3
Ван Ибо думал, что никогда не женится. Или если женится, то не раньше тридцати пяти. Такой уж он был человек. Ничто не предвещало, не было никаких предпосылок – он жил свободно и разгульно, настолько по-гусарски, насколько ему позволяла ежедневная пахота на работе. В общем, у него была коллекция скейтбордов, приставка и огромный стеллаж с комиксами, у него было два прекрасных мотоцикла, которые он обожал. Периодически, у него бывали парни, которые умещались где-то в малюсеньком промежутке свободного времени, аккуратно вклинивались между преподаванием в танцевальной школе, нескончаемыми проектами и тренировками, его любимыми занятиями и клубами, куда он ходил танцевать «для себя» – там они чаще всего и знакомились. До своих двадцати трех ему с этим комплектом было очень уютно и весело. Ненапряжно. Так что, жениться он не собирался. Даже не думал об этом, строя страшное лицо ошарашенного такими оскорбительными словами подростка, когда мама затрагивала эту тему на огромных семейных сборищах – ее это всякий раз смешило, так что прекращать она не собиралась «либо до его свадьбы, либо до собственной смерти». «Видимо, мучиться еще лет сто», вздыхал он и лез щекотаться, «ведь ты будешь жить вечно».2
Детей Ван Ибо тоже не хотел – ему хватило несносного племянника за глаза. Воспитание Редиски, в котором он принимал непосредственное участие, нанесло непоправимый ущерб его психике, как он считал, и проходить эти мучения еще раз Ван Ибо не собирался. По крайней мере не до сорока. Лулу в ответ на такие откровения по-лошадиному гоготала, вжимая голову в шею и выставляя напоказ свой второй (и третий) подбородок – Ван Ибо справедливо обижался и обращал внимание на ее очевидные несовершенства. А потом огребал и получал внеочередной сеанс похода в океанариум с племянником. Дебильная реакция кузины всегда казалась ему загадкой, пока в один день он не понял. Произошло это через несколько лет после их последнего разговора об этом и тогда Ван Ибо, к тому же, было только двадцать два.1
Из вещей, о которых он не думал или совершенно точно не планировал делать в своей жизни, на первом месте стоял пункт «любить женщину». Ну, то есть, помимо мамы, Лулу и еще нескольких классных кузин (а выбор у него был большой), такой необходимости не должно было быть после того разговора в тринадцать лет. - Ох, голубушка моя, - вздохнула тогда мама, потому что перестать каламбурить даже во время серьезного разговора было выше ее сил. - Хорошо, что мы переехали из Китая, - опустил газету папа, пододвигая бокс с бумажными салфетками к Ван Ибо. - Н-да, сложновато было бы, - согласилась мама, доставая ему из холодильника клубничное молоко и вкладывая бутылочку в дрожащую руку, погладив трясущиеся оббитые пацаньи пальцы. – Нет, ну я прямо чувствовала, что разговоры о девочках в этом доме ограничатся обсуждением сомнительности чуда Девы Марии, - мама планировала стать доброй католичкой. Больше эта тема в ключе Ван Ибо не затрагивалась и другим членам семьи запрещалась. И так должно было продолжаться до скончания времен – не было никакой необходимости в обратном, но. Но. Это все было давно, очень давно. В другой жизни, где не было Чжань-гэ. В той другой жизни не было любви, но был совершенно дурацкий список. И пусть даже было весело, как он тогда думал, это все не могло сравниться с тем, что было у него сейчас.***
Весна в этом году стояла удушливая. Ночью температура нисколько не понижалась, а из-за утреннего тумана воздух как будто вообще пытался тебя убить. Находиться на улице было трудно чисто физически, но Ван Ибо продолжал бегать в парке рядом с домом лишние полчаса. Пекарня открывалась в шесть, чтобы подавать кофе ранним пташкам, а свежие булочки выставлялись на прилавок только к семи часам. Те, что нужны были ему – к половине восьмого. Самые свежие горячие булочки каждое утро. - Как обычно: миндальные круассаны с творожно-фруктовой начинкой. Три штуки, - улыбнулась девушка, протягивая какой-то очень уж длинный чек с бумажным пакетом (конечно, Чжань-гэ, больше никаких пластиковых упаковок, мы побережем нашу экологию для будущего поколения). – Может быть, кофе? - Нет, спасибо, - кивнул Ван Ибо, мечтая побыстрее добежать до дома и смыть с себя холодной водой липкий пот. В прохладном помещении уличная духота, куда ему предстояло снова вернуться через минуту, казалась бесовским проклятьем. – Лучший кофе все равно варят у меня дома. До завтра. Под звон входного колокольчика, Ван Ибо выбежал наружу, понимая, что придется значительно увеличить темп – очередь была какой-то несвоевременно долгой и теперь он рисковал опоздать к завтраку. - Ты либо бегаешь, либо трахаешься, - бодро пропел голос Лулу в наушниках, пока Ван Ибо срезал дорогу по велосипедной дорожке. – И если второе, то это очень жестоко с твоей стороны, отвечать на звонок одинокой женщины в такой момент. Ван Ибо в ответ лишь громко втянул воздух носом. За поворотом его ждал переход к подъездной дорожке дома. - Ладно, не пыхти, я звоню сказать, что приеду на ваш праздник внебрачного греха вовремя. - Христианка в нашей семье моя мама, а кринжуешься почему-то ты, - выдохнул Ван Ибо, вбивая код от входной двери. - Никто не может меня осуждать за злость по поводу того, что, возможно, на твоей свадьбе я познакомлюсь с чьим-нибудь кузеном. А ты откладываешь этот момент. - Кто знает, может быть я берегу чьего-нибудь кузена, - ответил Ван Ибо и отключился, заходя в квартиру. В доме стояла та утренняя сонная тишина, в которую так нравилось втекать Ван Ибо. Скидывая кроссовки и занося пакет на кухню, включая кофейник, он старался не шуметь. Не хотелось разбудить раньше времени – утренний сон, такой тонкий и сладкий, Ван Ибо любил аккуратно снимать сам, вместе с теплым одеялом. Мокрый, после душа, он замер у двери в спальню и прислонился к ней лбом. Притаился. Там, внутри, в ласковом мраке, даруемом блэкаут шторами, было тихо. Ван Ибо не слышал по-настоящему, но ему казалось, что он мог сейчас различить, как сопят двое. И от этого знания, у него кольнуло сердце от любви. Все внутри взметнулось и заклокотало от большого горячего чувства. Родилось какое-то нетерпение поскорее открыть дверь, войти внутрь и увидеть там, как невероятно красивый Сяо Чжань спит, раскинувшись на кровати, а у него под боком, перевернувшись во сне и закинув ноги на подушку, развалилась их дочь. Ван Ибо любил этих двоих, еще не видя с того момента, как покинул комнату после ухода на тренировку, так сильно и так нуждался обнять их и поцеловать, что на секунду разозлился на разделявшую их дверь. Потом, вспомнив, что ее нужно лишь толкнуть – открыл. В белых холмах одеяла и раскиданных подушек он увидел темное пятно – волосы СяоЧжаня разметались по простыне. Ван Ибо очаровано прикипел к этому взглядом и присел на край кровати. Отодвинул покрывало, чтобы задохнуться от накрывшего его чувства нежности при виде розового уха и родинки. Он наклонился и тронул это пятнышко губами. Очень нежно и трепетно, едва касаясь дыханием. Сяо Чжань легко вздохнул и откинулся на спину, открывая свое нежное спокойное лицо. Ресницы у него подрагивали - Ван Ибо коснулся и их; поцеловал и след от подушки на щеке. Сяо Чжань был перед ним такой красивый, знакомый и так горячо, невероятно, до боли в сердце любимый. - Ммм, - страдальчески промычал он, пытаясь натянуть на себя одеяло, но Ван Ибо не дал, тихонько оттягивая край в сторону и обнажая еще одну темную макушку, розовое маленькое ушко и пухленькую детскую щечку. Он погладил крохотные пальчики закинутой за голову руки, поправил задравшуюся на животе пижаму с единорогом и сунулся, чтобы поцеловать горячий ото сна лоб. - Bǎobǎoqǐchuángba*, - прошептал он, ложась на кровать рядом и укладывая голову на локоть. Пальцами трогал крохотные волоски прозрачных детских бровок, очерчивал пимпочку носика. - Bu shi**, - она недовольно хныкнула и перевернулась на бок, перехватив ладонь Ван Ибо и укладывая себе под голову. Ужасная манипуляция. - Эмилия Ван, qǐchuángdeshíjiān***, - повторил он, притискивая ее к себе поближе. В грудь ткнулась маленькая голова и Ван Ибо опустил лицо, чтобы понюхать теплую макушку. - Опять ты на своем эльфийском, - вздохнул Сяо Чжань, не открывая глаз, и положил руку на бок Ван Ибо, поддергивая края свежей футболки и лениво поглаживая пальцами кожу. Выглядел он абсолютно счастливым, несмотря на то, что наверняка не выспался – Элли пришла к ним ночью из-за кошмара и долго волновалась, не засыпая. - Wǒàinǐ****, - выдохнул Ван Ибо и Сяо Чжань медленно открыл глаза. Смотрел долго и как будто что-то вспоминая. Уголки его приоткрытых, безумно прекрасных губ, подрагивали. Ван Ибо тоже смотрел, впитывая и растворяясь в окутывающем его тепле. - О, - наконец поддался улыбке Сяо Чжань, и она осветила его лицо, блеснув в глазах, - а это я понял. - Да неужели, - ухмыльнулся Ван Ибо, подаваясь вперед, к обожаемой родинке на подбородке, - а скажи-ка перевод, - зализывая кожу языком, - вдруг ошибся, - прикусывая мягкую нижнюю губу. - Я люблю тебя, Ван Ибо, глупого ребенка, - захлебнувшись воздухом всхлипнул Сяо Чжань, пытаясь дотянуться до отдалившегося от него теплого и нежного рта. - Я знаю. Сяо Чжань, продолжал смотреть совершенно счастливо и влюбленно, поглаживая его бок, и Ван Ибо думал, утонув в глазах напротив, что это все – вся его жизнь. Она замерла в этом моменте и больше никогда не сдвинется, потому что у него есть все, что нужно. И все, что он любит – на этой кровати. - Папуля, а ты принес булочки? – сонно выдохнула Эмилия и вывернулась из его объятий, садясь на кровати. Ван Ибо смотрел на то, как она почесывает голову, запутывая волосы еще сильнее – он потом просто умрет, пытаясь безболезненно расчесать эти колтуны, - и обожал. И все думал о том, что без Сяо Чжаня ее бы никогда не было в его жизни. Он бы не вынес. Без Сяо Чжаня вся его жизнь вообще бы была очень грустной и ужасающе одинокой. - Конечно, - отозвался Сяо Чжань, видя, как его все еще глупый ребенок затупил, может быть заметил повлажневший взгляд и дернувшийся кадык, - так что иди скорее умываться. У нас сегодня куча всего прикольного задумано. Папуля столько всего придумал на твой день рождения, что мы с тобой просто обалдеем от такого праздника. Ван Ибо было двадцать восемь. Он смотрел, как его дочь, единственная женщина в мире, которую он любил до потери сознания уже четыре года, сейчас шлепала босиком по полу, несясь в ванную. Его трепетно и горячо, завалившись сверху, целовал человек, за которого он собирался замуж. Человек, который своим появлением в его жизни изменил все. Зарываясь пальцами в мягкие волосы, Ван Ибо думал о большой любви и том, как он благодарен за нее. Ван Ибо еще не было даже тридцати, а он уже с радостью попросил подержать свое пиво список вещей, которые не планировал делать. И ему было хорошо.