С широко открытыми глазами

Тамми счастлив — очень-очень, сильно-сильно — непривычно украшается и не реагирует. Внутри всё переворачивается, теплеет при одной только мысли, и долина покидается легко и слишком поспешно для обычной послеобеденной прогулки. Идёт, практически бежит, и чуть ли не использует взятую на всякий случай бутылочку сока. По давно выученной тропе, мимо пышных кустов, к белому облачку овечьей шерсти. Трина встречает его ласковой улыбкой, приветливым морганием и прямо у порога, точно специально, точно ждала. Из дома доноситься чудесный аромат выпечки, бессовестно текут слюни. Тамми пристыжается. Берёт тёплую руку, входит следом. Кожа гладкая, нежная, человеческая, но нравится и даже очень. Она садит его за стол, ставит приборы, точно напротив, плавно-неспешной походкой приносит пирог, режет на неровные кусочки. Солнечно лучиться от радости. — Почему ты на меня смотришь? Что-то не так? Тамми тушуется, поддаётся рефлексу, не собирается с мыслями и несёт какую-то невнятную чушь. Пирог на вкус очень даже великолепный, впрочем, следовало ожидать. Мысленно думает и вздыхает полный горести воздух. Так удобно, так тепло, так хорошо и по-домашнему. Остаться бы здесь подольше, чем на очередную встречу. — Ты чем-то расстроен? — Я… В общем-то, да. — Это из-за пирога? Он слишком солёный? — Нет-нет! Он очень вкусный, спасибо. — Тогда в чём дело? Поделись, станет легче. Настойчивый стук пугает до чёртиков, голос Игторна вызывает невольную дрожь, а Сторож рычит слишком громко. Прячься тихо, комната за деревянной дверью, маленькая и уютная. — Приветствую, моя дорогая… Тамми сидит за кроватью, думает, слушает, касается бутылочки в кармане и хочет сделать с герцогом пару не самых хороших вещей. Сторож по ту сторону полностью соглашается. В повышенном голосе — страх, раздражение, обида, губы наверняка прикасаются к ладони, ноги торопливо уносят прочь, запнувшись, впрочем, о порог. Тишина уже давит, когда дверь аккуратно скрипит. — Выходи, он ушёл. Об этом не говорят ни он, ни она. Продолжают трапезничать в — благоговейном — молчании, после чего Тамми подрывается к колодцу. Моет посуду и всё же беспокоиться о Трине, о зачастившем Игторне, о собственных чувствах. — Я… я должен тебе что-то сказать. — Что же? — Ты знаешь, кто я? — Конечно. Ты — Тамми, хороший друг, который также, как и я, любит вкусно покушать. — Нет, я… — Не надо. Она улыбается, прикладывает палец к губам. Тамми слушается, осматривает, понимает, удивляется. Стыдно и безумно горько. Уходит молча, понурив голову, но знает — вернётся. Пускай уже в пустой, заброшенный дом. И причин ненавидить Игторна у него будет больше.