибари не узнал. Наверное, стоило поблагодарить его за то, что он не раскрыл своего информатора, но Окаи только цыкнула. Чего-чего, а благодарности этот тип не дождется. «И новой информации тоже» — заключила про себя девушка, отправляя, наконец, факс Саваде. В доме же стоял какой-то грохот. Мало того что посетители внизу, в самом магазине, жутко шумели, а Ямамото с отцом работали в четыре руки, так еще и уборка перенеслась. Когда Окаи услышала громкий и специфичный «БАХ» и выбежала посмотреть, что же случилось, она оказалась на заляпанной в подгорелых ошметках еды кухне. Кто-то забыл снять кастрюлю с плиты, и еда в ней попросту переварилась и взорвалась, разлетевшись кусочками разной степени подгорелости по стенам, полу и потолку. Такое уже было однажды, отец поставил варить яйца, а сам застрял в подсобке. В итоге, куски сваренных в капитально крутую яиц находились даже в коридоре за углом. Отец тогда выбежал с воплями, а Ямамото с мечом в руках, думая, что происходит обстрел. Шигуре Кинтоки, направленный на несчастную подгорелую кастрюлю, выглядел очень необычно, если не сказать эпично. На «БАХ» больше никто не выбежал и Окаи, скривившись от того, что, похоже, прибирать все это придется ей, принялась за уборку. Она почти следовала плану, только не тому, что составила сама для себя еще утром. Что за продукт ранее был в кастрюле, определить было невозможно, настолько оно запеклось и разлетелось по комнате. Окаи ворчала про себя и недовольно вздыхала, собирая почти угольки с пола, черные и неприятно пахнущие гарью. День не клеился как бы она того не хотела. Что-то было определенно не так, еще с того момента как ночью, после вина, Мукуро лежал на кровати и нежно поглаживая плечо девушки, примостившейся у него на груди, рассказывал о том что узнал кое-что интересное и в скором времени должен будет уехать. Окаи не спрашивала подробности, скорее всего тот бы и не рассказал. Увильнул от ответа, задав встречный, пытаясь обойти который еще больше запутаешься и потеряешь суть того что хотел спросить. Он не любил распространяться о своих планах, но Окаи была единственной, кто была в курсе его дел больше остальных. — Туман есть туман и ему не обязательно сторониться людей и быть одиноким как облако –хитро щурясь, проговорил тогда Мукуро, и его губы коснулись виска девушки, нежно и аккуратно. Девушка нахмурилась, стараясь отогнать назойливые мысли об этом человеке. И если разум мог с этим справиться, то сердце наотрез отказывалось перестать ныть глухой пустотой и жалкими надеждами на то, что Мукуро стоит потраченного на него времени. Не на одном нем свет держится, а к слову «облака» тоже не настолько далекие и холодные как может показаться на первый взгляд. Окаи хотела убедить себя в этом. Ей это было нужно. Такие мысли могли успокоить, чтобы потом, ночью, не пришлось давиться слезами в подушку от удушающей тоски и безысходности. От эмоционального и физического голода, что накатывал после Мукуро. Его безумно хотелось, его чувств и прикосновений, его теплого щекочущего дыхания, когда он целовал, и хрипловатых оттенков в голосе в момент близости. Всего этого хотелось, но Окаи не собиралась кому-либо признаваться в подобном, даже самой себе. Холодность и отчужденность были куда более полезными спутниками, чем излишняя доверчивость и доброта. — Ку-фу-фу, Окаи, нельзя быть настолько невнимательной, — девушку как током ударило от этого голоса. «Ну почему именно сейчас» подумала она, но на него лишь удивленно посмотрела, оторвавшись от отдраивания кастрюли. Рокудо прошел на кухню как к себе домой и стал осматриваться. — Ты мне не рада? — А должна? — Ойя-ойя, к чему такая резкость. Не должна, но могу я хоть понадеяться на то, что моя милая ученица будет рада моему неожиданному визиту. — Надейся, кто тебе мешает, — Мукуро прикусил губу, а Окаи вернулась к драйке кастрюли. Послышался вздох. — У вас это семейное, по-моему, недолюбливать меня без видимых причин, — махнул он манерно рукой. — В таком случае очень много народа попадает в мою семью. Мукуро, чего тебе? — неожиданно для самой себя, девушка растерялась. — Да ничего, я на самом деле всего лишь на обед зашел, разве противозаконно мне пообедать в таком замечательном суши-баре? — Это не бар, а магазин. И посетителям нельзя на кухню. — Можно, меня твой отец пустил, под строгий прищур один в один как у твоего брата. Окаи прищурилась, конечно же, он врал. — Именно такой! — засмеялся, — А у вас, что, взрыв тут был? — он отковырнул с пола кусочек засохшей еды, заприметив что-то еще подгорелое недалеко на краю стола и еще кое-где. — Дела нашего магазина тебя не касаются, Рокудо Мукуро, — голос прозвучал с излишней важностью, но слышалась легкая издевка. — Но меня касаются твои дела. — Вот как. Тогда вымой за меня кастрюлю, раз они тебя так касаются. — Ой, ну надо же, меня, кажется, зовут, мой заказ готов, — замахал тот руками, лыбясь. — Да как же, — усмехнулась девушка. — Вечером будь готова, я зайду за тобой, а сейчас мне, правда, пора, — небрежно бросил тот, скрываясь за поворотом. — Обязательно, — вслед ему отправилась насмешка. А хвост его волос мелькнул последним за углом. Мукуро ошивался рядом слишком часто, а это значило, что он действительно скоро куда-то пропадет. Окаи замечала, что с тех пор как у них завязалась любовная подоплека в отношениях, Мукуро старался провести с ней больше времени, чем обычно, после чего исчезал буквально в пару дней, а то и на следующий день. Было ли это действительно проявлением чувств или ему попросту нечем было заняться до определенного времени, оставалось только гадать. Это было приятно и неприятно одновременно. И Окаи поняла, что то — чувство потери, что она загнала внутрь, тот эмоционально-физический голод, от которого она спасалась, обязательно будет. Не сегодня, а скорее всего завтра или послезавтра. Именно в тот день, когда Мукуро не появиться в дверях ее дома, и она не встретит его случайно на улице, а смс на его телефон попросту не будут доходить. «Абонент временно недоступен, перезвоните позже…». Она взглянула в окно, обрамленное занавесками в стиле кухонных полотенец, отец выгреб их где-то специально для этой комнаты, и тяжело вздохнула. В последнее время отношения с сенсеем начинали ее обременять. Не хотелось быть таким веселым приключением для него, которое он переживет и забудет, но и доверия он не вызывал. На него можно было положиться, но, к сожалению, за все приходилось платить, а за хорошие поступки со своей стороны Мукуро требовал слишком много. Мысли только путались, сгущая и без того темные краски дня, а до вечера еще надо было дотянуть. И как Окаи не противоречила самой себе, она его ждала и готовилась, потому что чувствовала, сегодня последняя возможность провести время с этим обворожительным туманником, перед тем как он снова пропадет. Вечер же обнял город темнотой, раскинув свои объятия до самого горизонта. Пасмурность дня, наконец, перешла в приятную темноту, отчего-то теплую и успокаивающую. Было тепло и уютно как в последние летние ночи перед началом осени. Когда последний летний месяц лениво и с едва уловимой грустью прощался, уступая место разноцветной опавшей листве и похолоданию. Девушка была готова и ждала своего вечернего рыцаря, хотя и отчитывала себя понапрасну. Такой уж у них был союз, а туману с туманом сойтись во многих отношениях куда проще, чем пытаться строить независимость и отчужденность, которая этому атрибуту не была свойственна так сильно. Мукуро появился, как и ожидалось, ближе к ночи, он единственный кто разделял любовь Окаи к ночным прогулкам. В компании с ним можно было не переживать, что попадешь в беду или пристанут нежелательные попутчики, а то и попросту неприятные типы с вполне конкретными намерениями. И Окаи была этому рада. Ночью хорошо разговаривалось практически на любую тему, а флирт получался особенно приятным. Легким и ненавязчивым, но наполняющим сердце приятной теплотой, заполняя его словно пушистым мехом, и это грело. Мукуро же в такие моменты был непривычно весел и галантен, что все казалось до идеала правильным — его манеры, его голос, именно тот тембр и именно такие улыбки. Окаи понимала, что это мимолетные мгновения, что это свойственно любому пламени тумана, но у Мукуро доведено до совершенства — обольстить, запутать, увлечь за собой. И ей хотелось попробовать это тоже, увлечь кого-то до безумия, запутать и увести за собой так же, как она поддавалась чарам Рокудо. И может быть, сейчас, когда парень целовал ее губы, склонившись к ней и поглаживая щеку пальцами, они обоюдно попадались на чары друг друга, и это мгновение текло медленно и тягуче, оставляя сладкий привкус во рту и пушистую теплоту в сердце, пряча под собой едва слышные отголоски давней грусти. Шепот, которым он говорил, заставлял проваливаться в чувства и эмоции еще сильнее, и поэтому Окаи не сразу разобрала, что парень пригласил ее в один из ночных клубов. Не то что бы он любил подобные заведения, как и его спутница, но говорил что-то о хорошей музыке, и Окаи дала согласие. У Мукуро был необычный вкус, подстать ему самому. Все в этом человеке было до неприличия сочетаемым. И Окаи думалось, что возможно она однажды тоже станет такой. Ученикам принято превосходить своих учителей. Внутрь помещения они прошли без проблем, зал тут же ударил шумом и большим количеством людей, однако Мукуро это нисколько не смутило. Ему хотелось насладиться живой музыкой и провести свой последний вечер перед отъездом со своей милой ученицей. Девушка не совсем разделяла его вкусы, но чтобы превзойти, надо знать и понимать чем живет человек, который тебя всему учит. Хотя тут была скорее любовная подоплека. У того все было словно запланировано: нашлось место за столиком только для двоих, нашелся самый удобно расположенный столик, с хорошим обзором на зал и сцену, все было будто бы случайно и будто подстроено. Где был правильный ответ, Окаи не могла сказать. А его глаза, что отблескивали огнями от освещения в клубе, не выдавали его ни на самую малость. Он лукаво улыбался и крепко держал ее за руку, когда на сцене появились люди и заиграли необычную, но приятную мелодию. Кажется, группа называлась «ZXYZXY», Окаи не расслышала за шумом музыки и слишком тихим голосом Мукуро, когда тот повел ее танцевать. Она не танцевала, вообще, но ему не было смысла сопротивляться. Мукуро давал уверенность в правильности происходящего. Он приобнял ее за талию одной рукой, направляя движения, но при этом совсем не сковывая. Окаи смотрела на его лицо и не могла понять, чего он хочет, что означают эти отблески огней в глазах, что означает этот проникновенный взгляд и что значат эти слова, слетающие с его губ, беззвучно, но оставляющие после себя ощущение противоречия. Она всегда терялась с ним, прячась за безразличием, порой за язвительностью и, конечно же, за отчужденностью. Но Мукуро будто видел то, что другие не в силах были заметить. Он мог развеять ее гнетущее состояние, но при этом, совсем не потакая ей. И если сам Рокудо, возможно, находился на одной из стадий сумасшествия, то это сумасшествие увлекало и ее саму. В приглушенном освещении его кожа, казалось, приобретала серые оттенки, но все еще была привлекательной. Окаи чувствовала его прикосновения, и ей совсем не хотелось его отпускать — снова бродить неизвестно где, оставляя ее без малейшего намека о том, где он будет и вернется ли вообще. Все же любовные чувства испортили их отношения. Влюбиться в этого человека было крайне глупо, но любовь никогда не спрашивает, а глупые сердца всегда ищут своего спутника вслепую. Его теплое дыхание было совсем близко и все откликалось, губы сами раскрывались навстречу его губам, влажным и мягким. Он замечательно целовался, Окаи не припоминала, чтобы кто-то в ее жизни целовался лучше него и когда поцелуй обрывался, ей хотелось рассыпаться на месте, но только не терять то прекрасное чувство вновь. И в один из таких моментов, когда они плавно кружились под музыку, вливаясь в это необычное звучание, в какой-то из миллиона случайных моментов, все рухнуло. Не подняло ее ввысь, не захватило дыхание от удивления и предвкушения, от дикой радости. Все рухнуло, поглотив за собой в пучину беспросветной тоски и грусти, от того, что глупое сердце окончательно ослепло и полюбило не того человека. А привязанность принесет много потерь и боли, если она попробует избавиться от нее. Все это обрушилось на девушку с едва уловимым шепотом и движением его губ. Растягивая гласные, он сказал, сказал «люблю». И это обрушило на нее шквал чувств и внутренних переживаний. Окаи была счастлива и несчастлива одновременно. — Что? — притворилась она, что не расслышала. Но Мукуро только растянул губы в ухмылке. Все она прекрасно слышала и понимала. Был ли он искренен или это одна из тех случайностей, что происходят просто так и не имеют смысла. Все что ей оставалось это улыбнуться такой же притворной улыбкой и не сопротивляться его объятиям и искреннему нежному поцелую. Все тонуло в зыбкой реальности происходящего, и Окаи поняла, что бродячий кот тоже хочет к кому-то возвращаться.