Раньше.
— Я ждал тебя, — говорит Гневион, даже не отрывая взгляда от карты. Андуин сразу понимает, что это притворство, хотя оно почти незаметное, словно хлипкая паутина на солнце, словно движущиеся за окном тени. Андуин провел в королевском дворе всю жизнь; он видел, как преданные солдаты впадают в безумие, показывая свою истинную сущность — предателей и монстров. Он быстро решает, что Гневион его не пугает. Он быстро решает, что Гневион его не впечатляет. Гневион — Черный принц, последний из стаи Смертокрыла — сидит, скрестив ноги, на деревянном столике посреди таверны, засунув за ухо красную ручку и лениво выпуская из уголка рта клуб дыма. Он выглядит юно, несмотря на все свои старания. — Если ты хотел поговорить, то мог бы призвать меня, — Андуин тянет за полы своей одежды, выпрямляя её. После его приключения она вся в грязи и порвана в нескольких местах. «Едва ли подобает принцу» — иронично подмечает Андуин. Затем думает: «Ну и отлично». — Я предпочитаю, — Гневион специально проговаривает каждое слово, — когда люди приходят ко мне. — Я слышал об этом. Множество героев Альянса искали тебя. Его темные губы растянулись в небольшой ухмылке: — Со всех уголков континента! — А еще я слышал, — Андуин слегка прочищает горло, — что множество героев Орды тоже тебя искали. И обеим фракциям ты рассказываешь наиинтереснейшие вещи. Это заставляет Черного принца замолчать. Наконец, он смотрит на Андуина, резко щелкает челюстью, направляясь к выходу из таверны, а его драконьи глаза зорко осматривают местность. Черты Гневиона поразительны — он может быть как человечным, красивым, так и пугающим. Дракон прыгает со своего места и злобно пересекает комнату в три шага. Одна из его телохранительниц, женщина-орк, поднимает свой арбалет, но Гневион движением руки приказывает его опустить. Он шипит: — Пройдись со мной, — и тащит Андуина за локоть, дергая его к двери. Андуин поражен тем, насколько на пределе его нервы — конечно, после такого забываешь о манерах, которых придерживался много лет. Еще раз, сколько Гневиону, восемнадцать месяцев? Даже не два года? — Я получал более вежливые приглашения даже от Гарроша Адского Крика, — возмущается Андуин, освобождая свой локоть. У Гневиона такое лицо, будто он только что лизнул мурлока. — Мне нужно было сказать «пожалуйста»? Нужно было обратиться к тебе по всем твоим титулам? Ты же хотел поговорить, верно? Та комната полна моих глаз и ушей — я думал, ты оценишь шанс поговорить на нейтральной территории, — фыркает дракон. — Я слышал, что ты заинтересован в идее нейтралитета. Андуин смотрит на него, потирая внутреннюю сторону локтя. Помедлив, он спрашивает: — Ты… издеваешься надо мной? Ответ Гневиона — расплывающаяся улыбка. Но не враждебная. На самом деле эта улыбка была похожа на ту, которой бы мог улыбаться обычный, настоящий человек. Андуин смотрит назад, на телохранительниц — никто из них не сдвинулся, но взглядами они обменялись невербальными сообщениями. Принц Альянса осознает — это был искренний жест. Жест, который необязательно было показывать, если судить по выражениям лиц телохранительниц. Поэтому, он его принимает, следуя за Черным принцем по пятам через туман. Спустя десять минут они выходят на террасу, с которой видно всю Долину Четырех Ветров. Сквозь туман Андуин видит, как солнце прорезается сквозь облака, долину охватывают теплые летние оттенки, а гора под ними окутана жутким полумраком. — Неплохой видок, да? — совсем не эти слова ожидал услышать Андуин. — Я, эм, — он переносит свой вес с одной ноги на другую. — Я полагаю да, неплохой. — Я часто прихожу сюда, чтобы напомнить себе, на какое великолепие способен этот мир, — он мельком смотрит на Андуина. Тот примерно на полголовы ниже его, но умудряется создать впечатление, что они наравне, даже высоко поднимает шею, чтобы посмотреть на соратника. — Я слышал о тебе, Андуин Ринн. Я слышал о тебе и могу сказать, что мы стремимся к одной цели. — Нет, — уверенно отвечает Андуин. — Я так не думаю. — Единый мир. Свободный мир. — Мир без войны, — вмешивается Андуин. — Я стремлюсь к миру без войны. Все, что я делал, было ради этой единственной цели. А ты в это время сидел на своей горе, сеял раздор и врал всем подряд. Гневион усмехается: — Мой дорогой принц. Я никому не врал. — И все же ты играешь за обе стороны. — Приходы и уходы моих чемпионов вряд ли являются секретом, — Гневион изображает ходьбу двумя пальцами в воздухе. — Жители этого мира жаждут конфликтов и конкуренции — ты не можешь винить меня в войне, которая кипела еще до нашего рождения. — Тогда что тебе нужно от меня? — Сотрудничай со мной, — говорит Гневион. Он хлопает кулаком в открытую ладонь, улыбаясь с маниакальным энтузиазмом. — Будь на моей стороне и помоги мне достичь моих целей! Андуин был поражен на мгновение. Его сердце бьется невероятно быстро, и он не совсем уверен, почему. Он оскорблен, сбит с толку, зол и взволнован — все сразу, словно харизма дракона выбила весь воздух из его легких. Он делает два шага назад и пытается придумать ответ, который не был бы грубым или нелепым. Терпит неудачу. — Ты ненормальный? — Очень далек от этого, принц Ринн. На самом деле, возможно, я последний нормальный в Азероте. — В твоем солипсистическом заблуждении, может быть! — О… — Гневион размахивает руками в насмешливом жесте. — Какое умное слово для такого маленького принца. Я впечатлен! Андуин открывает рот, чтобы ответить, но все слова застряли в горле. Гневион, Черный Принц, хоть и не опасен, но зато очень наглый и раздражающий. —Я… ты… к-как... — он путается в словах на мгновение. — Как ты вообще можешь спрашивать меня о подобном? Мы только что познакомились… и ты знаешь, что я думаю о твоих методах. Ты правда ожидал, что я соглашусь? — Я ожидал, что ты будешь рационален. — Гневион пожимает плечами. Он не выглядит обеспокоенным. — Все, чего я от тебя прошу — довериться мне. Сглатывая, Андуин медленно качает головой. Он смеется, но этот смех совсем не радостный. — Нет, — говорит он. Затем он говорит это снова. — Я понятия не имею, чего ты пытался добиться, но нет. Нет, нет, нет. Никогда.*
В их следующую встречу Гневион стал выше. Это мелочь, но в последнее время Андуин не в расположении духа, чтобы заметить это. Он готов умереть, если потребуется, но эта глупая решимость не подготовила его к боли, к абсолютно головокружительному обилию боли. Когда за окном густой туман, его тело болит и пульсирует. Когда за окном яркое солнце, острые вспышки боли чувствуются в бедрах, запястьях, суставах ног. Первую неделю в таверне «В туманах» он проводит, уставившись в открытую книгу на коленях, заказывая кружку за кружкой чая только для того, чтобы руки и колени оставались в тепле. Он словно забыл, как читать. Его разум опустошен и рассеян; острая боль прошибает его грудную клетку каждый раз, когда он пытается вдохнуть слишком глубоко. Он бы мог спокойно и мирно существовать даже с этой болью, если бы не одно «но». Конечно же, в таверне все ещё есть и Гневион. Герои приходят к Гневиону в любой час дня или ночи. Когда он не занят развлечением каких-нибудь чернокнижников или воздаятелей, когда он не суетится, складывая империю из шатких карточных домиков, тогда он забирается на подоконник позади стула Андуина, и наблюдает его попытки чтения. — Ты на этой странице уже минуты три, — комментирует он, показывая свой темный змеиный язык. — Видимо, очень увлекательная тема! — Почти каждая кость в моем теле была сломана, — оправдывается Андуин, будто это что-то доказывает. Гневион самодовольно улыбается и приземляется на колени, чтобы наклониться вперед и заглянуть за край книги. Когда он протягивает руку к щеке Андуина, в его глазах можно увидеть странный свет. От любого другого человека этот жест можно было принять за проявление нежности. От Гневиона же — это просчитанная проверка. — Я слышал, твою мать убили ударом камня в голову. Я надеялся, что ты не такой же деликатный. Еще неделю назад Андуин бы не поверил, что Гневион способен на подобные слова. К сожалению, теперь он начинал в полной мере понимать характер дракона. Он научился предсказывать, а что еще хуже — понимать его. Гневиону нужна искра, нужна ответная реакция. Он едва ли может оставаться спокойным — настолько сильно он жаждет конфликта. Андуину не нравится думать о том, что существует врожденная природа определенных особей, но всё же, несмотря на притворство, есть в Гневионе что-то такое, что делает его именно драконом черной стаи до мозга костей. Если бы не боль, Андуин никогда бы даже не поддался искушению уделить ему внимание, которого он так жаждал. Ему нужно отвлечься, поэтому он освобождает свой подбородок из хватки Гневиона и отвечает: — А что насчет тебя? — Что насчет меня? — Я тоже не думал, что ты деликатный, но даже я почувствовал изменение в твоем поведении. — Ты почувствовал? Человек утверждает, что он почувствовал что-то настолько неуловимое, как изменение в поведении, с такими-то ограниченными способностями! Очаровательно! — Что-то в тебе изменилось. Ты стал более холоден с героями Орды. Ты смутно говоришь на те темы, в которых раньше был уверен, — Андуин ставит свою нетронутую чашку чая на колени и наклоняется вперед, показывая искреннее любопытство. — Что поменялось, Гневион? Гневион колеблется, сжимая свои ладони в кулак: — Я… — он нарушает зрительный контакт. — Я признаю, я был вынужден… пересмотреть определенные моменты относительно… финального результата моего плана. Текущая ситуация совершенно нестабильна и непредсказуема. Данные постоянно меняются. Возможно, мне нужен… — Да? — Другой взгляд. Свежий взгляд. Посреднический взгляд, который привнесет… равновесие. Гневион нетерпеливо смотрит на него, но все, что может Андуин — раздраженно вздохнуть. Он знает, куда клонит дракон, хотя эта тактика, несомненно, новая. Дракон выглядит нуждающимся, почти искренне уязвимым, и эта уязвимость страшна и абсурдна. Абсурдна, потому что каждое слово Гневиона — вопиющая ложь. Андуин откидывается на стул и прикрывает глаза рукой, дабы не видеть вопросительный взгляд на лице Гневиона. Наконец, он говорит: — Хватит просить меня помочь тебе. Я никогда не скажу «да». Гневион молчит. Андуин никогда не видел, чтобы тот молчал настолько долго. Глаза принца закрыты, но он может представить, как дракон расплывается в солёную лужицу из собственных возмущений и оскорбленных чувств. В итоге, Гневион щелкает языком и начинает смеяться: — Не смеши меня, — говорит он. — Конечно скажешь, принц Андуин. В конце концов, я всегда получаю «да».*
Велен однажды сказал Андуину, что все, кто появляется в твоей жизни, делают это не просто так. Каждое знакомство имеет свою определенную роль в одной огромной общей картине. Андуин часто думал об этом, когда натыкался на людей, испытывающих его терпение, или когда задумывался о существовании Гарроша Адского Крика. Чем дольше он разговаривает с Гневионом, тем чаще задается вопросом: может быть, Вселенная тестирует его в своей великой и ужасной манере? Они только и делают, что спорят, но Андуин не может не вестись на провокации дракона. Он никак не может перестать, потому что несмотря на разочарование и утомление, которые приносят эти перепалки, он никогда не чувствовал себя таким живым, как когда он и Гневион препираются. Во время разговоров между ними словно горячие угли щелкают. Никто и никогда не смотрел на Андуина так — хищно, заинтригованно, отчаянно желая его компании. Это вызывает привыкание у мальчика, который большую часть жизни был один и на которого все смотрели так, будто он центр вселенной. Андуин беспокоится, потому что мысли о том, что ему нравится проводить время с Гневионом — опасны. Он беспокоится, потому что у него просыпается интерес к опасным вещам. Он никогда не думал, что у него начнется мятежная подростковая фаза, когда он будет наслаждаться вещами, которые бы не одобрил его отец — но затем Андуин понимает, что эта фаза началась еще с того дня, когда он выбрал стрельбу из лука, вместо боев на мечах. Гневион не друг. Но и не враг. После еще двух недель в таверне и пятидесяти игр в цихью*, Гневион стал тем, кому Андуин открылся даже больше, чем своим наставникам. Он охотно делится своим опытом; он активно размышляет вслух, надеясь на ответное одобрение и согласие. Снова и снова принц Альянса пытается напомнить себе, что Гневион — дракон, он лжец, он сын Смертокрыла и ему два года. Он убеждает себя, что единственная причина, по которой у него затаилось дыхание, сердце трепещет, а щеки горят — это потому, что он настолько лишен общения с людьми своего возраста, что любая вещь, любой маленький клочок внимания заставляет чувствовать себя настолько взволнованно. Но Гневион отвечает взаимностью, и Андуин думает, что всё это закончится очень, очень плохо.*
(есть пять вариантов.)
Первый.
— Ты прекрасен в этом свете, — говорит Гневион внезапно, импульсивно и без притворства. Андуин не смотрит на него. Он отвечает: — Гневион, весь мир горит. — Да. Разумеется. Возможно, это последний свет, в котором я тебя увижу, — Гневион откидывается назад, отталкивается от перил балкона и начинает в темпе расхаживать по комнате. Позади него — фон катастрофы. Внутри замка зловещая, угнетающая тишина. — Свет пламени отлично смотрится на тебе, — продолжает он. — Огни делают твою кожу золотистой, твои волосы отсвечивают блестящие вспышки света. Боюсь, ты провел слишком много времени за учёбой и книгами. В магическом свете ты кажешься бледным. Лампы? Даже не стоят твоего внимания. Я бы хотел посмотреть на тебя в свете огней самих Обителей стихий. Андуин прикусывает губу. Лесть — любимый вид спорта Гневиона, а флирт между ними был долгой и рискованной игрой. Гневион флиртует с любым достаточно наивным человеком, который поведется на его уловки; дракон любит проверять пределы своей харизмы, оттачивать ее как инструмент или оружие. Она остра, как лезвие — но с Андуином он обычно честен. Дракон дразнит его неуловимыми взглядами и мимолетными моментами: большой палец на губах, чтобы призвать к тишине; аккуратная рука на основании шеи, чтобы удержать его еще ненадолго. Андуин поворачивается и заставляет самого себя засмеяться. Звучит очень неестественно, слишком тонко и ломано. Его трясет, он чувствует, как под кожей дрожит каждая кость его тела. — Иногда мне интересно, Реастраза что, читала тебе только скабрезные любовные романы, пока ты был в яйце? Перестань быть таким… Он запинается, когда замечает, как слабо дрожат руки Гневиона, прямо как и его собственные. Дракон стоит, подперев подбородок рукой, его рот открыт настолько широко, что видны острые резцы. Андуин видел Гневиона подавленным, встревоженным, истекающим кровью до полусмерти, слишком гордым, чтобы принять что-то обезболивающее. Андуин даже видел, как он ест сердце мертвого Властелина Грома. Но он впервые видит его испуганным. Он поражен зрелищем, разрываясь между сочувствием и жалостью. Ах. Ну конечно же. — Ты серьезно думал, что сможешь остановить это? — шепчет Андуин. — Думал, что сможешь остановить Пылающий Легион? — Да, — хрипло отвечает Гневион. — В одиночку. — Я никогда в себе не сомневался. — Ты глупец, — Андуин смеется, в этот раз по-настоящему. — Ты ужасно самовлюбленный. — Возможно, — предполагает Гневион. — Наверное, я надеялся, что это возможно, если ты будешь на моей стороне? — Лжец, — Андуин пересекает комнату четырьмя шагами и целует его. Затем целует снова. И не перестает целовать, пока Гневион не отвечает на поцелуй, царапая губы Андуина до крови своими клыками. — Лучше всего, — он хрипит, — ты выглядишь при нормальном свете. Нет, это звучит ужасно. Еще раз: — В лунном свете, может быть? Еще хуже. — Я не знаю, но я планирую прожить достаточно долго, чтобы сделать ответный комплимент. Боже, он звучит глупо. Андуин так старался засмеяться сегодня. Чтобы не напоминать Гневиону о его отце. Чтобы притвориться, что он верит в то, что последняя атака героев Азерота против Пылающего Легиона будет успешной. Последние атаки против зла всегда успешны в историях и легендах, правда? Он даже не понимает, что плачет, пока слезы не попадают в царапину на его губе, отчего та начинает жечь. Гневион улыбается и вытирает его слезы резким движением большого пальца: — Мой дорогой принц, я прекрасен при любом свете и с любого ракурса. Только тебе нужен апокалипсис как подсветка, чтобы выглядеть красиво. Андуин целует его еще раз, просто чтобы заткнуть. А потом еще раз, потому что, возможно, сейчас — последний шанс сделать это.*
По крайней мере, они умирают вместе. Азерот пал. Еще одна мерцающая звездочка погасла в бесконечном цикле Круговерти Пустоты.Второй.
Пятнадцать минут четвертого, Андуин уже опаздывает на празднование, и вдруг Гневион заваливается в комнату через окно в своей драконьей форме (размером с домашнюю кошку) и, сидя на подоконнике, превращается в человека. — Добрый вечер, принц Андуин, — говорит он, плавно опускаясь на ближайший стул и скрещивая ноги. — Что ты здесь делаешь? — шипит Андуин, в спешке закрывая дверь в комнату. Он прихрамывает, пересекая комнату неустойчивой походкой, и кладет обе руки прямо на грудь Гневиона. — Я же тебе сто раз говорил! Убирайся, убирайся, убирайся. Гневион не двигается. На самом деле, он сохраняет достоинство и осанку со стоической решимостью, которая невероятно подозрительна. Он прочищает горло и говорит: — Я не могу уйти. Нам нужно поговорить. Я хочу сказать тебе кое-что. — Да, ты часто хочешь мне что-то сказать. Однако сегодня у меня нет времени на разговоры, поэтому тебе придется вернуться в другой раз. — Объясни мне, — начинает Гневион, внезапно поднимаясь на ноги и проходя мимо Андуина. — В чем смысл этого человеческого ритуала — брака по расчету? — Я… Я уже тебе объяснял, когда была помолвка. Тебе почти пять лет. Не заставляй меня рассказывать тебе про пестики и тычинки. — Нет, нет, нет, — срывается Гневион. Он начинает мельтешить по комнате, его тон рассеянный и отвлечённый. — Я имею в виду, в чем смысл конкретно этого брака. Почему твой отец должен женить тебя, как будто… Как будто ты какой-то товар! Я не понимаю, какая польза у этого союза! С усталым вздохом, Андуин садится на стул и кладет трость на колени. Он не знает, почему так потакает Гневиону. К нему в голову закралась мысль о том, что он благодарен тому, что опаздывает на важный светский вечер. Мысль о том, что он благодарен тому, что опоздает именно из-за вмешательства Гневиона. Он смотрит на дракона в другом конце комнате и испытывает исключительно нежные чувства, рассматривая изгиб его носа и заостренные клыки, немного выглядывающие из-под нижней губы. — Гневион, если мой отец хочет помочь вновь сплотить семь королевств, тогда он должен показать, что готов относиться к ним как к равным. Это значит позволить аристократам стать частью королевской линии Штормграда, независимо от того, какие неприятности пережили их народы. Гневион издает разочарованный звук и резко поворачивается: — Если твой отец действительно сильный правитель, то аристократия должна верить ему на слово! Андуин усмехается: — Политика так не работает. — Нет, — глаза Гневиона вспыхивают, когда он показывает пальцем в сторону Андуина, обвиняя его. — Политика так не работает в твоем ограниченном видении «нового мира». Твой отец создает нацию, которая больше заинтересована в спокойствии, чем построении великой империи. — Да. Да, это правда. И я этому безмерно рад. Гневион, неужели мы недостаточно много спорили, чтобы ты понял, что это плохой аргумент? Почему ты настаиваешь на одном и том же споре снова и снова? — А разве это тот же спор, принц Андуин? — Конечно тот же! Я уже могу пересказать его наизусть. Сначала ты заманиваешь меня в утомительную игру определений, затем упрекаешь меня в моей мягкости, и мы рассуждаем о преимуществах дипломатии над диктатурой. Иногда ты цитируешь несколько древних пандаренских философов, а я поражаю тебя своим умением обращаться к дренейским текстам, пересказывая их с ужасным акцентом, а потом мы пьем чай и обсуждаем погоду. Кажется, после этих слов у Гневиона пропадает все желание спорить дальше. Он откидывается назад и неловко сжимает руки, как будто не может решить, что с ними делать. Через мгновение он спрашивает: — Значит… тебе не нравятся наши разговоры? — Я этого не говорил. — Но ты считаешь их бесполезными? — Ну… да? Потому что так и есть, Гневион, и в этом вся проблема. — Я.. Я всегда чувствовал, что в них есть определенная синхроничность. Есть закономерность в наших взаимодействиях — своего рода симметричное сходство. Андуин поднимает бровь: — Это... то, что нравится драконам? Гневион в ответ поднимает свою: — Разве это не то, что нравится людям? — Ты меня запутал. — Какой тактики следует придерживаться после взятия белого императора в цихью? — Эээ… Компромисс Ксао Фао, если я правильно помню? — Андуин не понимает, какое сейчас это имеет значение. — Черный император может продолжить продвигать фронт, но он должен жертвовать храмом за каждый ход, который делает. — Да. Черный император может контролировать поле самостоятельно, но ему никак не выиграть партию без поддержки Белого императора. Видишь, насколько идеальна их созависимость. Андуин смеется, прикрывая рот рукой: — Кажется, я припоминаю, как кое-кто намеренно побеждал Белого императора, тщетно пытаясь выиграть в одиночку. Нам понадобился месяц, чтобы выиграть наш первый матч. — Тогда я был очень юн, принц Андуин, и попросту не мог оценить элегантность и простую красоту этой идеи. Задумка состоит в разных сильных сторонах, в достижении равновесия между друг другом, чтобы достигнуть гармонии. Чем-то напоминает наши дебаты. — С чего ты взял? — Черный император и Белый император — давние архетипы, укоренившиеся в легендах пандаренов. Мы встретились в Пандарии — Черный принц и Белая пешка. Древняя символика пандаренов почитает встречу двух противоположностей. Быть такого не может, что все это — случайность. Гневион сейчас практически разговаривает сам с собой. Он деликатно подпирает подбородок рукой, а выражение его лица так сильно смягчилось, что он едва ли похож на себя. Андуин смотрит на него в течение напряженной, длительной минуты, и только после того, как он резко вдыхает, понимает, что задерживал дыхание. Его резко прошибает осознанием. Гневион очень внезапно встречает его взгляд, и все, что может сделать Андуин — это издать тонкий, нервный стон и сказать: — О-ох. Тишина нарушается стуком в дверь. Слуга начинает говорить через дверь, выводя их разговор из тупика: — Принц Андуин? С вами всё хорошо? Конечно, отец хотел убедиться, что он одет и готов, что он не упал и не сломал обе ноги, что он не сбежал, чтобы совершить какую-нибудь глупость, например, жениться на очаровательной троюродной племяннице Вол'джина, Заледже. Никакого сарказма, она действительно была очаровательна. Андуин вспоминает как дышать, затем как ходить и умудряется доковылять до двери и запереть ее тростью, пока ключ не начал поворачиваться в замке. Стоит однажды поскользнуться и разбить голову об угол стола, и уже никто в замке никогда не забудет, что, несмотря на все свои деяния, ты все еще инвалид, который еле как ходит. — Я в порядке! — раздраженно отвечает он, прижимаясь спиной к двери. — У меня были некоторые… трудности с переодеванием! Я спущусь буквально через пятнадцать минут! Слуга колеблется, но уступает со вздохом, слышным даже через два дюйма дерева: — Как пожелаете, принц Андуин. Не стесняйтесь звать на помощь. — Даже не подумаю об этом! Он слушает, как ее шаги затихают в коридоре, но не двигается. Они с Гневионом смотрят друг на друга из разных углов комнаты. Расстояние между ними удушающее. — Итак, — шепчет Андуин. — Что теперь? — Теперь ты женишься. Ты же об этом мне твердил, верно? — И это всё? После всего, что было, ты позволишь мне жениться? Я ожидал чего-то более грандиозного, учитывая твою манию величия. Ты хочешь сказать, что пришел сюда без всяких планов, чтобы выкрасть меня? — Я бы мог штурмовать замок огнем, сеять повсюду хаос, — решительно отвечает Гневион. — Но у меня есть еще лет двадцать, по крайней мере, пока я не вырасту настолько, чтобы сразиться со всей стражей Штормграда. — Значит, через двадцать лет? — Андуин выдавливает из себя легкий смешок. — Я всегда предполагал, — говорит Гневион очень тихо, — что ты будешь на моей стороне. Ты же принц, как и я. Ты можешь делать все, что захочешь. — К сожалению, в моем мире жизнь принца — самое далекое от этого. Мои возможности всегда были очень ограничены. — Позолоченная клетка, — фыркает Гневион. — Да. И я намерен жить в ней в меру своих возможностей.Третий.
Его кости никогда не заживут полностью, как и шрамы Азерота. — Я предупреждал его, — шепчет Андуин сам себе. — Твой отец был безумным зверем, Андуин, как и Гаррош. Своим сожалением ты ничего не получишь. — Почему ты всегда говоришь то, что не нужно? — сжимает зубы Андуин. — Это один из моих многочисленных талантов, — Гневион нависает над ними. Он делает это постоянно в последнее время. Он скользит своей рукой вверх по узкой линии бицепса Андуина и хватает его за плечо, — Андуин, — шепчет он, — Андуин, мой дорогой принц. Ты не должен терпеть это зрелище. — Я не настолько деликатный. — Как знаешь, — дракон не убирает руку. Андуин не настолько деликатен, чтобы отвернуться от погребального костра собственного отца. Сегодня Штормград пылает, но завтра Андуин станет королем. И он восстановится. Андуин не настолько деликатен, чтобы отвернуться от Гневиона, вырезающего сердце его отца с невероятной, благоговейной деликатностью. Он вспоминает, как впервые увидел, как Гневион съедает сердце, впитав в себя бездонную смесь отвращения и восхищения. Труп Вариана Ринна усажен на трон в дешевой, отвратительной пародии на власть. Глаза его подняты к небу. Вскоре приходит шок: Вариан никогда бы не предположил, что его сын позволит этому случиться. Что его сын предаст его, выберет любовника, а не отца. Нет, Андуин исправляет себя — он выбрал идеологию. Он выбрал будущее Азерота. То, что они с Гневионом согласны с целями, но не согласны с методами их достижения — случайность. Если Андуин закроет глаза и будет молча повторять это себе, он почти может в это поверить.*
Удивительно, сколько их союзников — новых и старых — Гневион смог переманить со стороны Вариана своими сладкими речами. Не Мурадина, конечно, но, после небольших трудностей, Мойру и Фалстада, Стремительность согласия Гелбина была поразительна, но не настолько, как утомительный тон, с которым Велен решил отказаться. Бэйн почти незаметно глядел на Вол'джина и Андуина, в его глазах читался мучительный вопрос. Андуин, сжав губ и стиснув пальцы от осознания того, что произошло с отцом Бэйна, кивает в одобрение. — Безусловно, в его отсутствие эти разговоры проходят с небывалым изяществом, — говорит Тиранда, голос ее нежен, словно шелк, и мудрее, чем величайшие деревья Штормграда. — Пламя войны наконец-то угасло. — Никаких возражений, — Малфурион согласился. Он и его супруга подняли свои кубки, наполненные густой, пряной тролльской настойкой, которую налил для них Вол'джин, и опустошили их. — Две старейшие и величайшие империи наконец-то прекратили свою кровную вражду, — произнес Вол'джин, перекинув руку через плечи Андуина. — Парень, надеюсь, ты получишь честь запечатлеть это в истории. — Да, — вежливо отвечает Андуин. — Это было бы честью. Честью было бы объяснить, почему никто из союзников Вариана в тот день не пришел ему на помощь. Объяснить это с перспективы того, кто знал его лучше всех.*
— Гневион. П-подожди. Гневион поворачивается к нему, заляпанный в крови, с по-кошачьи сузившимися зрачками: — Да, мой дорогой? Он нежно улыбается, а его рука по локоть в запекшейся крови отца Андуина. Я не настолько деликатный, чтобы... — Мой отец был разрозненным человеком, но я верю, что он мог бы быть справедливым лидером. — Пока он жил, он был бомбой замедленного действия, — говорит Гневион. Они говорили об этом много раз, но это почти никогда не было спором. — Да. Но я не это имел в виду, — Андуин медленно проходит по тронному залу, часто спотыкаясь без своей трости. Он стоит на противоположной от Гневиона стороне трона, представляя их в роли каменных львов, стоящих на страже короля. Печальная шутка: эти львы — детёныши с едва заметной гривой. И теперь именно их когти и клыки будут направлять судьбы людей, эльфов, орков и всех остальных существ на проклятой планете Азерот. Метафора тонкая, но от осознания её реальности у Андуина начинает кружится голова. — Я имею в виду, что он буквально был разделен на две части, — Андуин окунает палец в кровь, скопившуюся на яремной впадине его отца. Он держит ее, чтобы Гневион увидел, а затем проводит шаткую линию по центру бледного лица Вариана: — Было две части Вариана Ринна, и та, которую я любил, могла бы быть справедливым лидером. Гневион наблюдает за ним хищным взглядом. Его движения медленны и методичны, когда он переламывает ребро Вариана пополам своей драконьей силой. Он освобождает кость от сухожилий и легочной ткани, счищает кровь, затем победоносно поднимает ее в воздух: тонкое лезвие из кальция и костного мозга, сверкающее таким же белым цветом, что и тронный зал Штормграда. — Говори, что хотел, Андуин Ринн. — Половина принадлежит мне, — говорит Андуин тихо, твердо, без каких-либо сомнений. Гневион на мгновение теряет дар речи, что является величайшей победой в этот день. Андуин держит свой окровавленный палец, как нож, и проводит кровавую полосу на ладони, деля ее пополам. — Ты разрезаешь его пополам, Гневион. И отдаешь половину мне. — И что, скажи на милость, ты собираешься делать с половиной сердца своего отца? Не разрушая их зрительный контакт, Андуин слизывает остатки крови Вариана со своих пальцев: — Как ты думаешь, что я собираюсь с ним делать?*
— Почему Ринн, а не Сильвана? — вопрос задает Генн Седогрив, но осуждающе смотрит именно Мурадин Бронзобород. — Мы не можем решить проблему с Сильваной, пока не победим Пылающий Легион, — объясняет Гневион. — Да, — говорит Андуин. — Она ненавидит Легион больше, чем кто-либо из нас. После того, что произошло с моим отц… с Варианом Ринном, она будет подчиняться нашим требованиям, пока… — Пока что, парень? — в голосе Мурадина слышна сталь. По спине Андуина ползут мурашки. Гневион кладет ему руку на колено под столом, пытаясь успокоить. Андуин выравнивает дыхание и касается ладони дракона, чтобы прибавить себе уверенности. — Пока мы даем ей то, чего она хочет. Генн откидывается на свое кресло. Похоже, он несколько минут обдумывает это заявление. Затем Седогрив проводит языком по острым резцам — способным разорвать плоть даже в его человеческом обличии — и просто говорит: — Ладно.*
Они ужинают вместе под двумя лунами. Плоть склизкая, ее трудно жевать, трудно проглатывать. В заднюю часть горла поднимается желчь, когда он откусывает и рвет артерии. Ему приходится грызть жир и мышцы дольше, чем он ожидал. Они упрямятся, их не раскусить даже коренными зубами. С лихорадочной решимостью он срывает влажные куски от сердца и проглатывает их целиком, задыхаясь в потоке упрямых слез. Они обжигают и наполняют рот слизью и желудочной кислотой. Гневион ходит около него и успокаивающе трёт спину, шепчет на ухо легенды о покорении императоров и их падении. Гневион берет последний кусочек сердца Вариана и кладет его в рот. Андуин в знак протеста слабо хватает дракона. Моё. Мой долг. Моя половина преступления. Гневион медленно жует плоть, разрывая ее хищными зубами. Он обхватывает подбородок Андуина руками и мягко целует его, передавая кусок мяса. Горло Андуина настолько болит, что Гневиону приходится поглаживать яремную вену, чтобы направить кусок вниз. — Отныне, — слабо говорит Андуин, — мы делаем всё так. — Пополам, — соглашается Гневион. — Всё. Пообещай. — Я еще никогда не лгал тебе, не так ли? Андуин кивает и ложится на камень. Ночь пахнет кровью и дымом. Это конец эпохи — говорит он сам себе. Больше никогда не будет ночей, пахнущих так же. Иначе какой в этом был смысл? — Гневион, мы воссоединим этот мир. — Да. И когда Пылающий Легион вернется, чтобы забрать эту планету, они будут ожидать разбитую планету. Они будут ожидать раздробленные, легко побежденные народы. — Но они найдут народ, который стал сильнее, справедливее, чем когда-либо существовавший в Круговерти Пустоты. И впервые за свое бесконечное существование они узнают, что совершили ошибку. Гневион убирает волосы — спутанные, пропитанные кровью и потом — с глаз Андуина. Андуин смотрит на своего друга, восхищается его темной кожей и выпирающими костями. Глаза Гневиона краснее крови и ярче пламени. — О, мой дорогой Андуин, — мурлыкает он, — как же сильно они будут бояться нас.Четвертый.
— У человеческого короля есть питомец-дракон! Ты слышал? Его отец заполнил город шкурами драконов черной стаи, а теперь сын привозит дракона на торговые переговоры! Какая же темная магия действует на него, почему этот зверь преследует его? — Тебе не следует читать гномскую желтую прессу, Гневион. Это как нездоровая пища для ума. — О, он еще и заботится о здоровье ужасного зверя! Как мило! — Ты все еще так юн. Я думаю, важно быть осторожным с тем, что ты потребляешь. — А, ну, если тебя это утешит, то я пропитал бумагу в вине, прежде чем ее съесть. — Прежде чем… — И добавил капельку пандаренского соуса шрирача. — Гневион, ты же не буквально съел желтую прессу… — Я съел двадцать шесть копий этой газеты. Всё, что было у торговца в его ненадлежащем распоряжении! — Хмм… Я рад видеть, что ты сегодня хотя бы чего-то достиг. Андуин смотрит в зеркало и очень сконцентрирован на стрижке свой бороды, так что весьма удивлен внезапному треску, пронесшемуся по комнате. Он роняет ножницы и закрывает глаза; он знает, что случилось, даже не глядя, в основном потому, что это случается не в первый раз. Андуин постепенно открывает глаза и быстро просматривает состояние своей спальни в зеркале, прежде чем повернуться, чтобы оценить всю степень повреждения. У Гневиона появилась необъяснимая привычка — превращаться в дракона, лежа на постели Андуина. Раньше, когда-то давно, это было мило, но теперь Гневион повзрослел и стал примерно такого же веса и размера как два с половиной молодых элекка. Кровать полностью разрушена. Как и тумбочка, которая пала жертвой раздражительного, размахивающего хвоста Гневиона. — Ты понимаешь, что средства для починки моих личных вещей поступают из денег налогоплательщиков? — Настоящая трагедия. Если мне удастся раздавить еще сотню кроватей до равноденствия, у тебя на руках будет еще одно Братство Справедливости. — Не смешно. — Говори что хочешь, Андуин Ринн. Я уморительный. — Это даже не близко к понятию «смешно». Гневион качает головой, еще больше разрушая колонны кровати рогами. Он прикрывает морду лапами и дуется, но делает это так величественно, что Андуин вздыхает и, наконец, уступает, собираясь сесть на край обветшавшей кровати. — Что тебя беспокоит? — Черный принц Азерота не потакает банальной терапии отношений. — Конечно. Черный принц Азерота потакает только своим банальным приступам гнева. Ему никогда не нужно тушить темный и ужасный огонь, таящийся внутри него. — Я не твой питомец, — тихо рычит Гневион. Андуин мудро придерживает язык за зубами. Вместо каких-либо слов, он протягивает руку ко лбу Гневиона. Дракон закрывает глаза в ответ на прикосновение. — Разве я когда-нибудь обращался с тобой, как с животным? — Мы давно договорились, что будем равны во всем. Правители, бок о бок. — Да, договорились. У меня есть обязанности в Штормграде. Твои войска растут с каждым днем. Мы с Вол'джином делаем всё возможное, чтобы помочь тебе подготовиться к нападению Легиона. Аиса Воспевающая Облака и Цзи Огненная Лапа тоже помогают. Мы сделали это вместе, Гневион. Никто в этом не сомневается. — Великие и ужасные, — бормочет Гневион, его голос перерастает в рычание. — Что? Ты представлял как мы будем вместе летать по небу, покоряя деревни? Пока все жители Азерота разом не закричат: «Стойте! Стойте! Мы сдаемся! Мы объединимся! Хватит сжигать наши дома, могучий Драконий Король!»? — Дипломатии, конечно, не хватает... — дракон смыкает чешуйчатые губы, отвлеченно щелкает языком, — вкуса победы, который я уже отвык чувствовать. — Мне неприятно сообщать тебе об этом, Гневион, но рано или поздно все мы взрослеем. — Легко тебе говорить, — огрызается Гневион. — Ты родился взрослым. — Я… — Андуин пытается спорить, но понимает, что аргументов у него нет. В том, что говорит Гневион, есть правда, и это его ужасно огорчает. Поэтому он говорит: — Мне жаль. — Так и должно быть. Хм… Млекопитающие. Вы просто становитесь старше. И волосатее. — Эй! — Андуин оскорбленно прикасается к подбородку. Он усердно работал над тем, чтобы отрастить бороду! Она не появлялась, пока ему не исполнилось двадцать три года! Гневион разминает шею и кладет голову на колени Андуину. Этот вес неприятен на нежных костях Андуина — давление напоминает о дюжине переломов, от которых он едва восстановился, но он не возражает. Он ласково пробегает пальцами по изгибу левого рога Гневиона. — Эй, — повторяет он, на этот раз мягко. — Ты становишься старше с каждым днем. Вес этих слов ощущается тяжелее, чем вес выросшего дракона на его ногах. Андуин на мгновение перестает дышать и чувствует, как воздух накапливается и становится тяжестью в центре груди. Они никогда не говорили об этом, только ходили вокруг да около. Они смеялись над этим — нежные млекопитающие, маленькие стеклянные человечки, с таким же успехом вы можете быть песочными часами, ведь прошедшее время можно увидеть по состоянию вашей кожи, ха-ха. О, Гневион, не говори так самоуверенно, маленький дракон. Твой род теперь тоже смертен, знаешь ли. Смертен, да, но все же не такой смертный, как вы. Они говорили об этом, но никогда по отношению друг к другу. Никогда в том смысле, который открывается, если сравнить их: Гневион, Черный принц, проживет дольше (намного дольше) Андуина Ринна. Андуин снова дышит, и он утыкается носом в чешуйчатый загривок Гневиона. Он обхватывает руками шею дракона и с любовью вслушивается в пульс, слышный через главную артерию, Такой же пульс, как и в руке Андуина. Однако сердце Гневиона бьется медленнее. Намного медленнее. — Знаешь, — шепчет Андуин, — новый губернатор Валгарда в последнее время присваивает часть денег себе в торговых переговорах. Тебе станет легче, если я позволю тебе подержать его во рту какое-то время? Медленная и коварная улыбка простирается на узкой морде дракона. Он широко улыбается.Пятый.
Джайна начинает говорить первой. Ее голос недобрый: — Ты давно не приходил ко мне за советом. — Я не чувствовал себя желанным гостем, — говорит Андуин. — Не хотел переступать границы. Но я… — Я знаю, о чём ты меня спросишь. Я была там, Андуин. Я видела стычку твоего отца и Черного принца. Она была очень публичной. — Я… — И теперь ты хочешь узнать, как можно вести тайный роман с кем-то, кто технически является твоим врагом. Ты спросишь меня, как мне удалось это сделать прямо под носом у Альянса? Он сжимает руку на своей трости, его лицо выражает извинение или отрицание, но его «тётушка» Джайна никогда не была глупой, а теперь она еще и нетерпелива. Поэтому он стискивает зубы и говорит: — Да. Джайна горько смеется: — Ну, у меня это плохо получилось, не так ли? Иначе ты бы меня об этом сейчас не спрашивал. — Тетя Джайна, я не прошу тебя помогать мне делать что-то неразумное или... незаконное. Я нуждаюсь в наставлении, и ты понимаешь, что я едва ли могу пойти к отцу по этому поводу. — О, я точно знаю, о чем ты меня просишь. Вопрос в том, хочешь ли ты этого? — Я… Боюсь, я не понимаю, о чем ты. — Андуин. Гневион — это проблема. Когда-нибудь нам придется от него избавиться. Ты уже знаешь это, не так ли? — Я… — Тебе следовало задуматься об этом. И только потому, что ты не задумывался раньше, теперь тебе предстоит осознать, что избавиться от него придется именно тебе. Ты не глуп, Андуин. Ты не такой, какой была я; ты красиво рассказываешь, но «лучший мир», о котором ты говоришь, не такой, каким ты его видишь. — Тетя Джайна, это… — И ты хочешь знать, что я чувствовала, когда бросила любимого человека в черную пучину после того, как я помогла убить другого человека, которого любила давным-давно. Ты хочешь знать, что я чувствовал, когда угрожала похоронить под океаном все, над чем работал и о чем когда-либо заботился Тралл. Андуин ничего не говорит. — Но это еще не все, — она смотрит на него, говорит спокойно. — Ты хочешь знать, что я чувствовала, когда мы убили Артаса. Он беспомощно встречает твердый взгляд Джайны и кивает. Да. Он хочет знать. — Это начинается как жжение, — шепчет Джайна, прикасаясь двумя пальцами к груди Андуина. — Прямо здесь, между этими двумя ребрами. Оно наполняет легкие огнём, душащими слезами. Оно выжигает весь свет в тебе, заставляет пальцы искриться. Андуин сглатывает и коротко вздрагивает от ее прикосновения. — Так вот каково это, — дрожащим голосом спрашивает Андуин, — хотеть уничтожить того, кого однажды любил? Улыбка Джайны едва заметно дрожит: — Нет, — она нежно накрывает его щеку ладонью, как раньше, когда он был маленьким мальчиком. — Андуин, вот каково это — любить того, кого ты хочешь уничтожить.*
Она права, конечно. Джайна Праудмур всегда была женщиной, проклятой своим предчувствием. Когда Гневион сходит с ума, он делает это сногсшибательно. Его союз с древними богами чуть не разорвал Азерот на части хуже, чем это сделал Смертокрыл. Андуин, однако, должен отдать ему одну маленькую заслугу — несмотря на годы наполовину составленных договоров и искренних заверений, именно безумие Гневиона позволяет Андуину Ринну, королю Штормграда, сидеть в палатке с верховным вождем Вол’джином, открывающего кувшин бренди. — Знаешь, мальчик-король, все величайшие любовные истории тролльской мифологии заканчиваются тем, что один любовник убивает другого. Их кости перемалывали и клали в отвар. Так они остаются вместе навсегда, — Вол’джин поднимает кубок для тоста. Андуин чокает их кубки и задумывается, насколько густой должна быть его борода, чтобы Вол’джин перестал называть его «мальчиком». — Удивительно, но это не облегчает бремя для моего сердца, Вождь, — он не спрашивает Вол’джина, откуда он узнал; Вождь — единственный знакомый Андуина, который умеет одинаково блестяще играть и в шахматы, и в цихью. — Все в порядке, пока это бремя, а не тень над душой, парень. Андуин обдумывает эту мысль. Он отставляет бренди и кивает. — Я собираюсь поговорить с ним. — Духи с тобой, Андуин. Падение Гневиона было у подножия Черной Горы. Это место с такой длинной, темной историей, что Андуин, честно говоря, удивляется, что оно еще не рухнуло под тяжестью собственного мирового значения. Опять же, так много битв было проведено на той вершине, так много соглашений разрушено... чтобы Черная гора стал местом, где Орда и Альянс, наконец, заключили прочный мир? Несомненно, Нефариан завывал от агонии в могиле при болезненной иронии. Андуин медленно пробирается через поле боя, предлагая помощь и исцеление обеим сторонам на этом пути и стараясь изо всех сил скрыть, как сильно он зависит от своей трости сегодня. Гневион заключен в пещеру рядом с руинами лагеря пламени звезд. Войска ждут вердикта. Андуин знает, что это его решение. Вол’джин только что сказал ему об этом в палатке, и пандарены отказались от решения вопроса несколько часов назад. — Не знаю, парень. Сожги ублюдка, вот что я скажу, — таков был совет принца Хитрой Шестеренки, — Один шанс. Он его проебал. — Всем спасибо, — говорит Андуин с придыханием. Наедине. Закатывает глаза. О, Свет, у него дрожат руки. Охранники в пещере приветствуют его. Один человек, один орк. Андуин грустно улыбается, но, конечно, они не понимают шутки. — Сэр? — Вы свободны, лейтенант. На оркском: — Вы тоже, легионер. Возьмите пайки. Немного воды. Охранники обмениваются озадаченным взглядом. Невербальная коммуникация: «этот человек что, сумасшедший?», которая умудряется преодолеть языковой барьер. Скептический изгиб брови, выкованный в огне и крови. Этот взгляд — будущее. — Я не стану повторять дважды. Я хочу поговорить с Черным Принцем, и я предпочел бы, чтобы у меня не было зрителей, намеренных или нет, — повторять дважды им и не нужно. Когда они ушли, Андуин хромает вниз по неглубокому склону к тюрьме Гневиона. Он не совсем готов его увидеть. Он определённо не совсем готов увидеть его таким, какой он есть — скованный столькими цепями и металлом, что прогибается под их весом. Опаленный, побитый, весь в шрамах. Один из его величественных рогов сломан у основания. Гневион был бы прекрасным драконом. Прекрасный дракон. Редкое и красивое существо; первый черный дракон, рожденный без порчи за века. И последний. Последний. Андуин до сих пор не может заставить себя поверить в то, что сделал его старый друг. — Древние Боги, — говорит Андуин, — серьёзно? — Да, да, — шипит Гневион, поворачивая дикий красный глаз в сторону Андуина. Его большой рот открывается, и он показывает свой черный язык. Пена пузырится между его заостренными зубами, как у бешеного волка. — Их голоса составляют прекрасные цепочки света в моей голове! О, запах кипящей крови, когда черное солнце и красная луна пересекаются, это... Андуин сжимает зубы: — Гневион… — И ты! Блистаешь! Словно невежественное солнце, возрожденное из зловещих мертвых слов. Ты пришёл ко мне, к сожалению, из страны тяжелейшего труда! — Гневион, я знаю, что ты не... Черный дым выходит из ноздрей дракона: — Насекомое приближается, — поет Гневион, — проходя мимо двери, открытой словами грязного старого тролля. За беззвучными звуками красной горы. Иди дальше, милый принц. Нет, нет, нет. Он должен продвигаться сам. Это имя... вырезано на пяти миллионах бочек эля гномом, живущим в панцире новорожденной улитки. — Во имя Света, заткнись, — Андуин хватает несломанный рог Гневиона и упирает ногу во вмятину его чешуйчатой щеки. — Я вижу ясность в твоих глазах. Я чувствую болезнь разума, идиот! Что бы ни сделал с тобой Забытый, теперь ты свободен! Так что хватит издеваться надо мной! Гневион оскорблен и поражен: — Прекрасная мелодия, — вздыхает он, — слышится отовсюду. Андуин пропускает это мимо ушей: — Ты готов поговорить? — Не то, чтобы у меня был выбор, учитывая, что я заточён в этой пещере, — издевается Гневион. — В моих крыльях и лапах железные болты, Ваша Светлость. — Подлое оскорбление. — Мой хвост проткнут корабельным якорем, чтобы удержать меня на месте, — Гневион может и был ужасным и взрослым драконом, длиной более двадцати футов и соответствующим размахом крыльев. Он мог бы в одиночку победить тысячу мужчин и женщин в бою, но, боже мой, все равно не прекращал постоянно жаловаться. — Ты в любой момент можешь выбрать хранить молчание. Придержать язык. — Ха! — Гневион качает головой, дребезжа цепями в своей тюрьме. — Ты знаешь меня лучше, Андуин Ринн. — Да, — тихо говорит Андуин. — Знаю. Они смотрят друг на друга вниз до тех пор, пока Андуин не выдерживает. Он поворачивается спиной к Гневиону и опускается на колени, прислоняя голову и плечи к дракону. Он слушает затрудненное дыхание Гневиона, считая паузы между ударами его сердца. — Глупый, сентиментальный человек, — цыкает Гневион. — Что заставило тебя думать, что ты можешь заключить договор с Забытыми? — спрашивает Андуин. — Ты уже был безумен, Гневион? — Какие у меня еще были варианты? Даже с такими жеманными, пособническими, кровоточащими сердцами у власти, как у тебя и Вол’джина, война продолжилась! Еще хуже, чем когда Гаррош и Вариан были у власти, потому что, по крайней мере, с этими двумя сумасшедшими я мог верить, что один из них, в конце концов, зайдет слишком далеко и сотрет с лица земли другую сторону! Но ты и Вол’джин… вы только и делали, что с опаской отталкивали друг друга. И каждый дюйм, к сожалению, отбитый от вашей совместной защиты, был на дюйм ближе к неизбежной победе Саргераса. — Ты всегда умел льстить. — Пандарены больше не хотели иметь к этому отношения. Гоблины безнадежны. К кому я еще должен был обратиться? Врайкулы? Огры? — Гневион громко смеется. — Древние боги, — повторяет Андуин. Абсурдно, что Гневион пытается оправдаться. — Азерот тоже их дом. Я подумал, почему бы им не послушать меня? Мое единственное преступление — оптимизм. — Азерот — их тюрьма. Как ты мог быть таким глупым!? Гневион не отвечает. — Ты говорил, что не хочешь быть таким же, как твой отец. Ты так сильно хотел избежать его наследия. Ты поставил на это свою честь! Но в конце концов, ты стал таким же, как он. Но хуже — ты стал пешкой, Гневион. Глупым ребенком, которого обманом заставили сжечь все, о чем он, по его же утверждениям, заботился! Ответа всё еще нет. — Вот что меня злит, Гневион. Поэтому я разозлен на тебя, просто в ярости! История закрыла свои страницы для черной стаи, но у тебя был шанс снова открыть книгу и решить, как эта история будет продолжаться! Шанс убедиться, что твой народ запомнился как нечто большее, чем...? — Безумные животные. Дикари в рабстве Древних Богов? — Да. И ты... ты упустил возможность! Ты сделала правдой все, что мой отец когда-либо думал и говорил о тебе. Ты... Ты... — ему внезапно вспоминаются слова Хитрой Шестеренки. — Ты проебался! — Ты всё ещё любишь меня? — Гневион спрашивает, очень тихо. Голос презираемого любовника, или презираемого ребенка. Это сходство всегда было одной из проблем в их отношениях. Андуин шокирован вопросом, но ненадолго. Он говорит правду: — Да. Д-да. Навсегда. — Тогда сохрани мои кости для своего трона, мой дорогой король. — Конечно. — Когда Пылающий Легион придет, надень доспехи из моей кожи. Возьми меня с собой в эту битву. — Хорошо. — Съешь мое сердце. Не позволяй никому прикасаться к нему. Разукрась себя моей кровью. — Я знаю. — Ты понимаешь, о чем я тебя прошу, Андуин Ринн? — Да. Андуин прикрывает глаза и смотрит, как между ними выгорает свет. Его пальцы светятся искрами.После.
Атмосфера Вневременного острова делает Андуина вялым. Он откидывается назад в траву и подпирает свою больную ногу, греясь в странном, приглушенном свете замершего солнца. Гневион сидит, скрестив ноги, оперев подбородок на руку и смотрит на него. Андуин бросает на него боковой взгляд и хмурится. — Что? — Почему ты здесь, принц Ринн? Андуин пристально смотрит на него. — Ты сам пригласил меня сюда. На самом деле, ты довольно беспощадно преследовал меня. — Разве? — Да. С того момента, как мы впервые встретились. Даже до этого. И я до сих пор понятия не имею, зачем ты это делал. Гневиону нужна минута, чтобы ответить. Он не шевелится, а губы раздвигаются, образуя зубастую улыбку, бархатистую и змеиную. Он усмехается: — Возможно, мне нравится представлять себя коллекционером редких вещей. — Коллекционером чего? — Андуин немного возмущен. — Как я могу быть редкой вещью? — О, не знаю… — Гневион наклоняет голову влево и размахивает своими когтями. — Мягкосердечный жрец, позволяющий себе использовать контроль разума? Обеспеченный принц, вдвое более сообразительный, чем взрослые политические деятели, и в то же время наивнее, чем ребенок? У тебя телосложение школьника, и все же ты ввязываешься в драку? Я бы назвал все это редким. Андуин вспыхивает, потому что ему шестнадцать, и он восприимчив к таким разговорам. Он прячет лицо за изгибом плеча и встряхивает волосами. — Твои сладкие речи когда-нибудь доставят тебе неприятности, Гневион. Ты не можешь иметь в виду даже часть того, что высказал. Гневион внезапно подпрыгивает на ноги и предлагает Андуину свою ладонь. — Если мои слова так тебя тревожат, что насчет танца, мой дорогой? Он убирает слово «принц» из некогда привычного ласкового выражения, словно это вызов. Андуин прищуривается. — … ты хотя бы умеешь танцевать? — Конечно, я умею танцевать! — Гневион оскорблено надувает щеки. — Все принцы умеют танцевать, а я принц! Андуин не принимает приглашение. Он откидывается назад, опираясь на ладони, и внимательно изучает дракона. — В чём дело? — Обычно этим и занимаются на человеческих праздниках, не так ли? Ты ведь пришел ко мне, чтобы избежать всего этого? Лицезрения веселых танцев твоего отца на остатках пепла трона Гарроша? — Я бы так не сказал... — Естественно, — Гневион смотрит на него из-под ресниц. — Андуин, ты не создан для поэзии. — …и я бы не сказал, что мой отец особенно доволен таким исходом. — Умиротворение, — Гневион фыркает. — Полумеры. Я шокирован, что ты не хочешь праздновать. — ...ты же знаешь, что я не могу. Гневион выпрямляется и задумчиво постукивает по подбородку: — Не можешь что, Андуин? Ты не можешь танцевать, или не можешь отпраздновать поражение Гарроша? Андуин горестно смеется себе под нос, но достаточно громко, чтобы это отдалось дрожью в плечах. — Ни то, ни другое, — говорит он. Он больше никогда не будет ходить без трости, не говоря уже о танцах. — Как жаль, — Гневион вздыхает, встает и крепко хватает Андуина за руку. Он поднимает его на ноги элегантным жестом. Сначала Андуин, неустойчивый на больных ногах и без удобств трости, поддерживающей его в вертикальном положении, спотыкается. Гневион кладет руку ему на спину и неуклюже ведет их. — У тебя есть все основания побаловать себя и тем, и тем. Очень немногие сегодня получили то, что хотели, и я уж точно не был одним из них. Если бы ты был существом с каким-то здравым смыслом, ты бы злорадствовал прямо сейчас. Андуин сдается и улыбается, позволяя дракону мягко качать их вслед какому-то воображаемому ритму, прислоняя свой мёртвый груз к плечу Гневиона. Он греется в ощущении несогласия буквально с каждым словом, которое выходит из его рта: — И почему я должен баловать себя этой частью? Гневион осторожно кружит его, случайно наступает ему на ногу, а затем наклоняется, чтобы прошептать: — Блаженная благодарность за то, что будущий верховный правитель Азерота высоко ценит тебя. Сердце Андуина пропускает удар, и он закатывает глаза. Когда он успокаивается и смотрит на Гневиона, в его выражении сразу появляется нечто искреннее, хрупкое, но в то же время надменное, вызывающее и беспокойство, и надежду. Андуин решает, что будет беспокоиться о том, что все это значит, позже. Гневион держит его подбородок слишком высоко, чтобы его можно было считать тираном. Свое "да" от Андуина он пока не получит, но сейчас у них есть бесконечный океан, золотистое солнце и вечер, который никогда не кончится.