Fais-moi expier ma faute

      Ренар Демаре был человеком исключительным во всех смыслах этого слова, начиная от внешнего вида и заканчивая специфическим родом деятельности, который он избрал для себя в качестве заработка на хлеб насущный. Облик, которым наградил его при рождении Господь, полностью соответствовал данному родителями имени ¹: огненно-рыжие, будто бы пламенеющие, слегка вьющиеся, чуть не достигающие плеч волосы; раскосые, словно застывшие в вечном прищуре глаза цвета изумрудов. А его улыбка! То был воистину лисий оскал, язвительная ухмылка: в уголках тонких губ, казалось, навек затаилось презрительное любопытство насмешливого наблюдателя.       Ренар родился в Бретани, двадцать восемь лет назад осчастливив своим пронзительным криком отца, долго ждавшего наследника после появления на свет первенца-девочки. Увы, бедная Регина Демаре умерла в родах, так что отец семейства остался с пятилетней дочкой и младенцем на руках. Заботы о последнем взяла на себя найденная в соседней деревне кормилица, дав почтенному Жюстену Демаре спокойно отгоревать и оплакать покинувшую его в столь юном возрасте супругу. Оправившись от потери и взяв себя в руки, вдовец дал обет впредь никогда не связывать себя узами брака и посвятить жизнь воспитанию отпрысков.       Скромное владение Демаре расположилось неподалёку от крупного портового города Сен-Мало. Отчаянный храбрец и романтик, юный Ренар с раннего детства полюбил море, так что эту страсть господину Жюстену пришлось выколачивать из него чуть ли не палками: единственный сын и наследник, он должен был стать рачительным хозяином небольшого поместья. В конце концов молодой человек покорился отцовской воле, перестал мечтать о военной карьере и морских сражениях, позволяя себе лишь редкие тайные вздохи да короткие встречи в погожие вечера с червонным золотом вод Ла-Манша. Переливающиеся в отблесках заката тёмные волны, запах соли и морской тины, крики чаек пробуждали в юном сердце Ренара тоску и нежность, какие просыпаются в двенадцатилетних мальчишках при взгляде на первый в своей жизни, недоступный предмет обожания.       К четырнадцати годам молодой человек, благодаря заботам отца, получил неплохое образование, исправно занимаясь с нанятым гувернёром, осевшим при местном храме монахом-францисканцем и самим господином Жюстеном. Его познаний едва ли хватило бы для защиты степени даже в самом лояльном парижском коллеже, однако среди непритязательного общества Сен-Мало Ренар слыл умным, воспитанным, приятным и совершенно очаровательным молодым человеком. Должно быть, года три спустя он непременно стал бы желанным в качестве жениха гостем в каждом приличном доме, несмотря на весьма скромные доходы, если бы не трагичная неприятность, самым прискорбным образом сказавшаяся на добром имени семьи Демаре.       Мари была старше своего брата на пять лет. Она росла кроткой, набожной девушкой, исправно посещавшей мессы и посвящавшей всё свободное от домашних дел время молитвам или чтению благочестивых книг. Девушка не была дурна собой, хотя красавицей называл её только господин Жюстен, который узнавал в дочери черты усопшей жены и любил девушку, быть может, даже чересчур нежно. Так, когда к пятнадцатилетней Мари посватался зажиточный вдовец, отец не захотел даже выслушать предложение сорокалетнего соседа. Сама же девушка проявляла мало интереса к мужчинам, равно как и к общению со сверстницами: она была не прочь провести всю жизнь в отчем доме и окончить затем свои дни в монастыре. Поскольку такая перспектива полностью совпадала с желанием господина Демаре как можно дольше держать дочь при себе, он не торопил её с замужеством, ожидая, когда та сама изъявит желание пойти под венец, и не видя ничего дурного в том, чтобы Мари, если жених так и не сыщется, стала однажды невестой Христовой.       Вот как получилось, что девятнадцати лет от роду девушка по-прежнему была не замужем. Она стала ещё более набожной, чем прежде, спеша в храм всякий раз, как выдавалась свободная минутка. Уже год, как скончался старый приходской священник, а заменивший его молодой иерей, прибывший из Доля, проповедовал столь уверенно и страстно, что легко возжигал сердца и менее открытые, нежели у Мари.       Увы, по злой иронии судьбы отец Рене оказался убедительным не только в проповедях, неся слово Божье. Властный, харизматичный, привлекательный, он, словно магнит, притянул внимание невинной до того дня девушки, явившись для неё живым олицетворение Церкви и земным воплощением Творца. Любовь к Богу причудливо смешалась в непорочном создании с первой любовью к мужчине, которому ничего не стоило убедить желавшую поверить ему Мари в предначертанности и святости их связи. Сам же отец Рене, вовсе не столь безгрешный и поначалу лишь прельстившийся лёгкой добычей в виде влюблённой девушки, вскоре, сам того не заметив, проникся к этой чистой душе чувством куда более глубоким.       Будь это простая интрижка и завершись она достаточно быстро и благоразумно, едва ли кто-нибудь уличил бы строгого молодого иерея и имевшую репутацию старой девы Мари Демаре хоть в чём-то. Но месяца сменяли друг друга, а страсть влюблённых лишь нарастала, становясь всё более безрассудной. Гроза была неминуема, и в один ясный день гром всё же грянул: о преступлении стало известно. Не прошло и трёх дней, как дело дошло до архиепископа дольского, имевшего свои счёты с отцом Рене. Именно из-за неприязни к амбициозному, гордому и не умевшему промолчать иерею архиепископ и сослал последнего в скромный приход в предместьях Сен-Мало. И теперь отцу Рене, столь неосторожно давшему повод для мести безжалостно заклеймённому им однажды архиепископу, предстояло расплатился сполна. Священника, совратившего невинную девушку, поставили у позорного столба, в назидание другим назначив кару, несоразмерную с совершённым преступлением.       …В ту самую минуту, когда наказание было почти кончено, отец Рене вдруг улыбнулся, вскинув залитое кровью лицо к небу, и проговорил тихо, но внятно, как будто читал одну из своих проповедей:       - Кажется, я вижу Бога...       Содрогнувшись в последний раз, он бессильно повис на стягивавших тело верёвках.       Мари не пришла на казнь, не взглянула в последний раз в глаза возлюбленного, не слышала сорвавшегося с его уст предсмертного вздоха. Она вообще не покидала отчий дом с тех пор, как о её позоре стало известно. А после смерти отца Рене и в ней самой, казалось, не осталось жизни. Не в силах сносить стыд и горечь своего положения, по совету не находившего себе места несчастного отца бедняжка Мари скрылась от насмешек в обители сестёр-кармелиток, основанной герцогиней Бретани Франсуазой д′Амбуаз близ Ванна. В надежде отмолить свой грех и не позволить возлюбленному провести вечность в когтях дьявола, Мари приняла постриг и принесла обет клаузуры ².       Нетрудно догадаться, какое впечатление произвели эти события на бывшего тогда ещё подростком Ренара и сколь плачевно они сказались на отношении к молодому человеку соседей. Бесспорный красавец, ловкий, сильный, образованный, он уже не мог считаться хорошей партией ни для одной приличной девушки, даже если закрыть глаза на малый доход, приносимый поместьем.       Тем не менее, разочарованный в религии и слугах церкви, но не в сестре, которую боготворил, Ренар оставался добрым и мягким молодым человеком. Воспитанный в любви и строгости, юноша вырос почтительным и кротким; при этом он обладал двумя бесспорными добродетелями, свойственными сильным и гордым молодым людям: прямодушием и бескорыстием. Чтобы понять, кем стал этот мечтательный мальчишка к шестнадцати годам, достаточно привести в пример несколько случаев из юности нашего героя.       Ренара нельзя было назвать страстным охотником – да ему и негде было разгуляться: семья не владела лесами, – однако это не мешало мальчишке принимать приглашения лучшего друга, сына графа д’Эркели, с которым они нередко соревновались в силе и ловкости.       Однажды поздней осенью 1470 года молодого Демаре в очередной раз пригласили погостить в поместье д’Эркели. Охота была назначена на раннее утро следующего дня, и вот на рассвете затрубили рога; вереница всадников двинулась, сопровождаемая загонщиками и сворой нетерпеливо лающих гончих.       Забава шла своим чередом. Вепрь оказался загнанным в тупик, и остался один на один против двух юных дворян. Ренар кивнул, уступая Франсуа д’Эркели право самому сразить дикого кабана. Тот занёс копьё, намереваясь одним мощным ударом пробить зверю шею; но зажатое, рассвирепевшее животное вдруг сделало последний отчаянный рывок. Лошадь Франсуа испуганно отшатнулась и взвилась на дыбы; не ожидавший этого виконт вылетел из седла и оказался один на один против разъярённого вепря.       Худощавый, поджарый Демаре соскочил с коня прежде, чем успел подумать, встав между другом и огромным кабаном. И раньше, чем животное бросилось и затоптало обоих мальчишек, клинок висевшего на поясе Ренара длинного кинжала пронзил мощную шею зверя, одним точным махом перерубив артерию.       Нет нужды пересказывать, что с этого дня юноша стал ещё более желанным гостем в доме д’Эркели, а слава о его мужестве разнеслась по предместьям, как круги по воде – от брошенного камня. Граф же заказал для клыков трофейного кабана золотую оправу в виде головы вепря и преподнёс в подарок другу своего сына в награду за храбрость и в благодарность за спасение наследника.       И года не прошло с тех пор, как утихли разговоры о происшествии в поместье д’Эркели, а молодой Демаре уже дал жителям Сен-Мало и предместий новый повод для пересудов.       В конце ноября небо над Ла-Маншем редко бывает безоблачным, и 1471 год не стал исключением. Ренар любил смотреть на штормящее море и с удовольствием растянулся на берегу, укутавшись в тёплый плащ и подставляя рыжие кудри солёным порывам. Он наблюдал, как сгущаются чёрные тучи, затягивая небо свинцом, как грозно скалятся вдалеке прорези золотых молний, как вздымающиеся волны всё ближе протягивают в нему пенящиеся гребни… И вдруг на горизонте показалась рыбацкая лодка. Сидящие в ней гребцы налегали на вёсла в надежде достичь берега до того, как шторм разыграется в полную силу. Встревоженный юноша поднялся и начал напряжённо вглядываться вдаль. Лодка то показывалась вновь, то исчезала, скрытая вздымающимися волнами.       Демаре обеспокоенно поочерёдно поглядывал на почти полностью затянувшееся небо и на стремительно, но всё же недостаточно быстро приближающееся судёнышко. Узкая бухта с двух сторон была огорожена скалами: если лодку снесёт на них, людям не выжить. Первая капля упала с серого неба и осела слезой на гладком лице Ренара. Он решился.       Быстро скинув одежду, юноша бросился в холодную воду, когда лодка была уже меньше чем в полумиле от берега. Начавшийся дождь в мгновение ока перерос в ливень: парнишка чувствовал удары тяжёлых капель на своём лице, но не понимал, брызги ли то волн или потоком льющаяся с неба вода. Он знал только, что должен добраться до рыбаков, и как можно скорее: ставка в битве со стихией могла быть только одна – жизнь.       Выросший на побережье и чувствовавший себя в воде столь же уверенно, как и на суше, молодой человек знал, что выплыть в бушующее море труда не составит – так оно и вышло. Не прошло и пяти минут, а он уже оказался не более чем в тридцати футах от терпящего бедствие судёнышка, крича лишь одно слово: «Верёвка!». По счастью, его поняли, и вскоре юный Демаре уже сжимал в руках конец крепкого стофутового каната. Оставалось самое сложное: вернуться на берег.       Уйдя на десять футов под воду и почувствовав, что сила обратного течения значительно ослабла, он начал интенсивно грести, не выпуская из рук каната. Вынырнул лишь на мгновение, глубоко вдохнул и вновь погрузился в тёмную пучину, отметив про себя, что лодка уже осталась позади. Чтобы добраться до берега, Ренару понадобилось вынырнуть на поверхность с десяток раз. Наконец мощная приливная волна выбросила его на округлую гальку; колени, левый бок и руку обожгло резкой болью, но времени разглядывать ушибы не было. Обернувшись, юноша вскочил и с ужасом увидел, что лодку, действительно, относит вправо, прямо на скалы. Не теряя времени, он начал сматывать верёвку, и уже полминуты спустя стало ясно, что о камни рыбаки не разобьются. Вот только лодка, встав боком, не могла уже противостоять одолевавшим её, взбесившимся ближе к берегу волнам. Страшно накренившись, судно вдруг исчезло под водой футах в пятидесяти от суши. А вскоре молодой человек разглядел перевернутое, терзаемое стихией дерево и почувствовал, как напрягся канат в его руках – то были рыбаки, вцепившиеся в спасительную верёвку и пытавшиеся с её помощью добраться до берега. Облегчённо выдохнув, Демаре активнее заработал руками.       Вскоре всё было кончено: продрогшие, насквозь вымокшие рыбаки без сил повалились на мокрую гальку; Ренар упал рядом. Остатки добротной лодки превратились в груду деревянных обломков.       - Спасибо вам, господин Демаре, - отдышавшись, пролепетал старший, оказавшийся жителем соседней деревни. – Если б не вы, даже и не знаю, дождалась ли бы меня сегодня Софи.       Юноша только кивнул в ответ, глядя широко раскрытыми глазами в чёрное небо и жадно хватая ртом холодный воздух вперемешку с частыми каплями. Следующие две недели он провалялся в постели с тяжёлой простудой, и выжил, как говорили, только горячими молитвами всех рыбаков из окрестных деревень и их семей.       А спустя пару лет случилось то, что навсегда изменило и самого господина Демаре, и его жизнь.       Однажды, возвращаясь домой, Ренар увидел слетевшую с дороги и увязшую в придорожной канаве двуколку. Кучер, весь перемазанный, пытался сдвинуть её хоть немного, но все его усилия были тщетны. Не обращая внимания на грязь и удивлённый взгляд кучера, юноша бросился к экипажу. Первым делом он успокоил сидящую там даму и, улыбнувшись, подхватил её на руки быстрее, чем та успела сообразить, что происходит.       Когда изумлённая женщина оказалась на дороге, молодой человек вернулся к коляске и помог кучеру вызволить увязший экипаж. Не без труда, но вдвоём им всё же удалось облегчить лошади работу и позволить той вытащить двуколку на утоптанный тракт.       - Сударь! – окликнула женщина, когда Демаре уже собрался уходить. – Постойте! Могу я узнать, кого благодарить за помощь?..       Ренар обернулся, учтиво поклонился и непринуждённо улыбнулся:       - Благодарите Господа, сударыня! Теперь и всегда, - и юноша быстро скрылся в полях.       На следующей неделе в одном богатом доме Сен-Мало устраивали званый обед, куда были приглашены многие знатные семейства из ближайших окрестностей. Демаре, которых после известных событий принимали, по большей части, только близкие друзья, на сей раз тоже удостоились приглашения, и Ренар блистал среди юных дворян, как алмаз в россыпи горного хрусталя. Он держался превосходно, был хорошо одет и обходителен; его открытая улыбка заставляла каждого, с кем он встречался взглядами, улыбаться в ответ. Огненно-рыжая макушка мелькала то тут, то там, возвышаясь над головами невысоких, по большей части, бретонцев.       На том самом обеде присутствовала и вызволенная недавно из затруднения женщина, чья двуколка угодила в кювет. Поначалу госпожа Шатобриан даже не узнала Демаре: во время их встречи на поле он был одет в грубого пошива тунику и шоссы, и благородная дама никак не ожидала встретить его в числе гостей. Но, стоило ей приметить отблеск огненных волос, она, ещё не веря своим глазам, подошла ближе и с удивлением признала в молодом человеке своего спасителя.       Теперь, после официального представления и знакомства, появился ещё один дом, где Ренара всегда были рады видеть – дом семейства Шатобриан в Сен-Мало, который с этого дня молодой человек стал навещать так часто, как только позволяли рамки приличия. Причина была банальна – младшая, единственная незамужняя дочь Филиппа и Аполлинарии Шатобриан.       Эллен была прекрасна: большие, почти прозрачные голубые глаза; тонкие черты лица и точёный носик; изящная фигурка. Лёгкая, воздушная, эта девушка казалась Демаре сотканной из солнечного света, и он влюбился без памяти. Юноша рвал для неё цветы и вплетал их в льняные пряди волос, украдкой проводя пальцами по щеке; тратил отложенные на нового коня деньги на подарки и сладости; писал неуклюжие, но трогательные стихи.       Родители Эллен, бывшие людьми зажиточными, видели искреннюю симпатию рыжего красавца и, желая дочери счастья, примирились с его невысоким положением и скромным достатком, закрыв глаза даже на связанный с именем Мари Демаре скандал пятилетней давности, справедливо полагая, что личные достоинства жениха и его пламенная любовь вполне компенсируют остальное. К тому же, скромное благородство и превосходное воспитание Ренара быстро очаровали их, и венчание молодых казалось вопросом времени. Итак, дело шло к свадьбе, и с каждым днём молодой человек становился всё радостнее; Эллен, казалось, тоже была счастлива. Но, как известно, век счастья короче мимолётного века человечьего.       Молодые ещё не успели назначить дату свадьбы, а злые языки уже донесли господину Демаре, что его обожаемая Эллен, его непорочный ангел, его невеста нечиста. Гордый юноша не пожелал даже дослушать досужие сплетни, отметя злой навет; но червь сомнения, поселившийся в его сердце, начал подтачивать сердце влюблённого и изводить жестокой ревностью.       Особенно сильным это чувство стало в день помолвки, по случаю которой в доме Шатобриан был организован пышный приём. Съехалось под сотню гостей, включая графа д’Эркели с семьёй и графиню де Ла Вери с дочерью на выданье и сыном-красавцем чуть постарше жениха. Стоило последнему заметить, какими взглядами обменялись при встрече Шарль де Ла Вери и Эллен Шатобриан, успевшее пустить в душе корни сомнение превратилось в подозрение. Кружа невесту в танце, Ренар невзначай спросил, как давно его возлюбленная знакома с Шарлем. Оказалось, что небольшое поместье Шатобриан граничит с землями графства де Ла Вери, и в детстве Эллен нередко играла в компании маленького виконта и его сестры. Потом родители решили переехать в Сен-Мало, оставив поместье на попечение старшего сына, и с тех пор они с Шарлем виделись лишь на приёмах, от случая к случаю.       - Он так смотрел на вас, милая Эллен… И вы, - упрекнул уязвлённый этим откровенным взглядом Демаре.       - Шарля я знаю с детства и нежно люблю, как и он меня, - ничуть не смутившись, подняла свои ясные очи Эллен. – Разумеется, только как брата. Ведь он помолвлен с единственной законной дочерью графа де Шенье, наследницей огромного состояния. Как только она войдёт в брачный возраст, Шарль женится. А я скоро стану вашей женой. Стоит ли ревновать?..       Юноша не ответил.       Когда пришло время разъезжаться, и залы мало-помалу опустели, Ренар нежно поцеловал пальчики своей теперь уже официальной невесты и отправился в приготовленную ему комнату, помещавшуюся против спальни Эллен. Некоторые гости, жившие в предместьях, также предпочли воспользоваться гостеприимством семьи Шатобриан и отправиться в путь поутру, в том числе и графиня де Ла Вери с детьми.       Оставшись в одной рубашке и шоссах, мучимый ревнивыми подозрениями, Ренар, краснея от стыда и негодования на собственное поведение, приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы это оставалось незаметным в сумраке коридора, но, однако же, в случае необходимости покинуть покои не пришлось бы стучать замком. Он устроился на стуле подле выхода и стал напряжённо вслушиваться в затихающие шорохи погружавшегося в сон дома. Ждать пришлось долго: не менее двух беспокойных часов провёл юноша на своём посту, боясь лишний раз пошевелиться. Наконец он услышал тихий шорох, как ему показалось, открываемой напротив двери. Демаре замер, ни жив ни мёртв, молясь только о том, чтобы Эллен толкнула сейчас дверь его спальни, ласково пожурила за недоверие и одним касанием нежной ручки развеяла глупые подозрения и положила конец его недоверию и недостойным дворянина действиям. Таиться, подслушивать, выискивать – это казалось молодому человеку унизительным, но остановиться теперь он уже не мог.       Увы, дверь его покоев не отворилась, а шорох одежды вскоре растворился в сумраке коридора. Скинув обувь и неслышно выскользнув за дверь, юноша медленно двинулся в ту сторону, где затихли осторожные шаги. На втором этаже дома царила тишина. Миновав полкоридора, Ренар остановился в нерешительности, нервно теребя ворот рубашки. Как же узнать, за какой из дверей скрылась прекрасная Эллен?.. Не придумав ничего лучше и чувствуя себя хуже и глупее, чем в любой другой день своей недолгой жизни, молодой человек начал прикладываться ухом к каждой двери. Везде было тихо: как бы Демаре ни прислушивался, он не мог различить ни звука.       Наконец, за шестой по счёту дверью ему послышался быстрый, неразборчивый женский шёпот. Этот взволнованный, нежный голос, конечно, не мог принадлежать его невесте, и всё же ревнивец не мог заставить себя оторвать ухо от двери и пытался разобрать хоть единственное слово.       Вслед за женским послышался мужской шёпот, уговаривающий и полный страсти. Юноша вздрогнул. Это, без сомнения, вовсе не то, о чём он подумал!.. С ним не могли так поступить: только не она и только не с ним! «Клянусь! – донеслось из-за двери чуть громче, так что Ренару удалось разобрать слова. – Клянусь, моя дорогая Эллен, никого, кроме вас!..».       Томящийся в коридоре молодой человек отшатнулся от двери, точно она внезапно раскалилась добела. Он прислонился к стене, с широко раскрытыми глазами, судорожно глотая ртом воздух и не имея понятия, что делать дальше. В конце концов он собрался с духом и толкнул злополучную дверь.       Та беззвучно распахнулась, и Демаре увидел свою очаровательную невесту, своего белокурого ангела, Эллен Шатобриан, облачённую лишь в тонкую камизу да наброшенный поверх неё шёлковый пеньюар, в далеко не братских объятиях Шарля де Ла Вери. Юный граф целовал девушку со всем пылом молодости, а его рука весьма недвусмысленно покоилась чуть пониже спины, жадно сжимая округлую ягодицу.       - Ренар!.. – вскрикнула его наречённая, первой приметив незваного гостя, бледного и безмолвного, точно фамильное привидение.       Девушка покраснела до корней волос, так что это стало заметно даже в слабом свете единственной зажжённой свечи. Она резко отпрыгнула от своего друга детства, как будто это могло что-то изменить, и стояла, сжав руки в замок, в страхе ожидая скандала, упрёков, обвинений – только не ледяного молчания.       Вместо этого её жених лишь приподнял левую бровь, прикрыл глаза на мгновение, быстро склонился в саркастичном полупоклоне, а когда выпрямился – тут же ушёл; но девушка успела заметить на его губах ту самую кривящую правую половину рта усмешку, которая позже стала неотъемлемой его частью. Тогда Ренар улыбнулся так в первый раз, и впоследствии эта горькая, сардоническая ухмылка и лисий прищур заменили собой веселый смех и открытый взгляд, кои были свойственны ему прежде. Что-то сломалось в этом милом, кротком, почтительном мальчике, причём сломалось мгновенно. В первую секунду ему хотелось разнести всё в этой жалкой комнатушке, убить и Эллен, и её знатного любовника, глядевшего на Демаре смущённо, но одновременно и с вызовом, даже некоторым презрением. И этот надменный, а вовсе не виноватый взгляд пробудил в Ренаре чувство собственного достоинства. Его, будто ледяной водой, окатило сквозившим в графском взоре превосходством, и он, совладав с собой, ушёл, не проронив ни слова.       Не прошло и четверти часа, как Эллен, оправившись от потрясения, робко вошла в опочивальню жениха. Она думала, что застанет юношу в слезах или, хотя бы, проклинающим её, но, когда она без стука скользнула в спальню, тот как раз застёгивал элегантный чёрно-фиолетовый дублет. Услышав звук шагов, молодой человек обернулся; его изумрудные глаза на мгновение вспыхнули, но тут же погасли; лицо заледенело в безразличной учтивой маске.       На какое-то время в комнате воцарилось молчание. Ренар не выдержал первым и прямо спросил, приподняв бровь:       - Вы, сударыня, очевидно перепутали спальни?.. Покои господина де Ла Вери дальше по коридору.       - Ренар, я... Я думала, вы проклинаете меня, ненавидите, - ошеломлённо пробормотала Эллен, опуская глаза. – А вы, я вижу, уезжаете…       Демаре холодно улыбнулся, едва приподняв кончики губ:       - О, в том, что я вас ненавижу, можете не сомневаться, моя дорогая Эллен, - девушка хотела что-то сказать, и прозрачные глаза её широко распахнулись, но он жестом дал ей понять, что не закончил. – Но хватит, наконец, разыгрывать святую невинность! Зачем вы явились сюда?       - Я хотела объяснить вам, поговорить…       - Я видел достаточно, - прервал юноша, - и едва ли ваши слова окажутся красноречивее увиденного мною. Думаю, не стоит добавлять, что наша помолвка аннулирована, и с этого самого дня вы свободны от всяких обязательств передо мной.       - Но вы… Вам ведь придётся назвать причину разрыва помолвки, - выдавила красавица, поднимая полные слёз очи.       - Не беспокойтесь, сударыня, я не собираюсь порочить ваше доброе имя или очернять вашу добродетель, - ядовитая ухмылка вновь пробежала тенью по правой стороне красивого лица Ренара. – Придумайте любую ложь. Не стесняйтесь в своих фантазиях. Можете заявить, что застукали меня со служанкой. Или с вашей очаровательной сестрой, ожидающей первенца. Говорите, что вам заблагорассудится – я ничего не буду отрицать. А теперь будьте так любезны, верните мне кольцо моей матери, которое я имел неосторожность надеть сегодня на ваш пальчик.       Дрожащей ручкой Эллен стянула с пальца украшенный жёлтым алмазом перстень и протянула бывшему жениху.       - Простите меня… - тихо шепнула она, невольно всхлипывая. – Шарль и я… Мы любим друг друга. Давно. Но его отец считает, что я неподходящая партия для столь блестящего молодого человека.       - Знаете, Эллен, будь вы хоть дочерью рыбака, я бы всё равно женился на вас, даже наперекор отцу, наперекор всему свету, - с болью произнёс Демаре и тут же мысленно обругал себя за эту невольную слабость, этот последний привет внезапно оборвавшейся, доверчивой юности.       - Ренар, я… - девушка закусила губку, чтобы не разрыдаться, и, чуть успокоившись, с трудом продолжила: - Я понимаю, какие чувства вы испытываете в эту минуту…       - Нет! Нет, моя милая Эллен, не понимаете, - перебил молодой человек. – И не дай вам Бог когда-нибудь понять.       - Но всё же, - продолжила та, - если бы вы нашли в своём сердце благородство и милосердие, чтобы простить меня… Клянусь, я никогда больше не встречусь с Шарлем; я стану вам доброй, послушной и верной женой. Я ведь понимаю, что никогда не смогу назваться его законной супругой…       - Зато у вас отлично получается быть его тайной шлюхой! – оборвал почувствовавший себя ещё более униженным юноша. – Вот ею и оставайтесь. Я не граф, и для меня ваши услуги, увы, слишком дороги. А в жёны я вас, конечно, не возьму. И дело даже не в вашей утерянной до срока невинности – я бы простил, я бы взял вас и такой, потому что люблю. Но вы лгали мне. Лгали все эти месяцы, и даже сегодня, в день нашей помолвки. Вы не открыли мне своего сердца и своей тайны, не попытались полюбить меня – вы насмехались над моими чувствами у меня за спиной. И это значит, что вы никогда не сможете сдержать своей клятвы. Через какое-то время вы вернётесь к своему любовнику или найдёте другого – не имеет значения. Я начну бить вас, и возненавижу себя за это. Мы оба проживём жизнь в несчастье и вечном презрении. Неужели такой судьбы вы хотите для нас двоих?.. Нет, Эллен, я не могу вас взять. Молитесь, чтобы когда-нибудь другой мужчина смог полюбить вас так сильно, как любил я. Скажите ему правду – и, возможно, вы будете счастливы.       - А вы?.. – тихо спросила неверная красавица.       В третий раз за последние полчаса горькая усмешка исказила правильные черты Демаре. Он покачал головой и, аккуратно обойдя стоявшую на пути Эллен, скрылся за дверью.       С тех пор жизнь Ренара круто изменилась. Он перестал интересоваться делами поместья, почти всё время проводил, упражняясь в фехтовании либо сражаясь с солёными волнами. Он чаще стал подолгу гостить у друзей, участвуя в весёлых пирушках и не упуская ни одной возможности вырваться на охоту. Молодой человек, и в прошлом отличавшийся отчаянной доблестью, теперь, казалось, совершенно потерял голову, участвуя в любых авантюрах и словно бы проверяя себя на прочность. Он по три раза на неделе бросал вызов судьбе, не заботясь о собственной жизни и растрачивая свой негаснущий пыл в сумасбродных выходках.       Но судьба сделала ещё один крутой вираж, чтобы превратить светлого, невинного юношу в того, кем он стал теперь. Пару лет спустя после описанных событий при весьма странных обстоятельствах погиб его лучший друг виконт Франсуа д’Эркели – тот самый, которого Демаре некогда спас от дикого кабана. Бедняга упал с лошади и ударился головой о пень; он скончался три дня спустя, не приходя в сознание. Ренар двое суток провёл у постели умирающего, не сомкнув глаз и впервые обратившись к небесам с момента ухода в монастырь старшей сестры. Однако Господь оказался глух к его страстным молитвам: Франсуа погиб.       Скорби родителей не было предела, но горше всех плакала молодая вдова виконта. И было в этих слезах что-то неестественное, страшное. Как ближайший друг, Демаре был посвящён в сердечные дела д’Эркели: тот женился полгода назад на первой красавице Сен-Мало, Генриетте Милье, дочери разорившегося барона. Жених с первой встречи был страстно влюблён в наречённую, однако та не отвечала взаимностью, давно вручив своё сердце другому. Но отец Генриетты, получив предложение от семьи Эркели, разорвал прежнюю помолвку и пообещал руку дочери богатому графскому наследнику. Несчастная умоляла Франсуа отказаться от неё, но молодой человек и слушать ничего не желал, обещая сделать девушку самой счастливой на свете. Вскоре состоялось венчание.       Вот только брак принёс виконту столько же горестей, сколько и радостей. Он был счастлив, сделав, наконец, любимую женщину своей, однако счастье его продлилось недолго. Не любившая мужа Генриетта оказалась капризной, вечно недовольной, хмурой. Она покорно сносила ласки мужа, но никогда не давала ему больше того, что требовали обязанности хорошей жены. Д’Эркели тяготился этим прискорбным фактом, но изменить его не мог.       А несколько месяцев спустя после венчания он нашёл у жены письмо: оказывается, та в тайне поддерживала переписку с бывшим воздыхателем. Ничего компрометирующего записка не содержала – сплошные люблю да сожалею, и ни слова о встрече. Однако этого письма оказалось достаточно, чтобы вывести Франсуа из себя: он поднял руку на ту, которую обещал сделать счастливой. С того дня отношения между супругами окончательно испортились.       И вот, на похоронах Генриетта, которая стала вдруг свободной и должна была бы радостно возносить благодарственные молитвы, рыдала в три ручья, причём совершенно искренне. Это никак не вязалось у Ренара с тем, что рассказывал в последние дни о своей семейной жизни лучший друг. Подгоняемый горем и невосполнимой утратой, первой в его жизни смертью близкого человека, Демаре решил разгадать эту тайну.       Он тщательно обследовал то место, где нашли виконта, осмотрел лошадь, амуницию… Лопнула подпруга, как сказал конюх. Но, внимательно изучив седло, Ренар сделал другой вывод. Затем он побеседовал с доверенным слугой: оказалось, молодая чета вновь поссорилась, и Франсуа решил проехаться, чтобы развеяться. Конечно же, он гнал коня, не разбирая дороги. А когда перепрыгивал канаву, седло слетело, а вместе с ним и всадник, ударившись о злополучный пень.       - Сударыня, зачем вы подрезали подпругу на седле вашего мужа? – с таким вопросом обратился к молодой вдове Демаре через день после похорон, и та разрыдалась столь красноречиво, что развеяла в душе юноши любые сомнения.       - Я не хотела, чтобы он умер!.. – всхлипнула девушка. – Я хотела только, чтобы ему тоже стало больно. Муж бил меня, сударь – вам ли этого не знать!       - К тому, верно, была причина, дорогая Генриетта, - сквозь зубы выговорил Ренар.       - Причина!.. Да разве я хотела идти за него? Я умоляла, я просила сжалиться надо мной и отказаться! Но Франсуа не слушал, ему было наплевать, что я люблю другого. Он купил меня, как покупают породистую кобылу!..       - Купил, потому что ваш отец продал вас, милочка, - отрезал молодой человек. – И он любил вас. Вы могли бы проявить больше старания, чтобы попытаться полюбить его в ответ, а не растрачивать свои чувства в любовных письмах! Но речь не о том. Я вынужден буду сообщить суду о вашей причастности к убийству моего друга, Франсуа д’Эркели.       - Нет!.. Нет, сударь, молю вас, сжальтесь! Ведь меня казнят!..       - Вы не сжалились над моим несчастным другом.       - В таком случае сжальтесь хотя бы над ребёнком Франсуа, которого я ношу под сердцем!       - Вы… в положении?.. – опешил юноша.       - Я никому не говорила, даже мужу. Но да, я жду ребёнка. Наследника графства Эркели.       - Если родится мальчик, - поспешно добавил Демаре. – Хорошо, я не отдам вас в руки правосудия. Но это не ради вас, а ради неродившегося ещё дитя, в котором течёт кровь Эркели. Однако я сообщу о вашем преступлении графу – пусть он решает вашу судьбу.       Ренар поступил ровно так, как сказал: поведал убитому горем отцу и о внуке, и о проступке невестки. Тот поначалу рассвирепел, но со временем смягчился. После рождения внучки Генриетте предложили выбор между виселицей и монастырём; та выбрала последнее. Навеки разлучённая с дочерью, она удалилась в обитель отмаливать свой смертный грех и поливать слезами подушку, оплакивая загубленную жизнь и душу.       Граф впоследствии снова щедро наградил Демаре – теперь уже не за спасение сына, но за наказание его убийцы. А к Ренару неожиданно обратилась с деликатной просьбой сестра графа, посвящённая в семейную тайну почтенная дама. Её сын был убит больше года назад, и женщина знала наверняка, чьих рук это дело. Вот только у неё не было решительно никаких доказательств, кроме единственного письма с угрозами, которое она даже боялась нести в суд, опасаясь, как бы родня знатного отпрыска не воспользовалась своим влиянием и не уничтожила и этот крохотный лучик надежды на правосудие.       Женщина не стала ходить вокруг да около и сразу предложила юноше более чем солидную сумму за справедливое, как она полагала, наказание за убийство сына – смерть.       Господин Демаре никогда прежде не убивал, и это предложение стало для него очередным вызовом судьбы. К тому же он терпеть не мог Андре де Луа, этого заносчивого и наглого мальчишку, сына наместника Сен-Мало.       Найти повод для дуэли труда не составило, и вскоре де Луа уже рыдал на могиле своего младшенького, в то время как Ренар удовлетворённо пересчитывал полученное от графини золото.       Следующая просьба, с которой к нему обратилась закадычная подруга почтенной дамы, оказалась ещё более странной, но интересной и тоже весьма щедро оплаченной. Женщине во что бы то ни стало нужно было опорочить девушку, в которую был влюблён её старший сын. Юноше прочили в невесты особу голубых кровей, а он увлёкся хорошенькой горожанкой, дочерью торговца средней руки, правда, совершенно очаровательной и, стараниями любящего отца, прилично образованной.       Демаре применил всё своё обаяние и шарм, очаровывая волоокую красавицу, и после настойчивых ухаживаний та сдалась и обещала отвадить предыдущего ухажёра. К тому же Ренар недвусмысленно намекал на брак, в отличие от соперника ни словом не упоминая противящихся союзу родителей. Итак, юноша и здесь преуспел в достижении цели, а намеренный, показной поцелуй окончательно закрепил за ним победу. Когда же прошлый ухажёр окончательно отказался от своих притязаний, Демаре поспешил также исчезнуть с горизонта, оставив на прощение бедной девушке длинное, прочувствованное письмо, в котором сообщал о своём неожиданном отъезде. Получив плату за хорошо сделанную работу, молодой человек действительно покинул Бретань и отправился в Нормандию, оставив отцу большую часть заработанных денег и обещая прислать ещё. Господин Жюстен, конечно, противился отъезду единственного сына, как мог, но тот остался непреклонен. Ренару больше не хотелось сидеть на одном месте: неведомая сила властной рукой гнала его вперёд, не позволяя остановиться. Остановиться значило вспомнить, а юноша не хотел вспоминать. К тому же он теперь знал, чем будет зарабатывать на жизнь. И такая жизнь уже начинала ему нравиться. Авантюрист и романтик по натуре, Демаре нашёл себя.       И вот уже несколько месяцев, как он был в Париже. За прошедшие десять лет Ренар приобрёл определённую репутацию в некоторых кругах. Он слыл исполнительным, честным, ловким, умным и, главное, небрезгливым наёмником. Мужчина с одинаковой охотой брался как за дела правые, так и довольно омерзительные. Впрочем, у него имелись свои принципы: Демаре не убивал без особой надобности и никогда – того, кого считал человеком порядочным. Он не очернял людей честных – лишь собирал информацию о тех, кому было что скрывать. Одним словом, оставался в своих собственных глазах человеком принципиальным, а мнение других интересовало его меньше, чем вчерашняя погода.       Здесь-то, в Париже, и вышел на Ренара капитан Феб де Шатопер. Отчаявшись своими силами разыскать улики против архидьякона Жозасского, офицер не пожалел денег жены на услуги профессионала.       - Простите, красавица, отец Клод Фролло, просил передать вам это, – Эсмеральда удивлённо взирала на высокого, осанистого господина с короткими усами и прекрасной рыжей шевелюрой, протягивавшего какой-то странный браслет из разноцветных камней; а она-то, глупая, решила, что это вернулся только что убежавший и забывший свою шапочку Жеан! – Сам он будет у вас завтра вечером.       - Завтра?.. – переспросила девушка, машинально забирая подарок и рассеянно вертя украшение в руках. – Я полагала, он не появится ещё несколько дней.       - Несколько дней? – красавец с огненной шевелюрой состроил изумлённое лицо. – Ох, простите, верно, я что-то напутал. В любом случае, он просил передать вам свои искренние заверения в преданности и бесконечной любви.       - Ах, эта его любовь!.. – плясунья состроила презрительно-недовольную гримаску. – Лучше бы он передал мне бумагу, которую обещал!       - Всенепременно, милое дитя, можете не сомневаться. А теперь позвольте откланяться, я должен доложить, что выполнил поручение.       - Постойте! – встрепенулась Эсмеральда. – Как ваше имя? И почему преподобный сам не отдал мне этот браслет?..       Но странный посетитель уже достиг лестницы. Отвесил на прощание восхищённый поклон и был таков.