Fais-moi expier ma faute

      На следующее утро Агнесса отправилась в Павийский университет вместе с Клодом, который отказывался брать её с собой до тех пор, пока девушка не влезла в выбранное им шерстяное коричневое платье-гамурру с длинными облегающими рукавами и зашнурованным под горлышко лифом.       - И где ты только откопал это уродство!.. – злилась плясунья, прилаживая на плечи полупрозрачную кружевную косынку в надежде хоть сколько-то разнообразить свой унылый наряд. – Такое носили, наверное, во времена твоей молодости! Шнуровка должна быть на рукавах, а не на лифе, и чтобы проглядывала камича… А ворот?.. Почему мне нельзя надеть изумрудную гамурру, не понимаю! Нет, ты посмотри, я же в этом мешке похожа на монашку!..       С тех пор как у Эсмеральды появилась возможность не ограничивать себя одним-двумя повседневными платьями, она обыкновенно тщательно подходила к выбору вещей. И, наверное, только под пыткой согласилась бы признать, что яркий, разноцветный цыганский костюм по-прежнему казался ей самой удобной и красивой одеждой. То унижение, которое девушке пришлось некогда пережить в доме Гонделорье, когда знатные француженки столь безжалостно высмеяли её нищенский наряд бродяжки и дурной вкус, превратили Агнессу в придирчивую модницу. После нескольких напрасных покупок и провалившихся попыток заставить красавицу носить более скромные и приличествующие, по его мнению, порядочной горожанке платья, Клод сдался и махнул рукой на причуды своенравной любовницы, позволив той заниматься своим гардеробом самостоятельно. Однако на сей раз остался непреклонен.       - Отлично, тем больше шансов, что студенты всё же будут слушать меня, а не пялиться на мою жену, - пробурчал Фролло, сердитый на плясунью ничуть не меньше, чем она на него. – Ну, долго ты ещё собираешься возиться? Боже милосердный, впервые в жизни я опаздываю на лекцию. И ладно бы на чужую – на свою собственную!       - О, нет шансов, что мантелло исправит положение, и всё же, если взять вот это белое…       - Надень красное, оно теплее. И не забудь платок – руки замёрзнут.       - Оно не красное, а грязно-розовое! Клод, я не буду это надевать!.. Ужасное сочетание! Мне же потом сразу на репетицию – предлагаешь в таком виде гулять через пол-Павии?!       - Можешь оставаться дома и ходить, в чём нравится, - отрезал мужчина. – Хоть в цыганскую юбку влезь – я и слова не скажу. Всё, я пошёл, и без того опаздываю. У меня нет времени вести споры о твоих нарядах!       Хлопнула входная дверь. С полсекунды прелестница возмущенно глядела вслед тирану, а потом начала поспешно кутаться в тёплый плащ без рукавов, пытаясь, сколько можно, скрыть драпировкой изъяны платья.       Выйдя на улицу, Фролло отошёл шагов на десять и нетерпеливо обернулся. Потоптался с пару минут, беспокойно размышляя, что, должно быть, появление его жены не останется незамеченным, и его опоздание непременно свяжут с ней.       - Накинь мантелло на голову, - только и сказал Клод, когда всем своим видом выражавшая протест, но всё же одевшаяся по его указанию Эсмеральда быстрым шагом приблизилась к нему. – Сегодня прохладно. И ты не убрала волосы, как следует.       - Потому что не успела! – прошипела та, рывком задирая жалобно затрещавшую ткань и покрывая голову. – Я всё утро потратила на переодевания!       - На споры, - поправил её спутник. – Надеюсь, завтра ты соберешься живее. Или останешься дома. У меня нет привычки опаздывать на занятия.       Красавица уже сто раз успела пожалеть, что выпросила позволение посещать лекции. Однако признаться в этом, отступить казалось теперь невозможным, и Агнесса, назло всему, быстро шагала рядом со своим невыносимым, высокомерным, отвратительно властным любовником.       - Ты не взяла письменные принадлежности, - неожиданно констатировал Фролло, когда впереди уже показалось здание Павийского университета.       - Я… - признаться, плясунья немного растерялась. Она вовсе не была уверена, что сможет бегло писать на латыни и предполагала обойтись прослушиванием темы, а не конспектированием.       - Не беда, у меня найдётся пара лишних перьев, чернильница и бумага. Сама понимаешь, учебный год прошёл больше чем наполовину, я читаю уже середину курса… Что-то может быть непонятным – это не беда. Подойдёшь ко мне после – я объясню.       Девушку поразила эта перемена в голосе и настроении Клода. Он больше не казался раздражённым, а его серьёзное лицо будто озарилось каким-то внутренним светом, приняв сосредоточенное, одухотворённое и удовлетворённое выражение.       «Неужели он здесь всегда такой?.. – удивлённо думала Эсмеральда. – Никогда не видела его дома таким собранным и уверенным. Разве что за работой, когда корпит над своими трактатами… Хотя нет, всё равно другой. Вот почему он так нервничал утром, когда опаздывал. Должно быть, ему и впрямь дорога эта должность, и дело не только в заработке… Ох, сколько же здесь народу!.. И все пялятся, как будто впервые увидели женщину! Хотя… девушек здесь, кажется, и впрямь немного. Пока вообще ни одной».       - Твоя дверь – вон та, - тихо проговорил Фролло, кивнув в нужном направлении. – Заходи и садись с краю… Ах, постой, ведь я обещал дать тебе письменные принадлежности.       И он увлёк спутницу в небольшой кабинет, у двери которого они стояли и который примыкал к лекционной аудитории. Агнесса обвела взглядом слабо освещённое через единственное окошко помещение, все стены которого оказались увешаны полками. Полки были забиты толстенными фолиантами, небрежно сложенными стопками рукописей и множеством склянок, в одной из которых плясунья с ужасом разглядела самый настоящий глаз.       - Коровий, - проследив за полным отвращения взором, коротко бросил хозяин помещения.       С трудом заставив себя отвести взгляд, девушка сочла за благо сфокусироваться на письменном столе и не разглядывать местные экспонаты. Правда, первым, что она увидела на грязной столешнице, оказался череп. Но череп этот принадлежал лошади, в чём не было ни единого сомнения, так что он не произвёл на Эсмеральду особенного эффекта.       - Держи, - Клод тем временем разыскал всё необходимое и протянул Агнессе. – Войдёшь через ту дверь, на которую я указал. Садись повыше, в стороне от всех. Я начну занятие через пару минут. Сегодня я должен отчитать две лекции, так что закончим не раньше полудня. Во время рекреации никуда не уходи, ни с кем не разговаривай – слышишь меня?! Когда я закончу, вернёшься в этот кабинет. Мне нужно знать, насколько ты готова усваивать медицинские знания.       Кивнув, плясунья молча вышла и не без трепета открыла дверь просторной аудитории…       … - Агнесса! – только и успел крикнуть мэтр де Молендино, в нетерпении выглянувший из кабинета почти сразу по окончании лекций и успевший заметить мелькнувшую в конце коридора фигурку, закутанную в знакомое мантелло. – Проклятая девчонка!..       Если минуту назад мужчина находился в радостном возбуждении – он прекрасно, как ему казалось, отчитал положенную тему и без труда ответил на все вопросы слушателей, – то теперь настроение резко изменилось. В глубине души Фролло надеялся, что сидевшая на занятиях тише воды, ниже травы Эсмеральда наконец прониклась к нему уважением. Что она оценила его учёность, увидела, с каким почтением относятся к нему студенты; а ведь некоторые слушатели, к слову, были старше самого Клода.       Вместо этого она просто убежала!.. Хотя он просил зайти по окончании занятий. Несносная девка!       До крайности раздражённый, так что по телу то и дело пробегала нервная дрожь, мэтр де Молендино отправился туда, где надеялся восстановить душевное равновесие – в маленькую каморку, спрятанную в подвальном этаже, где нашёл приют древний немец Христиан Розенкрейц ¹. Родриго Сориа принял его на должность хранителя кафедрального имущества скорее из милосердия, нежели из практических соображений, даже не представляя, кто на самом деле скрывается под личиной немощного старца. Клод же обратил на него внимание, когда случайно увидел Христиана с медицинским трактатом «Colliget» Аверроэса в руках. Поначалу Фролло одобрительно кивнул про себя, и лишь потом приметил, что старик иронично улыбается, словно бы ведя мысленный диспут с автором и даже одерживая в нём решительную победу. Столь пренебрежительное отношение к сочинению уважаемого андалусского философа покоробило Клода, и он обратился тогда к Розенкрейцу довольно резко. Однако старик отвечал спокойно, миролюбиво и умно; он указал «молодому человеку», какие рассуждения Аверроэса показались ему очевидно ошибочными и ясно изложил свою точку зрения. Мэтр де Молендино, отработавший тогда в университете едва ли пару дюжин дней, но уже державший себя не менее надменно, чем некогда в Соборе Парижской Богоматери, был поражён неожиданной рассудительностью, логикой и складной речью старца. Он согласился с аргументами Христиана и даже, сочтя его достойным собеседником, решился поинтересоваться, как тот относится к опыту Аверроэса по закапыванию солнечного луча. Старик в ответ беззлобно, от всей души рассмеялся.       - Ох, мальчик, надеюсь, ты не веришь, что этот достойный муж и впрямь занимался подобными глупостями?       Фролло нахмурился. Отчасти за фамильярное «мальчик», отчасти – за насмешку; добывание золота мужчина вовсе не считал глупостью.       - Ну-ну, не обижайся на старика, - Розенкрейц продолжал улыбаться. – Но я ни на секунду не верю, что автор этого вполне сносного труда всерьёз полагал, будто подобным образом ему удастся добыть хоть крупицу золота. Луч – это только поток мельчайших частичек света. Они не имеют химической природы, они нематериальны, если угодно. И существуют ровно до тех пор, пока источник света видим.       - Но Зороастр учит, что…       Так и состоялось знакомство. Клод тогда сам не заметил, как проговорил с удивительным стариком до позднего вечера, спохватившись, лишь когда за окном окончательно стемнело. Вот и теперь он смутно надеялся, что Христиан, неизменно пребывающий в хорошем расположении духа, отвлечёт его от глупых мыслей и напрасных тревог. К тому же, как позже узнал мэтр де Молендино, немец был вовсе не тем, кем казался. И, по его собственным словам, устроился в этот университет с единственной целью – отыскать его, своего ученика и преемника. Фролло, по устоявшейся привычке во всём сомневаться и ничему не доверять, всё ещё не пришёл к чёткому выводу касательно Розенкрейца и его истинных целей. Впрочем, это вовсе не мешало с удовольствием выслушивать похожие на сказки истории о путешествии на Восток и с жадностью впитывать новые знания, в особенности в области герметики, но также и эзотерики, которыми столь охотно делился Христиан.       - Ох-хо, молодой человек, от твоего настроения у меня сейчас голова лопнет, - сухонький немец, посмеиваясь, поднялся из своего кресла, отложил в сторону Библию и прошаркал к столику. – Вот заварил, как ты любишь. Хороший настой, выпей-ка.       Плеснув в глиняную пиалу зеленоватый прозрачный отвар, хозяин каморки протянул чашу Клоду. Резкий травяной запах ударил в ноздри.       - Простите, учитель, но вы, кажется, перестарались с валерианой, - осторожно заметил мужчина, принимая посудину.       - Отнюдь. Я случайно увидел утром, что ты сегодня заходил в университет не один. И сразу сказал себе: «Эге, эта маленькая спутница наделает большую тревогу». Пей, это успокоит тебя.       Вздохнув, мэтр де Молендино залпом проглотил тёплую жидкость, даже не поморщившись.       - Спасибо, учитель, - учтиво поблагодарил он. – Простите, если моё настроение ухудшает ваше самочувствие…       - Ну уж, - перебил тот, - до этого я не допущу, даже не надейся, мальчик мой. Хотя волны твоего раздражения окатили меня самым неприятным образом, что правда, то правда.       - Мне жаль. Но вышло так, что моя жена… - отчего-то, как провинившийся школяр, Фролло почувствовал потребность объясниться. – Мы с ней не совсем поняли друг друга.       - Да вот жена-то дело совсем другое, - Розенкрейц укоризненно покачал головой, а у Клода сердце ушло в пятки, будто у вора, застигнутого с поличным. – Соитие мужчины и женщины на земле равносильно высшему таинству на небе. Но лишь когда узы их освящены самим Господом; блуд же противен человеческой природе, он разрушает только. Дьявол строит свои козни, прельщая людей нечистыми помыслами; но покой можно обрести только в Боге, Клод.       - Откуда вы?.. – начал гость и не посмел закончить.       - Грех увидеть несложно, если умеешь смотреть. Я уже говорил, Клод, что моё время в этом мире на исходе. Я устал, очень устал и давно жажду воссоединиться с первоисточником Божественной мудрости. Но так уж мы договорились – я и семеро моих учеников, – что ни один из нас не покинет мир, не подготовив себе преемника. Наш орден мал, но цель велика: из дома Святого Духа, где встречаемся мы ежегодно, словно лучи от Солнца, расходится свет просвещения по всему христианскому миру. Довольно людям жить во тьме невежества, отделяющего Природу от Бога. Нет никакого "ненужного мирского знания", нет никаких "возлюбленных Бога", которым одним Он открывает Свою мудрость и волю. В самом человеке Природа и сокрыла наипервейший свой секрет, человек есть образ и подобие Творца; человек – это Minitus mundi. И Magnum opus ², дорогой мой брат, заключается вовсе не в изготовлении философского камня, о котором ты напрасно грезишь. Нет и быть не может такого эликсира, который дарит бессмертие или превращает металлы в золото. Но ты сам можешь и должен стать тем, кто озаряет светом своих знаний и добротой своей души всё, до чего дотронется; бессмертие же обретают лишь в Боге. Цель magnum opus не в создании магистерия. Ты воспринимаешь всё слишком буквально, в то время как должен бы понимать, что речь идёт о вещах куда как более тонких, нематериальных, духовных. Это процесс создания человеком самого себя через познание Высшего Разума и Природы. Magnum opus – это выковать из человека личность, следуя путём, указанным Христом. Это научиться видеть жизнь во всех её проявлениях; это жить одновременно в прошлом, настоящем и будущем, видеть связь времён и не страшиться смерти. А!.. Говорить можно бесконечно, но всё равно не скажешь и сотой доли того, что хочешь передать. Итальянский, немецкий, греческий, латынь – все языки одинаково бессильны и бесполезны, когда речь заходит о вещах по-настоящему важных. Но у нас ещё будет время поговорить об этом. Сейчас же я только хотел указать тебе, что всего этого невозможно достичь без душевного покоя. Пока ты встревожен, растрачиваешь себя по пустякам, твой разум рассеян. Умиротворение – единственное состояние, в котором ум твой открыт и свободно впитывает тайны, сокрытые в Liber mundi ³, через которые познаёт Творца, в чём и есть суть жизни всякого мыслящего существа. Я давно видел, что тебя беспокоит что-то, мальчик мой; но тень тревоги неизменно рассеивалась, стоило нам начать беседу. Ты становился сосредоточен и упорен, как и подобает человеку, подчинившему своё тело разуму. Но вот я наконец узнал, кто причиной твоим терзаниям. Это женщина.       - Я не откажусь от неё, - хмуро проговорил Фролло.       В душе он соглашался со всем, о чём говорил учитель, но тем больше сердился. Ему хотелось задать сотню вопросов, хотелось вернуться к изучению символов природы, тайну которых открывал ему день за днём старый немец. Но из головы по-прежнему не шли мысли об Агнессе. Навязчивые вопросы зудели тучей наглых комаров, мешая сосредоточиться и не позволяя с головой погрузиться в мистическую и манящую науку. Сколько мужчина их не отгонял, они возвращались снова и снова: почему она убежала столь стремительно? где сейчас? добралась ли благополучно до Жеана? не кидает ли на неё похотливых взглядов какой-нибудь никудышный актёришка?       - Сейчас – нет, - спокойно согласился Христиан. – Да и это не поможет тебе. Одиночество дарит покой, это правда, равно как и любовь; но у каждого свой путь…       - Я люблю её! – невольно вырвалось у Клода.       - Нет, брат, нет, конечно, ты не любишь её. Желая эту женщину, ты забываешь, что такое любовь. Любовь – это самопожертвование, это Христос на кресте. Это светлая радость и самоотречение. Это таинство новой жизни и две души, соединённые Господом. А страсть и похоть – это искажение любви нечистым. Это грязный, ядовитый плевок в замысел Божий. Но ты ведь и сам это знаешь, мне ни к чему учить тебя. Однажды ты станешь свободным от своих страстей; я знаю это так же хорошо, как то, что завтра будет чудесная ясная погода. Неважно, соединишь ты свою жизнь с этой женщиной или отпустишь её; важно, что твоя душа обретёт долгожданный мир. Разве ты не жаждешь этого?.. Скажи, был ли ты счастливее, когда был священником?       Мэтр де Молендино молчал. У него не было ответа; да он никогда и не задумывался об этом. Был ли он счастлив до встречи с Эсмеральдой?.. Когда-то давно, когда он ещё служил архидьяконом Жозасским и мучился от неразделённой страсти к прекрасной цыганке, он свято верил, что до знакомства с ней был вполне счастлив. Но сейчас мужчина не решился бы даже утверждать, что вообще знал, что такое счастье. Он был спокоен, это правда. Но счастлив ли?..       Агнесса же в равной степени заставляла его чувствовать себя и обитателем Эдемского сада, и плавящимся в адской бездне грешником, причём часто – едва ли не одновременно. Рядом с ней он возносился до небес, а через секунду разбивался оземь. Но можно ли считать это счастьем?.. По здравому размышлению Фролло решил, что всё-таки нет. Секундной эйфорией, наслаждением, удовлетворением; но не счастьем.       - Знаешь, когда на вершине семиступенчатой башни меня посвятили в рыцари ордена Золотого Камня, я думал, что это и есть счастье, - помолчав, задумчиво продолжил старик. - Мне было тогда, кажется, лет двадцать… Да, это случилось на заре нового столетия, в седьмой день года 1400. В столь юном возрасте в Дамкаре я постиг тайны, которые скрыты и от столетних старцев – конечно, я был рад и горд. Но счастье я узнал позже, гораздо позже. Оно сокрыто в тебе, Клод; оно и есть то золото, которое ищут алхимики. Оно освещает человека изнутри и наделяет даром обращать в драгоценность всё, до чего он дотронется. Счастье не сваливается на тебя с небес и не зависит от внешних обстоятельств. Оно результат упорного духовного и умственного труда. И это не минутная вспышка света, не удовлетворение от достижения цели. Это ровное пламя, которое ты сам возжигаешь и поддерживаешь в своём сердце, которое греет тебя и окружающих и которое есть лишь искра извечного Божественного огня.       Слушая речи почтенного старца, Клод чувствовал себя безусым юношей, только-только начавшим понимать жизнь. Он всё ещё с трудом мог поверить, что шестнадцати лет от роду его учитель отправился в Святую землю, но вместо этого попал в легендарный город Дамкар. Что в течение нескольких лет мудрые наставники посвящали его в таинства Природы, что чародеи открыли ему секреты общения с духами стихий. И что теперь этот человек, основатель Ордена розенкрейцев, сидит в соседнем с ним кресле и, как самый обыкновенный любящий поболтать и вспомнить молодость старик, рассуждает о самых обыденных вещах, таких как счастье и любовь.       - Но, я вижу, ты уж заскучал, выслушивая нудные стариковские наставления, - вдруг тепло улыбнулся Христиан. – Ну, хорошо, не будем больше об этом. Вернёмся к расшифровке Адамовой книги?.. Она так легко даётся тебе, что мне даже немного завидно. В возрасте шестнадцати лет, когда я покинул Баварию в компании одного монаха, я был не особенно силён в греческом и совершенно не знал древнееврейского, так что поначалу у меня возникли проблемы не только с расшифровкой тайных знаний, спрятанных в книге, но даже и с простым пониманием смысла. Так на чём мы остановились?.. Ах да, вот же и закладка! А после я хотел вернуться к трудам своего земляка Базилиуса Валентинуса и его Ключам. Я, кстати, разыскал кое-какие его записки о препаратах на основе сурьмы – ты же преподаешь медицину, а, значит, он, в некотором роде, был твоим коллегой… Жаль, ни один из десятков его трактатов не издан. Один из умнейших людей, с которыми я когда-либо встречался. Но чересчур уж был погружён в алхимию в самых земных её проявлениях; в общем-то, тоже неплохо: от его научных изысканий кое-что выиграла медицина, а ещё больше выиграет алхимия будущего, если только кто-нибудь догадается распространить его труды ⁴. Так приступим?